– Смотрите! – задыхаясь, произнес капитан и схватил меня за руку, вглядываясь куда-то в глубь ледяной равнины; при этом он поворачивал голову то вправо, то влево, словно следил за каким-то объектом. – Смотрите! Вон, вон там, между торосов! Вот сейчас выходит из-за глыбы, из-за той, что подальше! Вы видите ее? Ведь вы же должны ее видеть! Она все еще там! Улетает от меня, ей-богу, улетает – все, исчезла совсем!
Последние два слова капитан прошептал так, словно испытал нестерпимую боль; этот миг навсегда сохранится в моей памяти. Хватаясь за лини, он попытался взобраться по фальшборту, словно хотел в последний раз взглянуть на исчезающее виде́ние. Однако у него не хватило сил; тогда он отошел, шатаясь, к иллюминаторам кают-компании и там прислонился к стене, задыхающийся и вконец утомленный. Лицо капитана было настолько серым и безжизненным, что мне показалось, будто он вот-вот лишится чувств, поэтому, не теряя времени, я помог ему спуститься вниз и уложил на кровать. Потом я налил ему немного бренди, и тот оказал чудесное действие, стоило мне поднести стакан к его губам. Краска вновь проступила на его бледном лице, ноги перестали судорожно подергиваться и внезапно расслабились. Капитан приподнялся на локте, огляделся вокруг и, убедившись, что мы одни, взглядом приказал мне сесть рядом с собой.
– Вы видели ее, не так ли? – спросил он все тем же исполненным благоговейного трепета голосом, столь противоречащим натуре этого человека.
– Нет, я ничего не видел.
Капитан вновь откинулся на подушки.
– Ну конечно, вряд ли он мог увидеть что-нибудь без подзорной трубы, – пробормотал он. – Конечно, не мог. Только подзорная труба дала мне возможность увидеть ее, да еще глаза влюбленного, мои любящие глаза. Прошу вас, доктор, только не пускайте сюда стюарда. Он подумает, что я сошел с ума. Пожалуйста, закройте дверь на щеколду!
Я исполнил его просьбу.
Некоторое время капитан лежал молча, погруженный в собственные думы, а потом опять приподнялся на локте и попросил еще бренди.
– Вы ведь так не думаете, доктор? – спросил он, когда я ставил бутылку на место. – Скажите откровенно, вы-то не считаете меня сумасшедшим?
– Мне кажется, вас что-то тревожит, – ответил я. – Что-то очень волнует вас, и ничего, кроме вреда, это вам не принесет.
– Это точно, сэр! – вскричал капитан, глаза его сверкали от выпитого бренди. – Меня беспокоит весьма многое, весьма! Но я еще в состоянии вычислить широту и долготу, еще справляюсь с секстантом и логарифмами. Вы ведь не сможете доказать в суде, что я сумасшедший, ведь не сможете, верно?!
Признаюсь, я был озадачен тем, как запросто этот человек обсуждает вопрос своего психического здоровья.
– Возможно, что и не смогу, – ответил я, – но я по-прежнему считаю, что с вашей стороны было бы в высшей степени благоразумным ускорить свое возвращение домой и некоторое время вести жизнь спокойную и размеренную.
– Домой, да? – пробормотал он с ехидной ухмылкой. – Сами мне это советуете, а про себя думаете: «Вот вернусь и буду жить с Флорой, с моей чудной маленькой Флорой!» Ведь так, сэр? Скажите-ка лучше, плохие сны могут служить признаком безумия?
– Иногда могут, – сказал я.
– А еще что? Какие там первые симптомы?
– Головные боли, шум в ушах, вспышки света перед глазами, галлюцинации…
– Ага! – перебил капитан. – Что вы имеете в виду? Что вы называете галлюцинацией?
– Если видишь предмет, которого на самом деле не существует, – это и есть галлюцинация.
– Но она действительно была там! – простонал он про себя. – Она там была!
