29 декабря все резко стихло. Вражеские атаки прекратились. Мы еще не знали, что в это время в тылу немцев успешно проходила десантная операция по освобождению Феодосии. Поэтому противник в ночь с 29 на 30 декабря поспешно ушел из Керчи. Мы продолжали держать оборону на пристани, ведь за этот клочок побережья солдат немало полегло. Командир и комиссар нашей группы погибли. Там, на берегу, они остались навсегда. После отступления врага свое значение причал потерял, и мы пробились на Камыш-Бурунскую косу, там наши товарищи из десанта с разбитых катеров и барж заняли оборону. И когда мы туда подошли, то увидели вокруг небольшие низкие свинюшники с закрытыми окнами. Я и Николай, с нами еще несколько десантников, смотрим, в зданиях костры горят. Это было вечером, люди сушатся. Смотрю, у одного из них на груди Орден Красной Звезды, хотя позже я читал, что этот человек орден получил только после освобождения Керчи, но точно помню, что видел награду на его груди в ту ночь. Оказалось, что это комиссар Калинин, впоследствии ставший посмертно Героем Советского Союза. Встретил нас капитан 3-го ранга Студеничников, провел к костру и сказал ребятам у него: «А ну, раздвиньтесь! Пропустите товарищей!». И мы втиснулись между десантниками, начали обсушиваться. Немножко отогрели ноги, у меня и Николая их хорошо подморозило. Вскоре к костру подошел Калинин, и сказал: «Моряки, кто пойдет со мной в разведку в город Керчь». Мы вызвались. Всего собралось пятнадцать человек моряков и три солдата. Вышли в ночь на 30 декабря. Шли настороженно, прямо как опытные разведчики, несколько человек впереди, оглядываемся по сторонам и выискиваем немцев. А их нигде нет, весь Камыш-Бурун прошли, двигаемся дальше к городу. Комиссар предложил зайти в крепость, думал, что, возможно, противник там спрятался. Мы туда повернули, подошли, обошли сильные проволочные заграждения. Двинулись к вышке, она пустая, никого нет, а ветер северный стоял, и снег шел, где-то до десяти градусов мороза, не меньше. Залезли на вышку, внизу свирепствует ветер, а наверху тихо, когда посмотрели вниз, то увидели, что снег тихо падает. Крикнули по-немецки, чтобы убедиться, есть враги или нет, мы же в школе язык изучали. Нет никаких откликов. В итоге вышли из крепости и снова пошли к Керчи. Зашли в Солдатскую слободку, там нас около третьего дома слева по улице встретил один старичок. Спрашиваем его, где же враг. Он не знает, куда делись немцы, приглашает нас к себе в дом: «Сынки, я вас чаем напою!». Но комиссар наотрез отказался – некогда, мы пойдем в город. Настороженно подошли к окраине Керчи, встали, осмотрелись, нигде никого и ничего. Двинулись дальше, одна часть группы по левой стороне улицы, другая по правой. Подошли к городскому музею, там внутри свет горел. Постучали, свет потух, но никто не открыл. Спрашиваем через дверь: «Немцы в городе?». Нам тихо ответили: «Мы не знаем». Люди были сильно запуганы и сидели по домам. Подошли к штабу военно-морского флота, это было шесть часов утра 30 декабря. Комиссар Калинин построил нас, поздравил с освобождением города, так как мы поняли, что немцев здесь уже нет. Решили мы преследовать немцев. А они оставили много тягловых лошадей, першеронов. Трех ребят с обмороженными ногами мы оставили здесь, и Колю в том числе, а мы, пятнадцать человек, кинулись преследовать врага. По трассе двинулись. Где-то догнали обоз, расстреляли немцев и оттуда до какой-то пристани на Черном море добрались, думали, может быть, там еще немцы засели. Издалека видели какие-то корабли – вдруг враг как раз погружается. Но когда подошли туда, оказалось, что ни немцев, ни кораблей не было. Оттуда развернулись и пошли в сторону Керчи, точнее, к Камыш-Буруну. По южной стороне двинулись, навстречу резкий ветер, да еще и мороз сквозь одежду пробирает. В общем, обморозились у всех уши, лицо бороды спасли, а шапки в рюкзаках лежали, ведь мы как матросы форсили в бескозырках. Когда подошли к селу Ивановка, местные женщины нам оттирали уши, они нас встречали великолепно. Каждого растопленным жиром согрели, и вдоволь накормили. Мы вернулись к штабу военно-морского флота, и когда зашли туда, то увидели, что оккупанты готовились встречать Новый 1942 год. У них на столах десятилитровыми бутылями стоял ямайский ром. В общем, что там у них только не было, а мы страшно голодные. Набросились, даже не думали, что еда может быть отравлена. Впоследствии немцы так и делали, травили еду, как мне рассказывали товарищи. В Керчи уже повсюду стояли наши части. Нас, флотский полуэкипаж, оставили на охрану города, я еще несколько дней пролежал в госпитале с обморожением. В моей палате находилось много раненных моряков 83-й отдельной бригады морской пехоты. У них была тяжелая высадка, сильный шторм встретил десантников. Но они все-таки высадились и захватили немецкую батарею. 30 декабря эти ребята также в Керчь зашли. После выздоровления я и Николай, мой друг, вернулись во флотский полуэкипаж, наших здесь много повыбило. Когда штаб Керченской военно-морской базы переехал в освобожденный город, всех выживших выстроили и стали читать по спискам, кто остался в живых. Постоянно звучали слова: «нет», «нет», «нет», потом кто-то один отзовется.

