– Если помните, в понедельник было на редкость жарко, и миссис Сент-Клэр шла медленно, посматривая по сторонам в надежде увидеть свободный кеб, так как ей очень не понравился квартал, в котором она оказалась. И вот, пока она шла по Суондем-лейн, она внезапно услышала громкое восклицание или даже крик и похолодела от ужаса, увидев, что из окна третьего этажа на нее смотрит сверху ее муж и, показалось ей, делает ей знаки. Окно было открыто, и она хорошо рассмотрела его лицо, чрезвычайно, по ее словам, взволнованное. Он отчаянно замахал ей руками, а затем исчез из окна с такой внезапностью, будто его оттащила какая-то необоримая сила. Ее быстрый женский взгляд поразила одна деталь: на нем был темный сюртук, в котором он уехал в город, но ни воротничка, ни галстука.

В убеждении, что с ним что-то случилось, она бросилась вниз по ступенькам – ведь дом был тем самым опиумным притоном, где вы встретили меня сегодня, – и, пробежав через курильню, попыталась взойти по лестнице, которая вела на третий этаж. Однако у подножия лестницы она столкнулась с ласкаром, тем негодяем, о котором я говорил, и с помощью датчанина, своего подручного, он вытолкал ее на улицу. Вне себя от ужасных сомнений и страха, она побежала по переулку и благодаря редкостной удаче встретила на Фресно-стрит несколько констеблей, которые во главе с инспектором направлялись на свои посты. Инспектор и двое констеблей проводили ее назад и, несмотря на возражения хозяина, поднялись в комнату, где в последний раз видели мистера Сент-Клэра. Его там не оказалось. Собственно говоря, на всем этаже они не нашли никого, кроме уродливого калеки, который, видимо, живет там. И он, и ласкар упрямо клялись, что в комнату с окном на улицу весь день никто не заходил. Они так твердо стояли на своем, что инспектор уже почти поверил, будто миссис Сент-Клэр впала в заблуждение, но тут она с криком бросилась к деревянной коробке на столе, сорвала с нее крышку, и на пол посыпались детские кубики. Те, которые он обещал привезти домой.

Открытие это вкупе с явным смущением калеки убедили инспектора в серьезности дела. Комнаты были тщательно обысканы, и все указывало на гнуснейшее преступление. Комната с окном на улицу была меблирована как скромная гостиная, а за ней находилась маленькая спальня, выходившая на задворки верфи. Между верфью и окном спальни есть проход – сухой при отливе, но во время высокого прилива скрытый под водой, глубиной по меньшей мере в четыре с половиной фута. Окно спальни широкое и открывается снизу. При обследовании на подоконнике были замечены следы крови, а несколько ее брызг остались на деревянном полу спальни. За занавеской в гостиной была найдена вся одежда мистера Невилла Сент-Клэра, кроме сюртука. Его штиблеты, его носки, его шляпа, его часы – все они лежали там. Никаких признаков насилия на одежде не оказалось, и никаких других следов мистера Невилла Сент-Клэра найти не удалось. Покинуть комнату он, видимо, мог только через окно, так как никакого другого выхода обнаружено не было, но зловещие кровавые пятна на подоконнике не оставляли весомой надежды, что он мог спастись, уплыв оттуда, хотя в момент трагедии прилив и достиг наибольшей своей высоты.

Теперь о злодеях, которые, судя по всему, причастны к трагедии. Ласкар известен как человек с самым черным прошлым, однако, согласно рассказу миссис Сент-Клэр, он находился у подножия лестницы лишь несколько секунд спустя после появления ее мужа в окне, и, вероятно, мог быть только пособником преступника. В свою защиту он ссылался на то, что абсолютно ничего не знает, и настаивал, что понятия не имеет, чем занимался Хью Бун, его жилец, и не может объяснить, как одежда исчезнувшего джентльмена оказалась в комнате.