Поднявшись, он отодвинул засов и медленно, неверными шагами побрел к своей каюте, где, я уверен, пробудет до утра. Действительно он увидел что-то или нет, но, похоже, испытал сильное потрясение. С каждым днем этот человек становится все непонятнее. Боюсь, что подсказанное им самим объяснение соответствует действительности – рассудок его помутился. Вряд ли его поведение объясняется чувством вины. Эта идея имеет широкое хождение среди офицеров и даже, мне кажется, команды, но лично я не нахожу ей никаких подтверждений. Он совсем не похож на человека, который чувствует себя виноватым. Скорее это человек, испытавший на себе тяжелейшие удары судьбы; для меня он в большей степени жертва, чем преступник.
Сегодня направление ветра меняется на южное. Если будет блокирован тот узкий проход, который является нашей единственной надеждой на спасение, то да хранит нас Господь! Мы находимся на границе арктического шельфового льда, или ледяного барьера, как его называют китобои, поэтому ветер с севера может раздвинуть льды, окружающие нас, и дать нам путь к отступлению, южный же ветер, наоборот, может окружить нас дрейфующими льдами, и тогда мы окажемся в западне. Вновь повторяю: да хранит нас Господь!
14 сентября. Воскресенье, день отдыха. Мои страхи подтвердились, и узкая полоска воды, еще вчера видневшаяся на юге, сегодня исчезла. Вокруг ничего, кроме необъятных безжизненных ледяных полей с причудливыми торосами и фантастическими холмами. Над их безбрежными просторами царит леденящая душу мертвая тишина. Не слышно больше плеска волн, крика чаек, шума наполняющихся ветром парусов – лишь глубокое всепоглощающее безмолвие, так что приглушенные голоса матросов и скрип их башмаков, ступающих по палубе, сверкающей белизной, звучат диссонансом и вообще кажутся неуместными. Единственным нашим визитером был песец, животное, которое довольно редко встречается на многолетних льдах, хотя широко распространено на материке. Однако близко к кораблю он не подошел, а, быстро оглядев нас издалека, пустился наутек. Такое поведение зверька было довольно странным, поскольку эти животные не имеют ни малейшего представления о человеке и, будучи от природы любопытными, ведут себя как ручные, так что их очень легко поймать. Как ни странно, но даже такой незначительный эпизод произвел на команду неблагоприятное впечатление.
– Этот чертов звереныш чует неладное, н-да, и видит то, чего не видишь ни ты, ни я! – так прокомментировал этот инцидент один из лучших гарпунщиков, а все остальные в знак согласия молча закивали.
Бессмысленно даже пытаться опровергнуть такие ребяческие предрассудки. Они вбили себе в голову, что над кораблем тяготеет проклятие, и теперь уже ничто не способно их переубедить.
Капитан весь день был у себя и лишь в полдень на полчаса поднялся на ют. Я видел, как он не отрываясь глядел туда, где вчера ему почудилось виде́ние, и уже готов был к новой вспышке безумия, но, к счастью, таковой не последовало. Мне показалось, что он даже не заметил меня, хотя я стоял совсем рядом. Молитву, как всегда, прочитал старший механик. Удивительно, но на китобойных судах для службы используют молитвенники англиканской церкви, хотя ни среди офицеров, ни среди команды нет ни одного из ее прихожан. На нашей шхуне все либо католики, либо пресвитериане, причем католиков большинство. Но поскольку молитва читается по требнику, который одинаково чужд и тем и другим, никто не может пожаловаться, что кому-то отдается предпочтение, и все слушают с превеликим вниманием и религиозным пылом, так что эта система оправдывает себя.
Великолепный закат – от него бескрайняя ледяная равнина кажется кровавой рекой. В жизни не видал ничего более прекрасного и в то же время неестественного. Ветер опять меняется. Если он будет дуть с севера двадцать четыре часа кряду, все будет хорошо.
15 сентября. Сегодня день рождения Флоры. Милая крошка – счастье, что она не видит своего мальчика, как она любила меня называть, зажатым среди льдов на шхуне с безумным капитаном и запасом провизии, которого едва хватит на несколько недель. Я не сомневаюсь, что она каждое утро просматривает «Скотсмэн» в надежде обнаружить сообщение о том, что мы благополучно прибыли на Шетландские острова. Я должен подавать пример экипажу и выглядеть бодрым и беззаботным, но, видит Бог, сердце у меня не на месте.
