– Поругались, – ответил Фёдор и принялся осторожно есть суп.

– Понимаю. Бывает. Дело молодое. Помиритесь еще. Ладно, ты ешь, восстанавливайся. Мясник сказал, что ничего страшного. Сотрясение, рёбра треснули. Недельку полежишь в постели и будешь как огурчик. Но еще раз скажу: публика была в восторге. Даже вот в газете про тебя написали.

Леонард достал из сюртука свернутую газету и положил ее на кровать.

– Почитаешь потом. Все требуют реванша. У тебя определенно талант.

– Не уверен.

– А ты подумай еще раз, – Леонард залез во внутренний карман и достал оттуда пачку ассигнаций. – Вот. Твоя доля. Всё честно заработано.

Фёдор отложил ложку, не глядя на пачку денег, осторожно лёг назад на кровать. Казалось, такое простое действие, но далось оно непросто.

– У меня есть для тебя кое-какое предложение, – задумчиво продолжил Дювалле. – Поговорим об этом, когда тебе полегчает. И слушай, у тебя тут беспорядок и как-то неуютно. Я пришлю кого-нибудь, чтоб за тобой поухаживали, пока ты не встанешь на ноги. Чтобы убрались и накормили.

– Не надо, Леонард Владимирович. Я сам. Всё в порядке.

Взгляд Фёдора упал на газету. На развороте красовалась иллюстрация, где огромный черный робот на ринге нависал над маленьким человечком. Вчерашний туман в голове всё еще не рассеялся. Фёдор закрыл глаза и сразу начал проваливаться в спасительную тьму. Леонард покачал головой, развернулся и пошел на улицу. Как хлопнула дверь, Фёдор уже не слышал, он снова заснул.

***

Вечером к нему заходил Мясник. Сменил повязку на груди, проверил зрачки. Заставил выпить микстуру и оставил горку обезболивающих таблеток. Приказал неделю не вставать с кровати и снова исчез. Голова затуманилась, и Фёдор практически сразу нырнул в темноту забытья.

С утра было полегче. Выпив таблеток, Фёдор встал, разжег печку и осторожно умылся. Спички кончаются. Надо не забыть купить. Догрыз засохший кусок хлеба. На следующий день аккуратно оделся и вышел на улицу. Добрел до лавки, купил еды на пару дней. Поначалу всё было даже неплохо. Бок и голова почти не болели. Но когда Фёдор шел обратно, его снова накрыло. Он устало присел на лавку у подъезда, достал из сумки бутылку виски, зубами вытащил пробку и сделал глубокий глоток. По горлу разлился огонь.

– Ы-ы-ы, – раздался рядом тяжелый вздох.

Фёдор обернулся и увидел, что недалеко от лавочки, прямо на земле, сидел невысокий четырехрукий автоматон. Он увлеченно ковырялся в разломанных часах, которые лежали перед ним на расстеленной газете. Почувствовав взгляд, робот поднял голову и уставился на Фёдора.

– Ты чей такой будешь? – спросил его парень.

Автоматон ничего не ответил, просто смотрел на человека. И вдруг широко улыбнулся, оскалив острые металлический зубы. Робот был коренастый, с очень длинными цепкими руками и с абсолютно безумным выражением латунного лица.

– Ну и рожа, – усмехнулся Фёдор. – Как звать?

– Ы-ы-ы, – прогудел робот и потыкал себя в грудь. Там, была выбита какая-то надпись.

“ЖЫВОТНОЕ”, – прочел Фёдор, приглядевшись.

– Животное? Так тебя зовут?

– Дыа, – радостно пробасил автоматон.

– Чудесно. Где живешь?

– Там, – робот указал тремя манипуляторами на зарешеченное окно цокольного этажа.

– В подвале?

Автоматон кивнул. Какой милый сосед.

– Ну, давай, Животное. Не болей.

Фёдор с трудом поднялся и пошел к своему подъезду. Внезапно одна из длинных рук робота метнулась и ухватила Фёдора за рукав. Парень скривился, в боку кольнуло.

– Что такое? – напрягся парень.

Автоматон поковырялся у себя во внутренностях, достал оттуда коробок спичек и протянул Фёдору. Тот с недоумением взял подарок. Робот аккуратно закрыл его ладонь и доверительно кивнул.