Вот и все про ласкара, владельца притона. Теперь о зловещем калеке, живущем на третьем этаже опиумного притона, который, несомненно, был последним человеком, чьи глаза видели Невилла Сент-Клэра живым. Его зовут Хью Бун, и его безобразная физиономия прекрасно знакома всем, кто часто бывает в Сити. Он профессиональный нищий, хотя для формального соблюдения полицейских правил делает вид, будто торгует восковыми спичками. На небольшом расстоянии от Треднийдл-стрит на левой стороне, как вы, возможно, замечали, есть небольшая ниша в стене. В ней этот субъект водворяется ежедневно и сидит, скрестив ноги, разложив на коленях свой крошечный запас спичек, и, поскольку являет он собой жалостное зрелище, в засаленную кожаную шляпу на тротуаре возле него сыплется дождичек подаяний. Я не раз наблюдал за ним, когда и не думал, что познакомлюсь с ним профессионально, и был удивлен урожаем, который он собрал за очень короткий срок. Видите ли, его внешность так поразительна, что не заметить его, проходя мимо, попросту невозможно. Копна огненных волос, землисто-бледное лицо, обезображенное жутким рубцом, который, заживая, вывернул край верхней губы, бульдожий подбородок и пара очень проницательных темных глаз, являющих разительный контраст цвету его волос. Все это выделяет его среди толпы обычных попрошаек, как и находчивость, потому что у него всегда готов забавный ответ на шутливое замечание, которое может обронить прохожий. Вот человек, который, как мы теперь узнали, проживал в опиумном притоне и был последним, кто видел джентльмена, поисками которого мы занимаемся.

– Но он же калека! – сказал я. – Как он мог в одиночку справиться с мужчиной в расцвете сил?

– Калека он потому, что хромает; но в остальном выглядит сильным и упитанным. Конечно же, ваш врачебный опыт, Ватсон, напомнит вам, что слабость одной руки или ноги часто компенсируется редкостной силой остальных конечностей.

– Прошу, продолжайте.

– Миссис Сент-Клэр упала в обморок, увидев кровь на подоконнике, и полицейский отвез ее домой в кебе, поскольку ее присутствие ничем не могло помочь в расследовании. Инспектор Бартон, ведущий это дело, с величайшей тщательностью осмотрел помещения, но не нашел ничего, что могло бы бросить хоть какой-то свет на произошедшее. Была допущена одна ошибка: Буна арестовали не сразу, и у него было несколько минут снестись с ласкаром, своим приятелем, но она была тут же исправлена. Его схватили, обыскали, но ничего, что могло бы его обличить, найти не удалось. Правда, на правом рукаве его рубашки были найдены пятна крови, но он показал порез на левом безымянном пальце у ногтя и, объяснив, что вытер палец об рукав, добавил, что тогда же подходил к окну, и, без сомнения, кровь на подоконник попала из этого же пальца. Он категорически отрицал, что когда-либо видел мистера Невилла Сент-Клэра, и клялся, что находка одежды этого джентльмена в его комнате для него не меньшая тайна, чем для полиции. А услышав, что, по словам миссис Сент-Клэр, она видела мужа в этом окне, он заявил, что она либо сумасшедшая, либо ей померещилось. Когда его увозили в полицейский участок, он громко протестовал, а инспектор остался там в надежде, что отлив может обнажить какие-нибудь улики.

Так и произошло, хотя на илистой отмели они нашли не то, чего опасались. Когда вода ушла, там лежал сюртук Невилла Сент-Клэра, а не Невилл Сент-Клэр. И как вы думаете, что оказалось в карманах сюртука?

– Не могу себе представить.

– Да, не думаю, что вы сумеете догадаться. Каждый карман был полон пенсами и полупенсами – четыреста двадцать один пенс и двести семьдесят полупенсов. Неудивительно, что сюртук не унесло отливом. Другое дело человеческий труп. Между верфью и домом возникает сильнейший водоворот. Вполне вероятно, что утяжеленный сюртук остался, а обнаженное тело утянуло в реку.

– Но, насколько я понял, остальную одежду нашли в комнате. Неужели на теле был только сюртук?

– Нет, сэр, но факты дают возможность построить логичное объяснение. Предположим, Бун выкинул Невилла Сент-Клэра в окно – увидеть это не мог никто. Что он делает затем? Разумеется, он сразу понимает, что должен избавиться от обличающей одежды. Он схватывает сюртук, готовится выбросить его в окно, но тут соображает, что сюртук будет плавать на поверхности. Времени у него мало, так как он услышал шум внизу, когда жена убитого пыталась прорваться наверх, а возможно, ласкар, его сообщник, успел предупредить его о приближении полицейских. Он бросается к тайнику, где накапливал полученную милостыню, сыплет все монеты, какие может сгрести, в карманы, чтобы утопить сюртук. Он выбрасывает его, и поступил бы так же с остальной одеждой, если бы не услышал топота ног на лестнице, и только-только успел закрыть окно, как появилась полиция.

