– Нет, Дост-Акбар должен также получить свою часть. Мы можем в ожидании его рассказать тебе всю историю. Постой у ворот, Магомет Синг, и дай нам знать, когда он придет. Вот как обстоит дело. Я расскажу все, так как знаю, что клятва связывает, и что мы можем довериться тебе. Будь ты лживый индус, хотя бы ты и поклялся всеми благами в их лживых храмах, кровь твоя обагрила бы нож, а тело очутилось бы в воде. Но сейк знает англичанина, а англичанин знает сейка. И потому слушай, что я расскажу тебе.

– В северных провинциях есть раджа, очень богатый, хотя владения у него небольшие. Много он получил от отца и еще более сберег сам, потому что он низкий человек и любит более припрятывать свое золото, чем тратить его. Когда начались волнения, он вздумал дружить и со львом, и с тигром – с сипаями и с райями Компании. Но скоро ему показалось, что наступил день погибели белых людей, так как со всех концов страны он только и слышал, что о смерти и изгнании их. Будучи осторожным человеком, он составил план, чтобы, во всяком случае, ему осталась половина его богатства. Все золото и серебро он удержал у себя, в подвалах дворца, но самые драгоценные камни и лучшие жемчужины положил в железный ящик и отослал его с верным слугой, который, под видом купца, должен был привезти клад в крепость Агры и спрятать его там, пока в стране не наступит успокоение. Таким образом, в случае если победу одержат мятежники, у него должны остаться деньги; в случае же победы Компании будут спасены его драгоценности. Разделив таким образом накопленное им богатство, он принял сторону сипаев, так как они были сильны на границах его владений.

Мнимый купец, путешествующий под именем Ахмета, находится теперь в городе Агре и желает пробраться в крепость. С ним вместе приехал мой молочный брат, Дост-Акбар, который знает его тайну. Дост-Акбар обещал Ахмету проводить его сегодня ночью к каким-нибудь боковым воротам крепости и избрал те, у которых стоим мы. Он сейчас придет сюда и найдет здесь Магомета Синга и меня, поджидающих его. Место уединенное, и никто не узнает о его приходе. Свет не услышит более о купце Ахмете, а клад раджи будет разделен между нами. Что скажешь на это, сагиб?..

В Ворчестере человеческая жизнь кажется великой и священной вещью, но все сильно изменяется, когда вокруг идет пальба и льется кровь и человек привык каждую минуту стоять лицом к лицу со смертью. Мне было решительно все равно, будет ли купец Ахмет жить или умрет, но при разговоре о кладе сердце у меня забилось, и я подумал, сколько я могу, получив его, сделать на родине, и как родные с удивлением будут смотреть на бездельника, вернувшегося домой с набитыми золотом карманами. Поэтому я уже принял решение. Но Абдулла-Хан подумал, что я колеблюсь, и стал уговаривать меня.

– Подумай, сагиб, – сказал он, – если комендант поймает этого человека, его повесят или расстреляют, и никому из нас не достанется ни одной рупии. Ну, а если мы заберем его, то почему же нам не сделать и остального? Драгоценностям будет у нас так же хорошо, как и в сундуках Компании. Их достаточно, чтобы каждый из нас мог стать богатым человеком. Никто не узнает об этом, так как мы тут отрезаны от всех. Более удобного положения и не выдумать. Скажи же, сагиб, желаешь быть одним из нас или мы должны смотреть на тебя как на врага?

– Я ваш душой и телом, – сказал я.

– Это хорошо, – ответил он, возвращая мне мой мушкет. – Ты видишь, мы верим тебе, потому что твое слово нерушимо, как наше. Теперь нам остается только ждать моего брата и купца.

– А ваш брат все знает? – спросил я.

– Это его план. Мы пойдем к воротам и будем дежурить вместе с Магометом Сингом.

Дождь продолжал идти, так как дождливое время только что начиналось. Тяжелые, темные тучи проносились по небу, и на расстоянии нескольких шагов не было ничего видно. Глубокий ров лежал перед нашими воротами, но вода высохла во многих местах, и его легко было перейти. Мне было страшно стоять с двумя дикими туземцами в ожидании человека, который шел на смерть.