Температура девятнадцать градусов по Фаренгейту[12]. Дует легкий ветерок, но, каким бы он ни был, дует он в неблагоприятном для нас направлении. Капитан в прекрасном настроении; я подозреваю, что он – бедняга! – вообразил, будто ночью видел еще один знак, или виде́ние, поскольку рано утром вошел ко мне и, склонившись к самому изголовью, прошептал:
– Все в порядке, док, это не галлюцинация!
После завтрака он попросил меня выяснить, каковы наши припасы, чем мы и занялись вместе со вторым помощником. Оказалось, что продовольствия даже меньше, чем мы ожидали. У нас осталось пол-ящика галет, три бочонка солонины, крайне незначительный запас кофе в зернах и немного сахара. В заднем трюме и рундуках хранится довольно много всяких изысков, например консервированный лосось, суп в банках и баранье рагу с фасолью в консервах, но их хватит ненадолго, если за дело возьмется команда из пятидесяти человек. В цейхгаузе – два бочонка с мукой и нескончаемые запасы табака. Всего этого достаточно, чтобы, наполовину урезав рацион, продержаться еще дней восемнадцать-двадцать, не больше. Когда мы сообщили об этом капитану, он велел свистать всех наверх и, собрав команду на шканцах, обратился к ней с речью. Он был в прекрасной форме и, пожалуй, еще никогда не выглядел столь внушительно: рослый, статный, с обветренным подвижным лицом, он казался человеком, созданным для того, чтобы повелевать. В своей речи он охарактеризовал ситуацию в спокойной и сдержанной манере, как и подобает моряку, и всем стало ясно, что, объективно оценивая опасность, он готов использовать любую возможность для спасения.
– Ребята! – сказал он – Вы, наверно, считаете, что я заманил вас в ловушку – если это, конечно, ловушка, – и, может, даже кое-кто из вас имеет на меня зуб. Но вспомните – ни один корабль, приходивший в наши порты, не привозил с собой столько денег, заработанных на китовом жире, как старушка «Полярная звезда», и каждый из вас всегда сполна получал свою долю. Ваши жены живут в достатке, в то время как наши менее удачливые собратья, возвращаясь из плавания, обнаруживают, что их милые едва сводят концы с концами. За это вы должны благодарить меня, а значит, вы должны благодарить меня за все, что я делаю для вас, и будем считать, что мы квиты. В прошлый раз нам тоже выпало рискованное плавание, и оно удалось, поэтому не стоит теперь винить судьбу за то, что на этот раз мы потерпели неудачу. В крайнем случае спустимся на лед, настреляем тюленей и так продержимся до весны. Но до этого дело не дойдет, потому что не позднее чем через три недели вы увидите побережье Шотландии. А сейчас мы должны наполовину урезать рацион – все до одного, и никому никаких поблажек! Возьмите себя в руки, и вы сумеете пройти через это испытание так же, как сумели преодолеть все трудности, встречавшиеся на вашем пути раньше.
Эти слова возымели удивительное действие на экипаж. Прежняя неприязнь к капитану была тут же забыта, и старик-гарпунщик, которого я уже упоминал в связи с суевериями, трижды крикнул «ура!», с воодушевлением подхваченное всей командой.
