Со временем я стал замечать, как во мне говорят персонажи художественных произведений. Я буквально слышал, как они беседуют внутри меня. Что-то доказывают. Объясняют. Спорят. Прочитанная информация никуда не исчезала. Не стиралась. Не забывалась. А застревала в голове в форме постоянно мельтешащих мыслей. Вскоре мой мозг стал походить на безостановочный двигатель, постоянно генерирующий всё новые мысленные хитросплетения и комбинации.

Хорошо помню, как однажды в нашу скромную библиотеку завезли гору новых книг. Это был один из самых запоминающихся дней в моей жизни. Некоторое время туда никого не впускали – разгружали набитый книгами грузовик. Они были адресованы детьми из благополучных семей. Наши воспитатели расставляли книги по полкам, вносили их в реестр, присваивали номера, приклеивали карточки.

Лишь спустя три дня двери обновлённой библиотеки были снова открыты. С затаённым дыханием я спустился по лестнице в полуподвальное помещение и оказался в преобразованном царстве книг. Я долго ходил по рядам (мне это разрешалось), с трепетом щупал новые корешки, скосив набок голову, вчитывался в названия. И так – пока не заболела голова. Потом остановился возле одной из полок. Взяв оттуда две книги, на которые положил свой читательский глаз, стал размышлять, какую же прочесть первой. Забирать к себе в комнату разрешалось только одну.

Это самый сложный процесс – выбрать одну из двух понравившихся книг. Для склонения чаши весов в сторону той или другой в ход идут красота обложки, притяжение аннотации, интересная фраза, найденная на случайно открытой странице и запавшая в тот же миг в душу.

Молоденькая библиотекарша всегда торопила меня, аргументируя тем, что другая книга никуда не убежит. А для меня книги были как живые. Как существа, с которыми нужно быть нежным и любящим. Да, книги я любил больше, чем людей. Это факт. И, наверное, не очень-то радостный. Но мне было как-то по барабану.

И вот я вытягиваю обе книги перед собой. По очереди осматриваю каждую. Как будто жду, что та, которую я должен взять на ближайшие несколько дней, даст мне знак. Знака, конечно же, нет. Перспектива неправильного выбора и последующего сожаления заставляют тратить на раздумья ещё больше времени. Ведь, бывает, читаешь, а мысли так и рвутся туда, в библиотеку, где лежит она – другая книжка, другая история. Лежит и, возможно, ждёт тебя, чтобы подарить совсем другие и гораздо более яркие впечатления.

В итоге получалось так, что выбирал я книгу всё-таки наугад. А второй мысленно обещал, что вернусь. Позже, но обязательно вернусь. Затем нёсся к себе в комнату, где нас проживало десять мальчиков. Прыгал на свою кровать, включал, если нужно, настольную лампу и открывал книгу. Сначала вдыхал её особенный запах – это одна из главных традиций при знакомстве с новой книгой. И не важно, пусть даже она изрядно поношенная и кем-то много раз прочитанная. Обряд есть обряд. Затем ещё раз пробегал по аннотации. Медленно, почти не дыша, перелистывал первые страницы, не пропуская ни названия издательства, ни информации о том, когда и в каком городе была напечатана книга. Далее, обычно на пятой странице, начиналась первая глава. К этому моменту я окончательно успокаивался, делал глубокий вдох и погружался в чтение.

В эти минуты, быть может, я и правда был похож на инфузорию (что весьма сомнительно), но мне, опять-таки, было глубоко на это наплевать.

Стоит ли удивляться, что со временем я стал всё больше отстраняться от общества. Не в полной мере, конечно, но всё же. Я погружался в книжные миры, отдаляясь от реального. Там мне было лучше. Спокойнее.

Вскоре я совсем перестал находить общий язык с одноклассниками. Учащались конфликты. Всегда хотелось отстраниться от всех, перебраться в какой-нибудь безлюдный тихий домик и жить так, чтобы меня никто не трогал. Чтобы только я и мои фантазии. Я и моё видение окружающего мира. Я и мои переживания.

