В начале 1990-х годов проходили встречи ветеранов Зимней войны – финских и советских. Я в них участвовал, в том числе и как переводчик. Встречи происходили на бывшей границе в местечке Кивиниеми (сейчас Лосево). Финны приезжали на 5–6 автобусах. Привозили складные столы, провизию. Мы тоже приезжали на автобусе, привезли огурцы, колбасу, водку. Я познакомился со многими ветеранами. Меня звали в гости в Финляндию. Финны привозили и отдавали нам одежду. Финнов интересовала наша водка, она выпивалась моментально. Было много разговоров о войне – Зимней и «войне-продолжении» 1941–1944 годов.

Меня мучил вопрос:

– А почему вы вообще вступили в войну на стороне немцев? Почему не объявили нейтралитет?

– Если бы мы объявили нейтралитет, немцы сразу оккупировали бы Финляндию, и вам пришлось бы воевать еще и на нашей территории с немцами. Мы вернули себе только наши исконные земли.

– Но вы же захватили часть Карелии с Петрозаводском?

– Это был необходимый тактический ход.

Мы сидели за одним столом, общались, смеялись, вспоминали войну. Финны рассказывали:

– У вас была неоднократно возможность окружить нас, но вы этого не знали. У вас была плохая разведка.

Оказались мифом снайперы-кукушки, во всяком случае массово, как говорилось в советской пропаганде, они не применялись. Никаких упреков никто не высказывал. Через несколько лет эти встречи резко закончились.

После окончания Зимней войны я продолжил службу в Петрозаводске. Финскую народную армию преобразовали в 71-ю стрелковую дивизию. Наш 1-й батальон связи назвали 126-м батальоном связи. Нас снова переодели в красноармейскую форму. Я был также инструктором по лыжной подготовке, учил новобранцев с юга. В 1940 году меня наградили 10-дневным отпуском домой за хорошую службу по ходатайству командира батальона. Я съездил домой.

Как вы узнали о начале Великой Отечественной войны?

Наш батальон связи находился в Петрозаводске. Мы были в летних лагерях на границе с Финляндией. Сосновый лес, палатки, в каждой шесть человек. Было воскресенье, выходной, солнечный день. Занятий не было. Мы пошли на речку, загорали. Я был уже командиром взвода. Ко мне подходит рядовой Смирнов. Не отдал честь старшему по званию, не попросил разрешения обратиться. Говорит неуверенно:

– Товарищ старший сержант, там, там… там тревогу объявили.

Мы не спеша пошли, по радио передают речь Молотова. Мы свернули лагерь, у нас были подготовлены боевые позиции. Меня сразу назначили начальником главной радиостанции, которая поддерживала связь между полками дивизии.

Финны начали боевые действия 26-го числа. На встречах ветеранов я спрашивал:

– Почему вы начали воевать через четыре дня?

– Когда немцы напали на СССР, Маннергейм сразу послал письмо Сталину и ждал ответа четыре дня. Какое письмо, до сих пор неизвестно, архивы молчат. Ответа он не получил.

Я думаю, Маннергейм просил Сталина о переговорах.

Финны превосходили нас силами в три раза. Но мы ни разу не отступили без приказа. Между Финляндией и Карелией сплошного фронта не было и не могло быть: там леса, болота, озера. Были только участки фронта. Дальше я высказываю свое мнение. Если война идет на участках, с фланга обойти нельзя, то численное превосходство не имеет значения. Окружение было невозможно. Поэтому больших потерь не было. Было невозможно поставить артиллерию, пустить танки. Наше отступление было организованным.

В начале войны в нашу часть прибыл особый отдел НКВД проверять радистов. Всех вызывали, чтобы рассказать автобиографию. Я рассказал, что мой отец был арестован в 1937 году. Когда комиссия уехала, меня вызывают в штаб батальона связи «в полном боевом» со всем имуществом. Я подхожу и слышу резкий голос начальника штаба, капитана Богданова:

– Ну что, в пехоту его?

Неужели обо мне речь? Если в «полном боевом», это значит, что меня из части будут переводить. Видимо, он говорил с начальником связи. Я пришел к начальнику связи Овчарову, и он мне сказал:

– Во-первых, ты ни в чем не виноват. Мы тебя не сдадим. Перейди на один месяц в телефонную роту и побудь там. А через месяц все успокоится.

Месяц я был в телефонной роте, таскал провода. Командир взял на себя колоссальную ответственность, потому что не выполнил решение НКВД. Я оправдал его доверие, у меня ни разу не было отсутствия радиосвязи.

Лиц финской национальности использовали в разведке в тылу врага?

