© Перевод. Н. Дехтерева, наследники, 2022

© Перевод. Т. Осина, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Маракотова бездна

Глава I

Эта рукопись попала ко мне для редактирования, а потому считаю необходимым напомнить почтенной публике о печальной судьбе парохода «Стратфорд», год назад отправившегося в дальнее путешествие с целью изучения океана и описания глубоководной жизни. Экспедицию организовал профессор Маракот – знаменитый автор научных работ «Псевдокоралловые формации» и «Морфология пластинчатожаберных моллюсков». Спутником доктора Маракота стал мистер Сайрус Хедли, бывший ассистент Зоологического института в Кембридже, штат Массачусетс, а во время путешествия – стипендиат фонда Родса в Оксфордском университете. Управлял «Стратфордом» опытный капитан Хоуи, а среди двадцати трех человек команды не лишним будет упомянуть Уильяма Сканлэна – американского механика, командированного заводом «Меррибэнкс» в Филадельфии.

Злополучный пароход бесследно исчез, а единственное упоминание о нем поступило с норвежского барка, чья команда осенью 1926 года стала свидетельницей того, как соответствующее описанию судно затонуло во время жестокого шторма. Впоследствии на месте трагедии была найдена дрейфующая шлюпка с надписью «Стратфорд» на борту, а на ней несколько деревянных крышек от люков, которые матросы нередко используют в качестве средства выживания в воде, а также спасательный круг и рангоут. В сочетании с длительным молчанием парохода свидетельство норвежских моряков рождало уверенность в безвозвратном исчезновении судна вместе со всей командой. Печальная судьба «Стратфорда» стала куда определеннее после получения странной радиограммы. Несмотря на плохое качество связи, сообщение не оставило сомнений в печальном конце научной экспедиции. В дальнейшем я процитирую текст радиограммы.

Некоторые довольно-таки необычные особенности путешествия «Стратфорда» в свое время вызвали многочисленные и противоречивые комментарии. Во-первых, всех неравнодушных наблюдателей удивила созданная профессором Маракотом атмосфера чрезвычайной таинственности. Уважаемый ученый всегда отличался глубокой неприязнью и столь же глубоким недоверием к прессе, однако в данном случае он превзошел самого себя, категорически отказываясь давать интервью репортерам и не позволяя ни одному журналисту подняться на корабль во время продолжительной – длительностью в несколько недель – стоянки в ливерпульском Альберт-доке. Ходили смутные слухи о невиданной, абсолютно новой конструкции парохода, а также о его беспримерном техническом оснащении, позволявшем вести работу на весьма серьезных морских глубинах. Распространившиеся слухи неоднократно подтверждались достоверной информацией с верфи «Хантер и компания» в западном Хартлпуле, где производились работы по подготовке судна к рейсу. Одно время достойные доверия источники утверждали, что дно корабля наделено доселе невиданной способностью полностью отделяться от корпуса! Сообщение вызвало острый интерес сотрудников морской страховой компании «Ллойд», которым, хотя и не без труда, удалось-таки получить удовлетворительные сведения. Полог забвения, окутавший все эти факты и домыслы, был потревожен, когда судьба бесследно исчезнувшего судна вновь заинтересовала неравнодушную общественность.

Но хватит, пожалуй, рассуждений об организации экспедиции парохода «Стратфорд» и связанных с нею настроениях в обществе. Итак, нам доступны четыре документа, всесторонне освещающие уже известные факты. Первый документ – это подробное письмо, отправленное мистером Сайрусом Хедли из столицы острова Гран-Канария, города Лас-Пальмас, в Тринити-колледж Оксфордского университета. Довольно-таки объемистое послание адресовано другу молодого биолога, сэру Джеймсу Толботу. Насколько нам известно, порт Лас-Пальмас стал единственной точкой на карте, куда пароход «Стратфорд» зашел после того, как покинул устье Темзы. Второй документ – упомянутая выше странная радиограмма. Третий документ – та запись в бортовом журнале судна «Арабелла Ноулз», которая касается найденного на поверхности Атлантического океана неизвестного науке стеклянного шара. Четвертый и последний документ – поразительное содержимое самого стеклянного шара: произведение эпистолярного жанра, либо представляющее собой сложнейшую и самую жестокую мистификацию в современной истории, либо открывающее неизведанную страницу человеческого опыта, значение которой столь огромно, что его невозможно переоценить. После этого небольшого вступления обратимся к прежде не публиковавшемуся письму мистера Сайруса Хедли, любезно предоставленному мне самим адресатом – сэром Джеймсом Толботом – и датированному первым октября 1926 года:

«Дорогой Толбот, отправляю свое послание из порта Лас-Пальмас, куда мы зашли, чтобы несколько дней отдохнуть. Все это время моим основным товарищем в путешествии остается старший механик парохода “Стратфорд” Билл Сканлэн – как и я сам, американец, но в отличие от меня крайне занятный человек. Однако сегодняшнее утро я провожу в одиночестве, так как Билл отправился “на свиданье с юбкой” (именно так он выразился). Как видите, Сканлэн пользуется именно теми словечками, которые каждый истинный англичанин ожидает услышать от каждого истинного американца, и, следовательно, является образцовым представителем нашей с ним общей родины. В присутствии английских друзей сила воображения заставляет меня самого чаще, чем необходимо, использовать такие характерные для американского менталитета элементы усиления смысла, как “без сомнения” и “наверняка”. Считаю, что без них никто бы не поверил, что я – настоящий янки. Однако у нас с вами сложились совершенно другие, куда более глубокие и искренние отношения, а потому позвольте заверить, что вы не найдете в моем послании ничего, кроме чистейшего оксфордского варианта классического английского языка.

Вы встречались с профессором Маракотом в Митре, так что отлично знаете, какой он сухарь. Кажется, я уже рассказывал, как знаменитый ученый настойчиво апеллировал ко мне, убеждая отправиться в путешествие вместе с ним. Маракот обратился к старику Соммервилю из Зоологического института в Кембридже, и тот прислал ему мою работу о морских крабах – ту самую, которая победила в конкурсе. После этого профессор решительно остановился на моей кандидатуре. Конечно, принять участие в такой знаменательной экспедиции весьма почетно, однако вместо воплощенной профессором Маракотом ожившей мумии в качестве начальника хотелось бы видеть какого-нибудь другого, более живого человека. К сожалению, чрезмерная замкнутость и фанатичная преданность своему делу начисто лишают почтенного ученого способности к нормальному общению. “Наичерствейший из всех в мире сухарей” – так отзывается о нем механик Билл Сканлэн, и все-таки эта безусловная верность призванию не только ставит в тупик и раздражает, но и в немалой степени восхищает меня! Помимо науки для профессора ничего не существует. Помню, как вы смеялись, когда я рассказал, как на мой вопрос, что следует почитать для подготовки к предстоящему путешествию, с целью серьезного ознакомления он порекомендовал собрание собственных научных сочинений, а в качестве отдыха посоветовал просмотреть труд Геккеля под занимательным названием “Изучение планктона”.

Сейчас я знаю господина Маракота ничуть не лучше, чем тогда, когда мы сидели в маленькой гостиной с окнами, выходящими на оксфордскую Хай-стрит. Профессор не тратит времени на досужие разговоры, а худое лицо фанатика – лицо Савонаролы или, скорее, Торквемады – никогда не смягчается улыбкой. Длинный, тонкий, агрессивный нос, близко поставленные маленькие, проницательные серые глаза под густыми, похожими на солому бровями, плотно сжатый рот с тонкими губами, ввалившиеся от постоянных мыслей и аскетичной жизни щеки – такая внешность свидетельствует о жестком, замкнутом, необщительном характере. Можно сказать, что обиталище Маракота – некая недоступная для простых смертных интеллектуальная горная вершина. Должен признаться, что иногда истово преданный науке исследователь кажется мне слегка сумасшедшим. В качестве примера вспомню изобретенный и сконструированный им необыкновенный аппарат для изучения подводного мира… но лучше расскажу все по порядку, и тогда у вас появится возможность сделать собственные выводы.