Но зачастую желание не выделяться, стать невидимым для общества, влечёт ещё большее его внимание. И почему-то со стороны личностей далеко не самых приятных… Эх, уверен, у каждого в школе случалось какое-нибудь особенно негативное событие. Событие, которое запоминалось потом на всю оставшуюся жизнь. Вообще, не понимаю, для чего нужна школа. По мне так – это место, где ходуном ходит ещё не окрепшая детская психика, балансируя на остром лезвии глубинных душевных травм. В школе дети, находясь в окружении других детей, уж не знаю, почему, превращаются в маленьких нравственных выродков.

У меня то самое событие произошло в девятом классе. В том самом возрасте, когда ты ещё не старшеклассник, но уже и не салага. После уроков одноклассники позвали меня на – как они изящно выразились – «чисто мужской разговор». На заднем дворе школы. Я, конечно же, знал, какие разговоры ведутся в этом месте.

До сих пор не могу вспомнить, о чём именно они мне там говорили. Но суть я, кажется, уловил. Они хотели как-то проучить меня, угрюмого и «замкнутого ушлёпка», за то, что, мол, смотрю на них с полным равнодушием и даже с высокомерием. И держусь от всех особняком, прямо «как царь».

Я с младших классов являлся мишенью для их «искромётных» шуточек и обслюнявленных комочков бумаги. Но в тот день, видимо, их злоба ко мне достигла своего апогея и им нужно было куда-то направить всю ту желчь, что настаивалась в их душонках. Куда же, если не на меня самого. Что уж их скупой фантазии далеко ходить!

И началась расправа. Я вначале сопротивлялся. Даже смог отразить несколько ударов. Но всё же их было двое. Один меня схватил сзади, а второй без остановки сокрушал кулаком куда ни попадя. Остальные пятеро просто смотрели, заключив нас в круг. Ещё один стоял неподалёку на стрёме.

Я был взбешён. Но прекрасно понимал, что, как ни старайся, уже не выбраться. В эти секунды я не принадлежал себе.

И поэтому решил не сопротивляться.

Раз так, подумал я, то пусть это будет игрой.

Я намеренно отдавал своё тело под раздачу их подростковой агрессии, чтобы затем взглянуть им в глаза. Особенно меня интересовали глаза тех, кто просто стоял и наблюдал за насилием против слабого и ничего не делал.

Да, я играл. Несмотря на настоящую боль, играл и наслаждался предвкушением зарождающегося в них чувства вины и сожаления. Уже во время избиения я замечал, как глаза некоторых стоящих в круге начинали по-особенному блестеть.

В конце, когда я лежал на асфальте с отбитыми почками и окровавленным лицом, один из них на прощание врезал мне ногой в грудь. Дыхание спёрло, краткий стон замер в лёгких – ни выкрикнуть, ни вдохнуть. Пространство сузилось, и только этот чёрный неровный асфальт заднего школьного двора встал перед глазами, смешавшись со всем, что было вокруг, в одно тошнотворное пятно.

…Чувство вины и расплата за свои деяния доберётся до каждого из них. В этом я не сомневался. И в ту секунду меня утешала эта мысль.

Напоследок они швырнули в меня несколько оскорблений, подчёркивая моё низкое положение среди них, и, развернувшись, стали уходить.

Я с трудом приподнялся. Внезапно в голове блеснуло что-то решительное, дерзкое.

– Йокоп! – бросил я им в след.

Они в тот же миг остановились. Обернулись.

– Чё ты там рявкнул? – сказал тот, который разминал об меня кулаки.

– Аджедан! – проговорил я с той же выразительной интонацией.

Они озадаченно переглянулись. Застывшая на их лицах тупость меня улыбнула.

Наконец я произнёс третье слово:

– Адобовс!

И громко рассмеялся. Это было крайней степенью. Высший пилотаж с моей стороны.

Один из них кинулся ко мне.

– Чё за слова ты сказал? Чё значат? Ну! Говори! Иначе щас нахлобучим тебя опять!

Я молчал. И улыбался. Широко и нагло. Да-а-а, настало время моего пира. Будьте добры, внесите главное блюдо!

– Он чё – колдун?! Вы слышали?! Слышали, какие слова он говорил? – испуганно заговорил другой. – Всегда знал, что он ненормальный. А если он нас проклял, а?