– Да, это выглядит вполне правдоподобным.

– Ну, за неимением лучшего примем это за рабочую гипотезу. Бун, как я вам сказал, арестован и увезен в участок, но найти что-нибудь против него в его прошлом не удалось. Он уже годы известен как профессиональный нищий, но жизнь вел как будто очень тихую и безобидную.

Вот так пока обстоят дела, а загадки, на которые необходимо найти ответы, – что Невилл Сент-Клэр делал в опиумном притоне, что произошло с ним там, где он теперь, и какое отношение Хью Бун имеет к его исчезновению, по-прежнему остаются неразгаданными. Признаюсь, я не припомню случая в моей практике, который на первый взгляд выглядел бы таким простым и тем не менее оборачивался такими трудностями.

Пока Шерлок Холмс излагал подробности этой необычайной цепи событий, мы катили по окраинам великой столицы, пока последние разбросанные дома не остались позади и мы не затряслись по дороге между живыми изгородями. Но когда он завершил свой рассказ, мы проехали через две деревушки, где в окнах кое-где светились огоньки.

– Мы на окраине Ли, – сказал мой товарищ. – За нашу короткую поездку мы побывали в трех английских графствах: начали путь в Миддлсексе, пересекли клин Суррея и завершаем его в Кенте. Видите свет вон там, между деревьев? Это «Кедры», а у лампы там сидит женщина, чей тревожный слух, не сомневаюсь, уже различил цокот копыт нашей лошади.

– Но почему вы не расследуете это дело с Бейкер-стрит? – спросил я.

– Потому что очень многое можно узнать только здесь. Миссис Сент-Клэр любезно предоставила в мое распоряжение две комнаты, и можете быть уверены, она радушно примет моего друга и коллегу. Мне тяжело думать о встрече с ней, Ватсон, ведь мне нечего сказать ей о муже. Вот мы и тут. Тпру! Тпру!

Мы остановились перед большой виллой, окруженной густым садом. Возле лошадиной морды возник мальчишка-конюх, и, спрыгнув на землю, я последовал за Холмсом по вьющейся, усыпанной гравием дорожке, которая вела к дому. При нашем приближении дверь распахнулась, и на пороге остановилась миниатюрная блондинка в платье из шелкового муслина, с воротником и манжетами из собранного в складки розового шифона. Она стояла в ореоле света, одной рукой опираясь о косяк, а другую нетерпеливо приподняв, слегка наклоняясь вперед, вытягивая шею, и вся ее фигура, полураскрытые губы и широко открытые глаза слагались в воплощение вопроса.

– Ну? – воскликнула она. – Ну? – А затем, увидев, что нас двое, испустила крик надежды, который перешел в стон, когда мой товарищ покачал головой и пожал плечами.

– Никаких хороших новостей?

– Никаких.

– И плохих тоже?

– Да.

– Благодарю за это Бога! Но входите же! Вы, должно быть, устали, у вас был такой длинный день!

– Это мой друг, доктор Ватсон. В нескольких моих делах он оказывал мне неоценимую помощь, и счастливая случайность помогла мне заручиться его участием в этих розысках.

– Я очень рад познакомиться с вами, – сказала она, тепло пожимая мне руку. – Я уверена, вы извините, если я не смогу оказать вам должный прием из-за удара, внезапно обрушившегося на нас.

– Сударыня, – сказал я, – мне не привыкать к походной жизни, но и в любом случае в извинениях нет нужды. Если я смогу оказаться полезным вам или моему другу, ничего лучшего я и пожелать не могу.

– А теперь, мистер Шерлок Холмс, – сказала она, когда мы вошли в хорошо освещенную столовую, где на столе был сервирован холодный ужин, – мне очень бы хотелось задать вам один-два простых вопроса, и умоляю вас дать на них простые ответы.

– Разумеется, сударыня.

– Не щадите мои чувства. Я не истерична и не склонна к обморокам. Я только хочу услышать ваше искреннее, абсолютно искреннее мнение.

– Касательно чего?

– В глубине души вы уверены, что Невилл жив?