Обратимся к началу нашего путешествия. Пароход “Стратфорд” – оборудованное специально для исследовательской экспедиции прекрасное, хотя и небольшое морское судно водоизмещением в тысячу двести тонн, с чистыми палубами и отличным широким бимсом, оснащенное всевозможными приспособлениями для измерения глубины, тралового лова, а также для выемки донного грунта. Среди прочих полезных новшеств на борту присутствует чрезвычайно эффективная, закрепленная на корме сеть. Разумеется, палуба оборудована мощными паровыми лебедками для подъема трала и другими техническими приборами различного назначения, часть которых мне уже знакома. Впрочем, некоторые устройства пока кажутся весьма странными и непонятными. Под палубами расположены удобные каюты и отлично оснащенные лаборатории для специальных исследований.

Еще до отправления из лондонского порта пароход “Стратфорд” удостоился репутации весьма таинственного судна, и скоро я обнаружил, что подобную характеристику нельзя назвать абсолютно незаслуженной. Впрочем, первые наши действия выглядели вполне заурядными. Мы направились в Северное море и спустили трал, чтобы собрать со дна характерную флору и фауну. Но поскольку средняя глубина этих вод едва превышает шестьдесят футов, а судно предназначено для работы на больших глубинах, наши хлопоты оказались напрасной тратой времени. Во всяком случае, мы не подняли ничего заслуживающего пристального научного внимания, а получили только самые банальные образцы: обычную съедобную рыбу, морскую собаку (то есть акулу), кальмаров, медуз и не стоящие упоминания примеры кое-каких терригенных донных отложений в виде обычной наносной глины. Затем мы обогнули Шотландию, увидели Фарерские острова и прошли вдоль порога Томсона Уайвилла, где нам повезло больше. Затем направились к району исследования, расположенному между африканским берегом и Канарскими островами. Однажды в безлунную ночь едва не сели на мель возле острова Фуэртевентура, но в целом нам удалось преодолеть маршрут без серьезных проблем.

На протяжении нескольких первых недель я упорно старался наладить дружеские отношения с профессором Маракотом, однако задача оказалась не из легких. Во-первых, это самый сосредоточенный на собственных мыслях и в то же время по-житейски рассеянный человек в мире. Должно быть, вы помните, как улыбнулись, увидев, что профессор дал пенни мальчику-лифтеру, решив, будто едет в трамвае. Нередко он настолько углубляется в решение одному ему известных задач, что почти не замечает, где находится и что делает. Во-вторых, Маракот отличается крайней скрытностью. Всякий раз, войдя к нему в каюту, я застаю профессора за изучением документов и карт, которые, заметив меня, он тотчас же закрывает. Не сомневаюсь, что начальник разрабатывает какой-то тайный план, однако не хочет предавать его огласке, прежде чем корабль станет на якорь в каком-то одному ему ведомом порту. Во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление, и Билл Сканлэн придерживается того же мнения.

– Послушай, Хедли, – обратился ко мне механик однажды вечером, войдя в лабораторию, где я прилежно измерял процентное содержание соли в поднятых из морской пучины образцах. – Как по-твоему, что у нашего мудрого профессора на уме? И что он намерен предпринять?

– Полагаю, – ответил я, – что нам предстоит сделать то же самое, что уже сделал до нас “Челленджер” и продолжила добрая дюжина других научных судов. А именно пополнить перечень океанских рыб несколькими пока неизвестными видами и внести новые данные в батиметрическую карту Атлантического океана.

– Ни за что и никогда! – уверенно возразил Сканлэн. – Если ты так считаешь, то покумекай-ка еще немного. Прежде всего, возникает законный вопрос: зачем здесь я?