16 сентября. Ночью подул северный ветер, и уже появились первые признаки того, что лед готов вскрыться. Команда в хорошем настроении, несмотря на скудный рацион, которым ей приходится теперь довольствоваться. Машинное отделение не останавливается ни днем ни ночью, чтобы без промедления сняться с якоря, как только представится такая возможность. Капитан полон сил, хотя лицо его сохраняет тот жуткий отпечаток обреченности, о котором я уже говорил. Его приступы веселья удивляют меня гораздо больше, чем прежняя меланхолия. Я не могу этого понять. Кажется, я уже упоминал в начале моего дневника, что одной из его странных черт была привычка никого не пускать в свою каюту, он даже сам стелил себе постель и во всем остальном не пользовался ничьей помощью. Каково же было мое изумление, когда сегодня он вдруг протянул мне ключ и попросил спуститься к нему, чтобы снять показания с хронометра, пока он будет измерять высоту солнца в полдень. Каюта оказалась непритязательной комнатушкой с умывальником, никакой роскоши: несколько книг, картины на стенах, большей частью небольшие дешевые олеографии. Но был там один акварельный набросок – голова девушки, который привлек мое внимание.
В этом портрете не было ничего от той кукольной красоты, которая так нравится морякам. Ни один художник не смог бы придумать столь затейливое сочетание силы характера и женской хрупкости. Томные задумчивые глаза с длинными ресницами, широкий низкий лоб, не обремененный ни думами, ни заботами, явно контрастировали с резко очерченным, волевым подбородком и выражающей решительность нижней губой. Внизу, в уголке, была надпись: «М. Б., 19 лет». В тот момент мне показалось почти невероятным, что кто-то в столь юном возрасте сумел развить в себе подобную силу духа, которая явно читалась на этом лице. Это была необыкновенная женщина. Ее черты так очаровали меня, что, будь я художником, линия за линией восстановил бы портрет на этих страницах, хотя видел его только мельком.
Интересно, какую роль эта девушка сыграла в жизни нашего капитана? Рисунок висел в изножье кровати, и взгляд капитана был постоянно обращен на него. Будь он не столь замкнутым, я позволил бы себе высказать ему, какие чувства пробудил во мне этот чудный образ. Больше в каюте не нашлось ничего такого, о чем бы стоило упомянуть: форменные кители, складной походный стул, маленькое зеркальце, табакерка и целая коллекция трубок, среди которых был даже кальян, что, кстати сказать, согласуется с рассказом мистера Мильна об участии капитана в турецкой войне, хотя, возможно, он имеет иное происхождение.
23:20. Только что, после долгой и интересной беседы, капитан ушел спать. При желании он может быть удивительно интересным собеседником, демонстрируя начитанность и умея высказать свое мнение достаточно убедительно, хотя и без излишней категоричности. Ненавижу, когда кто-то пытается навязать мне свое мнение. Он говорил о природе души и очень удачно охарактеризовал идеи Аристотеля и Платона на сей счет. Кажется, он питает слабость к метампсихозу и пифагореизму. Обсуждая эти вопросы, мы коснулись современного спиритизма, и я в шутку упомянул о мошенничествах Слейда, отчего он, к моему удивлению, пришел в сильное возбуждение и возразил, что не стоит смешивать идею и адепта, – так и христианство можно предать позору только из-за того, что среди его проповедников был и будущий предатель Иуда. Вскоре после этого он пожелал мне спокойной ночи и ушел к себе.
Ветер крепчает; теперь он устойчиво дует с севера. Ночи стали такими же темными, как в Англии. Может быть, завтра мы сможем освободиться от наших ледяных оков.
17 сентября. Опять привидение! Слава богу, у меня крепкие нервы. Суеверность этих бедолаг, их подробный и обстоятельный рассказ, в высшей степени серьезный и проникнутый глубокой внутренней убежденностью, могли бы до смерти напугать любого, кто мало с ними знаком. У этой истории много вариантов, но суть сводится к тому, что всю ночь вокруг корабля летало нечто, и это нечто видели Сэнди Макдональд из Питерхеда и Питер Вильямсон с Шетландских островов, а кроме того, и мистер Мильн, стоя на капитанском мостике, так что теперь, имея троих свидетелей, о призраке можно составить лучшее представление, нежели со слов второго помощника.
После завтрака я беседовал с Мильном и сказал ему, что он, как офицер, должен быть выше такой ерунды и не поощрять команду в ее предрассудках. Он многозначительно, с выражением видавшего виды человека покачал головой и с истинно шотландской осторожностью сказал:
О проекте
О подписке