Шерлока Холмса это вопрос как будто смутил.

– Будьте откровенны! – потребовала она, стоя на каминном коврике и проницательно глядя сверху вниз на моего друга, откинувшегося в плетеном кресле.

– Если откровенно, сударыня, то нет.

– Вы думаете, что он мертв?

– Да.

– Убит?

– Этого я не сказал, но возможно.

– И в какой день он встретил свою смерть?

– В понедельник.

– Тогда, быть может, мистер Холмс, вы будете столь любезны объяснить мне, каким образом я могла сегодня получить от него письмо?

Шерлок Холмс вскочил из кресла, будто гальванизованный.

– Как! – вскричал он.

– Да, сегодня. – Она стояла, улыбаясь, помахивая в воздухе листком бумаги.

– Могу я взглянуть?

– Разумеется.

Он прямо-таки выхватил у нее листок, столь велико было его нетерпение, разгладил его на столе, пододвинул лампу и внимательно его изучал. Я также встал и наклонился над плечом моего друга. Конверт был из грубой бумаги со штемпелем Грейвсендской почты, датированным этим самым днем, или, вернее, вчерашним, так как время заметно перевалило за полночь.

– Малограмотный почерк! – пробормотал Холмс. – Конечно же, он не может принадлежать вашему мужу, сударыня?

– Да. В отличие от записки.

– Мне также ясно, что надписывавший конверт прервался, чтобы справиться об адресе.

– Почему вы так считаете?

– Фамилия, как вы видите, написана абсолютно черными чернилами, которые затем высохли. Все прочие слова имеют сероватый оттенок, из чего следует, что их промокнули. Если бы все слова писались подряд, то после промакивания ни единое не осталось бы совершенно черным. То есть писавший прервался, когда перешел к адресу, из чего следует, что он его не знал. Разумеется, это пустяк, но нет ничего важнее пустяков. А теперь займемся письмом! Ха! В конверт было что-то вложено!

– Да, кольцо. Его перстень с печаткой.

– И вы убеждены, что это почерк вашего мужа?

– Один из его почерков.

– Один из?

– Его почерк, когда он пишет торопливо. Совершенно не похожий на его обычный, но тем не менее я его хорошо знаю.

– «Любимая, не беспокойся. Все завершится хорошо. Допущена досаднейшая ошибка, на исправление которой может потребоваться некоторое время. Будь терпелива. Невилл». Написано карандашом на титульной странице книги форматом в одну восьмую листа. Никаких водяных знаков. Гм! Отправлено сегодня в Грейвсенде человеком с грязным большим пальцем. Ха! И заклеен конверт, если я не слишком ошибаюсь, человеком, жевавшим табак. У вас нет никаких сомнений, сударыня, что это почерк вашего мужа?

– Ни малейших. Эти слова написаны Невиллом.

– И они отправлены сегодня из Грейвсенда. Что же, миссис Сент-Клэр, тучи рассеиваются, хотя не решусь утверждать, что опасность миновала.

– Но ведь он жив, мистер Холмс!

– Если только это не искусная подделка, чтобы сбить нас со следа. Перстень, в конце-то концов, не доказательство. Его могли отобрать.

– Нет-нет, это его собственный почерк, да, да, да!

– Ну, хорошо. Однако написано оно могло быть в понедельник, а вот отправлено только сегодня.

– Это возможно.

– Если так, то в промежутке могло произойти очень многое.

– Ах, мистер Холмс, вы не должны лишать меня надежды! Я знаю, с ним все хорошо. Между нами существует внутренняя связь, и я бы знала, если бы с ним приключилась беда. В то самое утро, когда я видела его в последний раз, он порезался, бреясь в спальне. Я была в столовой и все же кинулась наверх в полной уверенности, что случилось что-то плохое. Неужели вы думаете, что я отозвалась бы на подобный пустяк, но не знала бы о его смерти?

– Мне доводилось видеть немало странностей, и я не стану отрицать, что впечатление женщины иногда бывает более ценным, чем вывод логика, построенный на анализе фактов. И это письмо, бесспорно, в большой мере подтверждает вашу точку зрения. Но если ваш муж жив и способен писать письма, почему он не возвращается к вам?

– Не могу даже вообразить. Это немыслимо.

– И в понедельник он ни на что не намекнул перед тем, как расстаться с вами?