В начале войны в 71-й стрелковой дивизии не было разведбатальона. Почему такой недосмотр, никто не мог понять. Его создал Кукконен Йорма Эдуардович. Он сам предложил стать начальником группы разведчиков. Сначала это была только группа, а не батальон. Он обошел все полки. Выбрал 100 человек рослых ребят. По глазам узнавал, какой это человек. Его группа стала брать языков. На основе этой группы был создан разведбатальон, во главе которого встал Кукконен.

Меня вызывает начальник связи. Я прихожу, жду в приемной и слышу разговор. Там идет спор обо мне. Кто-то говорит, что Гюннинена нельзя посылать.

– Этого посылали – никакой связи, того посылали – никакой связи. А у Гюннинена был хоть один случай, чтобы связи не было? Послать, и все!

Меня назначили начальником радиосвязи разведбатальона. В мою задачу входило держать связь между штабом батальона и штабом дивизии. Батальон входил в тыл на 30 км, многие радисты с переносными станциями не имели связи. До нас у Кукконена уже перебывало много радистов, которые не могли обеспечить радиосвязь. Они брали слабые радиостанции на 10 км. Я сам выбирал радиостанцию и взял двуколку с лошадкой Красавчиком. Эта радиостанция брала связь на 30 км. И у меня не было ни одного случая отсутствия связи. Мне помогал отличный слух, и я ловил даже малейшие шумы в радиусе 30 км.

Кукконен принял меня прохладно. Я с радистом Шишиным шел в его разведбатальон 6 часов 30 км по лесной дороге. В середине пути мы сделали проверку связи. Когда мы пришли, Кукконен стоял на крыльце. Я доложил ему, как положено по уставу, а он мне:

– Ну вот что, пока радиосвязи не будет, ни спать, ни есть!

А мы такие усталые. Я ему зло отвечаю:

– Вам, товарищ капитан, когда нужна радиосвязь?!

– В 10 часов надо передать сообщение.

– Товарищ капитан, в 10 часов сообщение будет передано. А когда нам спать и есть – это наше дело.

– Ну смотри.

Мы с радистом Шишиным поели, легли спать. В 8 утра мы связались со штабом дивизии. Все работает.

Я доложил Кукконену, что можно передавать сообщение.

– И что, можно передать?

– Да.

Я передал зашифрованную телеграмму и получил через 10 минут ответ.

Все очень обрадовались.

– И можно передать еще?

– Да сколько угодно. Все работает.

После этого Кукконен объявил:

– Гюннинен в моем личном распоряжении.

Я стал обедать с ним. За обедом мы говорили по-фински. По-фински он говорил лучше, чем по-русски, небольшой акцент у него был. До 14 лет его семья жила в Финляндии, потом они переселились в Карелию. Он был спокойный, железный человек. Никогда не повышал голоса.

Кукконен вел разведку на 120 км вглубь. Так глубоко разведка не ходила ни в одной дивизии. В Карелии не было сплошного фронта из-за лесов и болот. Разведчики с легкостью проникали сквозь линию фронта. Кукконен выходил с отрядом. Они были одеты в финскую форму, хорошо знали финские обычаи. Он разделял их на группы, давал задание.

Кукконен рассказывал о своих разведпоходах. Например, он взял в плен финского офицера. Все происходило в глубоком тылу, 100 км. В финской форме он вышел на дорогу. По шоссе на велосипеде едет финский офицер. Кукконен огляделся – никого нет. Когда офицер подъехал, он сказал ему:

– Господин офицер, я очень сожалению, но вы мой пленник.

Офицер решил, что это шутка, засмеялся. Из кустов выскакивают два бойца Кукконена, хватают этого финского офицера. В другой раз группа не ставила задачу брать пленных. Они узнавали расположение противника. Им навстречу ехал медицинский автобус, и они взяли всех в плен.

Связисты – самые осведомленные люди. Вы не боялись сами стать языком?

Когда разведчики шли на задание, они брали того, кто попадется. Человек должен попасть в такую ситуацию, чтобы стать языком. Если он осторожен, то языком он не станет. Особого страха у меня по этому поводу не было.

Командир разведбатальона отправил меня на 40 км в тыл и назначил начальником тыла.

– Там четыре мужика. Я боюсь, они будут водку жрать. Вот тебе ключ от кладовой, выдавай по 100 грамм. Больше не давай.

Я выдавал по 100 грамм, а сам не пил. Они удивлялись:

– Нуты самостоятельный.