Внезапно мне бросилось в глаза мерцание прикрываемого фонаря по другую сторону рва. Свет исчез среди насыпей и снова появился, медленно подвигаясь в нашем направлении.

– Вот они! – вскрикнул я.

– Ты окликнешь его как обычно, сагиб, – шепнул Абдулла. – Не испугай его. Пошли его в крепость вместе с нами, и мы устроим все, а ты останешься сторожить. Приготовь фонарь, чтобы мы могли убедиться, что это он.

Свет продолжал мелькать, то останавливаясь, то приближаясь, и наконец я увидел две черные фигуры на другой стороне рва. Я дал им спуститься по крутому берегу, пробраться по грязи и взобраться на пол дороги к воротам и тогда окликнул их.

– Кто идет? – тихо спросил я.

– Друзья, – послышался ответ.

Я открыл фонарь и направил на них поток света. Первый из незнакомцев был громадный сейк с черной бородой, ниспадавшей почти до пояса. Я редко видел таких высоких людей. Другой был маленький, толстый, круглый человек в желтом тюрбане с узлом в руке. Он, казалось, весь дрожал от страха, потому что руки его лихорадочно подергивались, а голова с маленькими блестящими глазками поворачивалась из стороны в сторону, как у мыши, выглядывающей из норки. Дрожь пробежала у меня по телу при мысли, что он будет убит, но я подумал о кладе, и сердце у меня ожесточилось. Когда он увидел мое белое лицо, он тихо вскрикнул от радости и побежал ко мне.

– Покровительства, сагиб, – задыхаясь, проговорил он, – покровительства несчастному купцу Ахмету. Я проехал по Раджпутане, чтобы найти приют в крепости Агра. Меня обворовали, били и оскорбляли за то, что я был другом Компании. Да будет благословенна эта ночь, в которой я снова в безопасности… я и мои скромные пожитки.

– Что это у вас в узле? – спросил я.

– Железный ящик, – ответил он, – в котором находится несколько фамильных вещей, ничего не стоящих для других, но которые мне жаль было бы потерять. Но я все же не нищий и награжу и тебя, молодой сагиб, и твоего начальника, если он даст мне приют.

Я не мог дальше разговаривать с этим человеком. Чем более я смотрел на его толстое, испуганное лицо, тем ужаснее казалось мне хладнокровно убить его. Лучше было скорее покончить с этим.

– Возьмите его в кордегардию, – сказал я.

Оба стали по бокам, а гигант за ними, и все вошли в мрачные ворота. Никогда еще смерть не окружала человека таким тесным кольцом. Я остался у ворот с фонарем в руке.

Я слышал звук их равномерных шагов в пустынных коридорах. Внезапно он замолк, и до меня донесся гул голосов и звук ударов. Мгновение спустя, к моему ужасу, раздались поспешные шаги, приближавшиеся по направлению ко мне, и тяжелое дыхание бежавшего человека. Я направил свет фонаря вдоль длинного прямого коридора и увидел толстяка, несшегося как ветер с кровавым шрамом на лице. За ним по пятам, припрыгивая, как тигр, бежал высокий чернобородый сейк со сверкающим ножом в руке. Никогда не видел я, чтобы человек бежал так быстро, как этот маленький купец. Вдруг он сильно опередил своего преследователя, и я видел, что он мог бы еще спастись, если бы ему удалось пробежать мимо меня из ворот. Сердце мое смягчилось было на одно мгновение, но мысль о кладе снова ожесточила его. Я бросил ему мушкет между ног, и он упал, перекувырнувшись два раза, словно подстреленный кролик. Прежде чем он успел подняться, я бросился на него и дважды всадил ему нож в бок. Купец упал, не испустив ни стона, не двинув ни одним мускулом. Я сам думаю, что он мог сломать себе шею при падении. Вы видите, господа, что я сдержал свое обещание: я говорю вам все, как было, благоприятны для меня эти показания или нет.

Смолль остановился и протянул связанные руки к виски с содовой водой, приготовленные Холмсом. Что касается меня, то, сознаюсь, я чувствовал величайшее отвращение к этому человеку не только потому, что он так хладнокровно выполнил план убийства, но еще более потому, что тон его рассказа был легкомыслен и равнодушен. Какого бы рода наказание ни ожидало его, я чувствовал, что он не может рассчитывать на сочувствие с моей стороны. Шерлок Холмс и Джонс сидели, положив на колени руки. Они казались серьезно заинтересованными, но то же выражение отвращения отражалось на их лицах. Должно быть, он заметил это, потому что в голосе и манерах его почувствовалось что-то вызывающее.