– Даже не знаю. Спасибо. Наверное.

Робот лучезарно улыбнулся хищными зубами.

Дома Фёдор подкинул дров в печь, запил таблетки виски, заел колбасой и снова лег спать.

***

– Привет, Густав, – поздоровался Фёдор, направляясь ко входу в кабаре. Шел он прямо по лужам, перепрыгивать их совсем не хотелось.

– Фёдор, – кивнул вышибала, загораживая дверь своей широкой тушей. – Тебе сюда нельзя.

– Густав? – удивился Фёдор, а потом слегка поморщился, придерживая себя за грудь.

– Тебе здесь больше не рады.

Голова снова слегка кружилась, к тому же Фёдора подташнивало после поездки сюда на извозчике.

– Мне надо поговорить с Ингой.

– Тебе больше здесь не рады. Тебе не о чем с ней разговаривать.

Фёдор глубоко вздохнул, вытер мокрое от дождя лицо.

– Я очень устал. Я бы не отказался сейчас посидеть в тепле, выпить стакан горячего вина. Я обещаю не устраивать сцен. Просто немного обсохнуть, отогреться.

Густав не двигался и безразлично рассматривал улицу и прохожих с зонтами.

– Густав, ты меня знаешь. Если мне надо будет, то я войду с твоего разрешения или нет.

– Сорока, тебя сейчас соплей можно перешибить. Никуда ты не войдешь. Инга больше не хочет тебя видеть. Думаешь, ты первый такой тут? Повидал я поклонников и пострашнее чем ты.

Фёдор сделал шаг вперед, и вышибала тут же двинул плечом. Фёдор видел удар, но отклониться не смог. Острая боль пронзила все тело парня. Медленно он осел прямо в лужу. Прохожие шарахнулись прочь.

– Всё в порядке, – заявил им вышибала. – Просто парень немного перебрал. Ничего страшного.

Густав поднял Фёдора, отвел его за угол здания и усадил на сваленные в кучу ящики.

– Посиди, проветрись, – как-то даже по-отечески сказал вышибала. – Тут хоть дождя нет. И мой тебе совет, парень: забудь о ней. Актрисы, они такие… Всё равно бы ничего хорошего не вышло. Уж я-то знаю. Видел такое много раз.

Он достал из нагрудного кармана фляжку.

– На, хлебни коньяка. Согреешься, да и легче станет.

– Иди к черту! – слабо сказал Фёдор, отпихивая его руку.

– Ну, как знаешь, – усмехнулся Густав и ушел к своему посту.

– Иди к черту со своим коньяком, – прошептал Фёдор, а потом полез в карман куртки. – У меня и свой есть.

Три полных глотка спустя стало чуть полегче. Из глубины переулка, шаркая по влажной брусчатке, вышел седой старик в потертом плаще. Из-под кустистых бровей на Фёдора уставились колючие, совсем не старческие глаза. С кряхтением дед сел на соседний ящик. Долго возился, скручивая папиросу из газеты, потом чиркнул спичкой. Переулок наполнился едким дымом. Фёдор оценивающе посмотрел на соседа. Потом, молча, протянул бутылку. Старик взял, внимательно осмотрел этикетку, потом сделал глоток, глубоко вздохнул, утёр выступившую слезу. Потом вытащил из кармана бумажный кулёк, достал оттуда пирожок, разломил его и протянул половину Фёдору.

Пирожок был с какой-то мелкорубленной травой и оказался неожиданно вкусным. Из-за голода, наверное. Мимо шли прохожие. “В принципе, – подумал Фёдор, – можно тут подождать Ингу. Когда там заканчивается выступление? Поймать, всё объяснить. Что, мол, дурак был, и всё вот это”.

– Из-за денег? – спросил его через некоторое время старик.

– Что? – не сообразил Фёдор.

– Поругался с девушкой из-за денег?

Голос у него был совсем не старый.

– Из-за жизни.

– Не обращай внимания, – сказал седой, отхлебнул из бутылки и передал ее назад Фёдору. – Помиритесь.

Фёдор ничего не ответил.

– Ну, или новую найдешь.

– А ты нашел?