Сначала было все спокойно. В декабре 1941 года танки противника ворвались в штаб дивизии. Был разгромлен весь узел связи. В это время я со своей радиостанцией, которая была на двуколке, был в разведбатальоне. Финны прорвали фронт в районе Медвежьегорска, двигались к Повенцу со страшной силой. Прибежал заместитель командира батальона, сказал немедленно уходить: противник скоро будет здесь. Мы помчались с двуколкой и влились в общий обоз. Какой-то грузовик опрокинул нашу двуколку, и все развалилось. Одна лошадь убежала, другая осталась. Бежит заместитель командира батальона, дает команду:

– Радиостанцию уничтожить и уходить.

Я должен был бросить гранату, но я не сделал этого. Мы с Шишиным подняли двуколку на колеса, запрягли оставшуюся лошадь. Несмотря на невероятные трудности, радиостанцию мы спасли. Кругом рвутся снаряды, а мы пронесли ее. Приходим к командиру дивизии, а он без связи. Он даже не знает, где его полки. Я его связал с полками, дивизия начала воевать.

Заместитель начальника оперативного отдела сказал:

– Ну, Гюннинен, ты армию спас! Тебе самое малое – Орден Боевого Красного Знамени.

Но мне ничего не дали. Приказ Сталина. Если операция неудачная, никого не награждать. Вместо награды я получил повышение. Во время этой операции был убит Ильин – командир взвода. В него и его радиостанцию выстрелил танк прямой наводкой. Меня назначили вместо него, и я получил офицерское звание.

В другой раз мою радиостанцию нужно было срочно перебросить. Ее погрузили на грузовик, колеса сняли. Привезли по назначению, а там бой идет. Все сидят в окопах, а я на грузовике. Я был под сосной, осколком срубило огромный сук прямо над моей головой.

В Карелии мы отступали до Беломорского канала. Наши войска стояли на восточном берегу канала, финны – на западном. Фронт стабилизировался в декабре. Настоящих боев не было, ни одна сторона активности не проявляла.

Какие были условия проживания, как питались?

У каждого солдата был котелок с крышкой. Эта крышка была как тарелка. В котелок наливали первое, а на крышку клали второе. Ложку держали за голенищем. Какая бы ни была обстановка, питание было. В лесах Карелии водились лоси. Охота на них считалась браконьерством. Но если лось ранен, он все равно умрет. Ребята находили раненых лосей, добивали, готовили. Лосиное мясо было хуже по вкусовым качествам. Жили в землянках, шалашах, по обстановке. Были палатки, но они быстро вышли из употребления, наверное, износились.

Какие отношения были с особистами?

У нас был в особом отделе Иванов. Очень хороший человек. С ним можно было поговорить о чем угодно. По крайней мере, я не замечал, чтобы он за кем-то следил.

А с комиссаром?

У нас был очень хороший, сердечный комиссар. Не помню его фамилии, на букву К. Он был старше нас. Он помогал нам таскать катушки.

Финны вели пропаганду?

Специально пропаганду финны не проводили. Обстановка месяцами была стабильной, между фронтами расстояние – 200 м. Финны, бывало, кричат нам:

– Рус, пора обедать.

Между фронтами упал советский самолет-разведчик У-2. Летчик успел выпрыгнуть с парашютом. Во время затишья солдаты, наш и финский, подползали к этому самолету, вырезали алюминий. Никто друг друга не трогал. Из алюминия делали ручки для ножей.

Вы поддерживали связь с родственниками?

Моя деревня оказалась под немецкой оккупацией. Мать переехала в Ленинград. Город был окружен, но письма доходили. Я писал матери, сестре. В 1942-м я узнал от сестры о смерти матери. Она отдавала сестре хлеб и умерла у нее на руках.

Брат бежал в Эстонию, оттуда попал в Финляндию. Когда по требованию советской стороны началась выдача всех советских граждан, к нему пришел финский полицейский.

– Я пришел для того, чтобы тебя насильственным образом отправить в Россию. Но я скажу, что я тебя не нашел. А ты беги в Швецию, оттуда никого переселять не будут.

Он так и сделал. Там он встретил девушку из нашей деревни. Они поженились. Обратом никаких отношений я не поддерживал. Он понимал, что это очень опасно для меня. В 1976 году он разбился в автомобильной катастрофе. Только в 1990-е годы через церковь я нашел его сына и узнал о его судьбе.

В марте 1942 года финское население было депортировано из блокадного Ленинграда и его пригородов. Вы что-нибудь слышали об этом во время войны?

Нет. Сестра эвакуировалась, но к национальности это не имело никакого отношения. Она работала старшим лаборантом в метеорологическом институте. Институт эвакуировался, он нужен был для обороны страны. Директор мог взять с собой в эвакуацию ограниченное количество людей. Он взял наиболее ценных сотрудников.