– Без сомнения, все это было очень дурно, – сказал он. – Хотел бы я знать, многие ли на моем месте отказались бы от части этого клада, если бы знали, что за это им грозит опасность быть зарезанными. Потом вопрос состоял в том, кому оставаться в живых, мне или ему, если он уже попал в крепость. Если бы он вышел оттуда, все дело выплыло бы на свет Божий, и меня призвали бы к суду и, по всей вероятности, приговорили к расстрелу, потому что в то время люди не были снисходительны.

– Продолжайте ваш рассказ, – коротко сказал Холмс.

– Ну, мы внесли его в крепость, Абдулла, Акбар и я. И тяжел же он был, несмотря на небольшой рост. Магомет Синг остался сторожить дверь. Мы пронесли его к уже приготовленному месту. Оно было несколько в стороне, там, где извилистый коридор ведет к большой пустой зале, кирпичные стены которой почти совсем обвалились. Земляной пол опустился в одном месте, образовав естественную могилу; там мы и оставили купца Ахмета, прикрыв его обвалившимися кирпичами. Покончив с этим, мы отправились назад к ящику.

Он лежал там, где бросил его Ахмет при первом нападении. Ключ спускался на шелковом шнурке с ручки шкатулки.

Мы открыли ящик, и свет фонаря упал на такое собрание драгоценностей, о котором я читал и мечтал, лишь когда был маленьким мальчиком в Першоре. Блеск их ослеплял глаза. Налюбовавшись вдоволь, мы вынули их и переписали. Тут было сто сорок три бриллианта чистейшей воды, и между ними один, как кажется, называемый «Великим Магометом» – как говорят, второй по величине бриллиант на свете. Затем девяносто семь очень хороших изумрудов и сто семьдесят рубинов, из них некоторые очень маленькие, сорок карбункулов, двести десять сапфиров, шестьдесят один агат и большое количество бериллов, ониксов, кошачьего глаза, бирюзы и других камней, название которых я узнал только впоследствии. Кроме того, тут было около трехсот прекрасных жемчужин, из которых двенадцать украшали собой золотую диадему. Между прочим, этих жемчужин не оказалось в ящике, когда я снова нашел его.

Пересчитав наши драгоценности, мы положили их обратно в ящик и отнесли к воротам, чтобы показать Сингу. Затем мы снова торжественно поклялись стоять друг за друга и хранить нашу тайну. Мы согласились спрятать нашу добычу в безопасное место, пока страна не успокоится, и затем разделить ее поровну. В настоящее время не стоило делить камни, так как появление у нас таких драгоценностей вызвало бы подозрения, а в крепости не было места, где мы могли бы держать их в тайне. Поэтому мы отнесли ящик в ту же залу, где мы спрятали тело, и там под кирпичами в сохранившейся стене мы проделали отверстие и положили туда наш клад. Мы крепко запомнили это место, и на следующий день я начертил четыре плана для каждого из нас, а внизу поставил знак четырех, так как мы поклялись, что всегда будем действовать один за другого, чтобы никто не имел преимущества. Эту клятву я сдержал, в чем могу поклясться, положа руку на сердце.

Мне нечего говорить вам, господа, чем кончилось индийское восстание. После того как Вильсон взял Дели, а сэр Колин освободил Лукнау, дело было проиграно. Свежие войска прибывали постоянно, и Нана Сагиб бежал за границу. Летучий отряд под начальством полковника Гритхэда явился в Агру и очистил город от мятежников. Спокойствие, казалось, водворилось в стране, и мы четверо стали надеяться, что приближается время, когда нам можно будет безопасно уйти с нашей добычей. Но все наши надежды рассеялись в одно мгновение: нас арестовали как убийц Ахмета.