В толпе раздался смех.

– Ну ты жжёшь, сыкун! Да какой из этого чмыря колдун?!

Тот, что ударил меня напоследок ногой, подошёл вплотную. Я удовлетворённо смотрел в его глаза.

– Чё за слова, м? – спросил он, схватив меня за рубашку. – Чё они значат? Молчишь, гадёныш?

– С нами теперь что-то будет… Точно будет! – всё бормотал другой, нервно оглядываясь по сторонам, несмотря на то, что был осмеян. – А я чувствовал… Чувствовал, что не стоит нам его трогать. Он же нам не мешал. Совсем не мешал. Зачем же мы полезли к нему?

– Я тебе щас тоже врежу, если будешь ныть, как девка. Он бред несёт, что вы его слушаете. Ведь так, гадёныш? – продолжая держать за рубашку и брызгая слюной, смотрел на меня одноклассник.

– Да мы ему все мозги отбили, вот у него и поехала крыша!..

– Да забейте!..

– Да, давайте просто уйдём!..

– А вдруг эти слова что-то значат? Вдруг это какое-то скрытое оскорбление? Тогда ему, получается, не хватило?!

– Это точно какие-то проклятья, я вам говорю!.. Вы только взгляните на него. Нестриженый, глаза дикие, постоянно чё-то там читает – ну ведь чернокнижник. Сатанист. Зря мы его, отвечаю, зря!..

Что за слова я им сказал?

Простые русские слова. Только произнесённые наоборот.

Йокоп – это Покой.

Аджедан – это Надежда.

Адобовс – это Свобода.

Все эти слова я проговорил наоборот, потому что у них этого никогда не будет. Такие кретины, как они, далеки от подобных вещей. Ведь как можно получить ту же самую свободу от… самого себя? Они обременены самими собой до конца своих дней. Проклятых, кстати, мной. Ха-ха! И не видать им ни покоя в жизни, ни надежды на хорошее будущее. Эти козлы – вечны, и пословица «Горбатого могила исправит» создана специально для них.

Но они об этом «словесном перевороте», конечно же, знать не могли. И потому сами дорисовали обычные слова, проговорённые наоборот, субъективно-негативной краской. К тому же в толпе недоразумение и сумятица распространяются гораздо быстрее. Когда они подошли ко мне вновь, отвечать им что-либо не имело смысла. Достаточно было просто смотреть в глаза. В большом скоплении людей просчитать варианты возможного развития событий крайне сложно. Да этого в данной ситуации и не требовалось.

Их страх за свою гнилую шкуру всё сделал сам, приняв три моих слова за что-то загадочно-пугающе-опасное. Они сами подсознательно наказывали себя, хотя, может, и не признавались себе в этом. Маскировали всё происходящее под видом развлечения, смеха. И потому во чтобы то ни стало захотели узнать, что эти странные слова означают. Ведь неизвестность замотала, загрызла бы их, не дала свободно думать, дышать. Не оставленный на асфальте побитый одноклассник, нет! Неизвестность.

И я решил сыграть на этом. Если я не мог противостоять им физически, необходимо было уничтожать их психологически. И, как-никак, у меня получилось. Больше они ко мне особо не лезли. Посматривали презрительным взглядом, обходили стороной. Да и после девятого класса меня с ними не стало.

Но именно в тот день, на заднем дворе школы, я окончательно утвердился в своей отделённости от общества. Понял, что мне с ним не по пути. У меня своя дорога. Какая именно, я тогда ещё не знал, но точно понимал, что не рядом с людьми. Где-нибудь в сторонке. Так, чтобы неприметно.

И всё бы хорошо…

Но и я не заметил, когда эта – изначально детская – попытка защитить себя от внешних острых углов переросла во что-то гораздо большее. И пугающее. Непрекращающийся ураган мыслей. Мыслей – по абсолютно любому поводу, порой не представлявшему для меня и малейшего интереса. В моей голове теперь постоянно рождались и накладывались один на другой ментальные слои. Будто огромная куча склизких червей, они мерзко слипались и переплетались между собой.

И вот отсюда-то и начинается история моего сумасшествия.