Старик усмехнулся:

– Я-то? Нет. Я новую не нашел.

Парень посмотрел на собеседника. А он не так стар, как кажется на первый взгляд. Потрепан, но точно не старик.

– Фёдор, – протянул он руку.

– Кузьма Покрывашкин. Можешь звать меня Кузьма Афанасьевич.

Фёдор кивнул. Имя было дурацкое и не совсем шло собеседнику. Впрочем плевать. Покрывашкин, так Покрывашкин.

Бутылка опустела и покатилась по мокрой мостовой. Голова приятно гудела. Эти разломанные ящики, мокрая улица, пешеходы – всё это стало довольно уютным. Так бы никуда и не уходил.

– Может и вправду, ну ее к черту, эту Ингу? – сказал себе под нос Фёдор. – Что думаешь, Кузьма Афанасьевич?

– Тут уж сам решай, паря, не мне с ней жить. Но, по большому счету, все люди одинаковые. И женщины в том числе. Просто с кем-то тяжело, а с кем-то невыносимо. Выбор невелик. И на внешность не особо смотри. Если любую девицу от штукатурки отмыть, так они все страшненькие. Так что лучше на характер смотри.

– Тоже скажешь…

– Поймешь еще. Вся жизнь – это море. Страдания, по котором тебя несет от рождения к смерти. Можешь дергаться, можешь пытаться что-то выбирать, плыть по или против течения. Можешь сражаться с чудовищами, можешь сам стать чудовищем. Но все это ерунда. Притащит тебя к другому берегу. И выбросит на песочек. Еще есть что выпить?

Фёдор отрицательно покрутил головой.

– О чем и речь, – Кузьма Афанасьевич поднял коричневый от табака палец. – Ладно, парень, пойду я. У меня в каморке тепло, сухо и бутылка портвейна. А ты сиди, выбирай.

Фёдор молчал. Он чувствовал, как мимо пролетали теплые золотистые потоки. Они были приятные.

– И запомни главное. От себя не убежишь. Сколько ни уворачивайся.

Кузьма Афанасьевич с кряхтением поднялся, подмигнул и пошел под дождь.

– А с чем был этот пирожок? – спросил Фёдор, но ответа не получил.

Через несколько минут Фёдор понял, что золотистые потоки – это драконы. Длинные, почти без лапок. Или даже просто золотые змеи. Как их рисуют торговцы из Жиньшэ. На всех товарах малюют. Так вот они откуда. Один из змеев свернулся клубком перед Фёдором, поднял голову и превратился в чайник. Вот прям как у него дома на кухне стоит. Только побольше. Чайник внимательно уставился на Фёдора, покачивая длинным изогнутым носиком.

– Пункт первый. Пойди в лавку Хуань Гэ и купи еще пирожков с хуном, – произнес чайник тихим приятным голосом.

Фёдор насторожился.

– Пункт второй. Инга истеричка.

“Разумно”, – произнес спокойный голос в голове Фёдора. Парень оглянулся, но вокруг никого не было. Только он сам, чайник и кружащие вокруг золотые змеи.

– Пункт третий. У Серафимы большой зад.

– “Ха!” – усмехнулся в голове другой, грубый голос.

– Пункт четвертый. Хватит как козел прыгать на потеху черни…

***

Утренний свет старательно протискивался через пыльное окошко. Он с трудом освещал узкий коридор. Леонард Дювалле аккуратно шел мимо дверей доходного дома на Литейном. Дверь в комнаты Фёдора была не заперта. Из приоткрытой щели отчетливо несло перегаром, также оттуда доносился богатырский храп. Леонард поправил перчатки и тихонько толкнул дверь тростью. Та задела лежащие на полу бутылки. Аккуратно, чтобы не испачкать дорогие туфли, Дювалле зашел в квартиру.

– Поле брани, – задумчиво произнес он, разглядывая окружающий погром.

На полу лежал шкаф, стол был поставлен на бок, весь пол был завален бутылками и засохшей едой. Единственным ровно стоящим предметом была небольшая печь и стоящий на ней медный чайник. Эпицентром зловония и храпа оказалась гора тряпья в соседней комнате. Леонард поморщился и осуждающе покачал головой.