Вот как это случилось. Когда раджа отдал свои драгоценности в руки Ахмета, он сделал это потому, что знал его как верного человека. Но восточные люди очень подозрительны; поэтому что же сделал раджа? Он взял другого, еще более верного, слугу и заставил его шпионить за первым. Второму слуге было приказано никогда не выпускать Ахмета из виду, и он следил за купцом, как тень. И в ту ночь он пошел за ним и видел, как он вошел в ворота. Конечно, он подумал, что Ахмет нашел приют в крепости, и сам попросился туда на следующий день, но не нашел и следа Ахмета. Это показалось таким странным слуге, что он рассказал одному из сержантов, а тот довел это до сведения коменданта. Быстро сделали обыск и нашли труп. Таким образом, как раз в то время, когда мы считали себя в безопасности, мы все четверо были схвачены и привлечены к суду за убийство – трое из нас обвинялись потому, что стояли на часах у ворот, а четвертый на том основании, что его видели в обществе убитого. На суде ничего не упоминалось о драгоценностях, потому что раджа был свергнут и изгнан из Индии, так что о них некому было заботиться. Убийство же было очевидно, так же, как и то, что мы были причастны к нему. Трое сейков были приговорены к каторжным работам, а я – к смерти, но потом приговор был смягчен, и меня приговорили к такому же наказанию, как и товарищей.

В странном мы очутились положении. Мы были прикованы цепями друг к другу. У нас было мало вероятности выбраться на свободу, а между тем, каждый из нас обладал тайной, воспользовавшись которой, мы могли бы жить во дворцах. Этого сознания было достаточно для того, чтобы грызть сердце человека, принужденного выносить пинки и побои всякого надсмотрщика, есть рис и пить воду, когда ему стоило протянуть руку, чтобы получить громадное состояние. Было от чего сойти с ума, но я всегда был очень упрям и потому молчал и поджидал удобного времени.

Наконец оно, казалось, наступило. Меня перевели из Агры в Мадрас, а оттуда на остров Блэр, один из Андаманских островов. В этом поселке бывает мало белых ссыльных, а так как я с самого начала хорошо вел себя, то скоро очутился в несколько привилегированном положении. Мне дали хижину в Хоптауне, маленьком местечке на склоне горы Гарриэт, и я часто оставался один. Это была печальная местность, грозившая лихорадками и кишевшая, за нашими просеками, дикими туземцами-людоедами, всегда готовыми бросить ядовитую стрелу. Приходилось копать землю и заниматься другими работами, так что дела хватало на целый день, но по вечерам у нас бывало немного свободного времени. Между прочим я научился у хирурга составлять микстуры и несколько познакомился с его искусством. Все это время я искал удобного случая для бегства; но место это лежит в тысячах миль от всякого другого, а ветры на море дуют или очень слабо или их вовсе не бывает, так что выбраться оттуда очень трудно.

Хирург, доктор Сомертон, был веселый молодой человек, спортсмен. Другие молодые офицеры собирались у него по вечерам и играли в карты. Комната, служившая аптекой, была рядом с гостиной доктора, куда выходило маленькое окно. Часто, чувствуя себя одиноким, я тушил лампу в комнате и, стоя там, слушал разговор офицеров и смотрел на их игру. Я сам люблю играть в карты, и наблюдать за ними было почти так же приятно, как играть. Тут были майор Шольто, капитан Морстэн и лейтенант Брумлей Броун – командиры туземных войск, сам доктор и два или три тюремных надзирателя, опытные игроки, ведшие осторожную, хитрую игру. Славная была партия.

Скоро меня поразила одна странность: офицеры всегда проигрывали, а штатские выигрывали. Заметьте, я не говорю, что игра велась нечисто, но как-то постоянно случалось так. Эти тюремщики только и делали, что играли с тех пор, как поселились на Андаманских островах, и каждый из них отлично знал манеру игры другого, а офицеры играли только для того, чтобы убить время, и бросали карты как попало. Вечер за вечером офицеры становились все беднее, и чем беднее они становились, тем более они играли. Хуже всех дела шли у майора Шольто. Сначала он расплачивался бумажками и золотом, а скоро стал давать векселя на большую сумму. Иногда он выигрывал немного, и это подбадривало его, а затем счастье снова, упорнее прежнего, отворачивалось от него. Целыми днями он ходил, словно мрачная туча, и стал пить более, чем следовало.