В это время наши войска постоянно предпринимали атаки на Крымском фронте, но все время действовали неудачно. В первые годы мы у немцев учились воевать.

Керчь бомбили все время. Во второй половине января 1942 года нас, моряков, водили на Багеровский ров, его уже отрыли от снега и земли, он был немножко присыпан снегом. И там сверху лежали отравленные дети. В общем, тысячи трупов, нас привели для того, чтобы показать, как немцы расстреливали людей и издевались над мирным населением. Запомнилось мне это зрелище на всю жизнь. А в конце марта 1942 года при неудачном наступлении личный состав 83-й отдельной бригады морской пехоты выбило подчистую. Нельзя было воевать в слякоти. Угробили там бригаду, и она отступила в тыл на переформировку. Стояла под Семи Колодезями в степи. Ее нужно было срочно пополнять. Тогда нас из флотского полуэкипажа влили в состав бригады. Нас с Николаем зачислили в отдельную роту автоматчиков 83-й отдельной бригады морской пехоты. Учили десантироваться, при этом днем мы не занимались, потому что в воздухе постоянно летали вражеские самолеты и все вокруг бомбили. Мы днем спали, а также изучали матчасть, по ночам же все время в движении находились. Азовское море располагалось рядом, мы учились грузиться на катера и высаживаться на берег. Затем нам сообщили о том, что мы должны наступать, но немцы упредили нас, и 8 мая 1942 года прорвали оборону Крымского фронта. Противник устремился в тыл. Тогда нашу бригаду срочно подняли по тревоге, и за одну ночь форсированным маршем вышли на острие атаки немецких танков. Ночью враги обычно отдыхали, мы этим и воспользовались. К утру успели отрыть окопы в полный профиль. Нашу отдельную роту автоматчиков распределили по флангам между батальонами, и утром мы уже были готовы к бою. Артиллерия расположилась позади. Утром смотрим, идут с горы клином немецкие танки. Их было очень много. Они еще не вышли полностью из-за холма, как наша артиллерия открыла огонь, но они даже не завязли в наших порядках. Несколько танков было подбито, остальные же враги моментально влево повернули, обошли нас с фланга. Двинулись дальше в тыл. Над нами повисли немецкие бомбардировщики и пикировщики. Это был ужас, карусель в действии – одни прилетают, другие улетают. В общем, целый день они не давали нам возможности даже головы поднять. Сплошной дым стоял, ничего не видно. День-то солнечный был, тихий. Но солнце было похоже на то, которое видишь в затемненное стекло. Ничего не видно из-за дыма. Наши боевые порядки были нарушены, в тылу засела немецкая мотопехота, тогда мы решили прорываться из этого кольца. Один из батальонов бригады погиб в полном составе. До сих пор не знаю, где эта часть полегла и что с ребятами стало. А наши два батальона вместе с ротой автоматчиков ушли вправо. Вокруг все горело. Немецкие мотопехотинцы, следовавшие за танками, обстреливали нас из пулеметов, мы их поливали огнем из автоматов, бросали по вражеским бронемашинам бутылки с горючей жидкостью. Люди горели и бронемашины горели. Но мы вырвались из кольца, моего друга Николая там ранило, я его усадил на подводу. Здесь забегу вперед – когда обоз с ранеными к переправе подъехал, Колю на ту сторону пролива перевезли. Он выздоровел, участвовал в Новороссийской операции, был на Малой земле, затем уже в составе 255-й отдельной Таманской дважды Краснознаменной морской стрелковой бригады дошел до Болгарии.

А я остался под Керчью. Оборонялись, где только могли удержаться. Сражались под Семи Колодезями, под Багерово. Там горели склады, которые подожгли наши при отступлении, мы там продуктов набрали и вместе с какой-то группой солдат из 72-й Ставропольской казачьей кавалерийской дивизии отошли к Керчи. Здесь я встретил своего командира роты автоматчиков, старшего лейтенанта. Он нас увидел и заявил: «Будем оборонять Керчь!». Все обрадовались, расположились на позициях, а утром после бомбежки никого из командиров не стало. Мы с казаками вышли из окопов и двинулись к крепости. Там много ребят переправилось, здесь располагалась более-менее удобная переправа. Нас осталось пять моряков из отступающей группы. Отходили по улице Кирова. Пока подошли к порту, смотрю, женщины, дети, мальчишки и девчонки, жмутся к стенке. Спрашиваем, в чем дело. Говорят, что там продукты лежат на складах, накрытые брезентом, а солдаты не дают их забрать. Как это так, не дают, пошли туда. Только увидели склады, как тут же в море появился катер под контр-адмиральским флагом. На пристань выскочил сам Александр Сергеевич Фролов, первый раз его увидел. Спрашивает нас, в чем дело, мы объясняем, что немцы уже прорвались на окраины Керчи, а солдаты охраняют склады, которые уже не вывезти. Тогда контр-адмирал приказал какие можно продукты раздать, а остальные сжечь. Мы женщин подозвали и начали все раздавать. Сами тоже хорошо отоварились. Пока дошли до Капкана, еще троих потеряли. Под металлургическим заводом имени Петра Лазаревича Войкова сражались, нас, моряков, два человека осталось: я и еще один парень, старослужащий, которого я называл дядя Саша. Он должен был демобилизоваться летом 1941 года, а тут война. Четыре года уже отслужил, пятый на исходе. И мы с ним оборонялись под Капканами, там какой-то майор отряд человек в 150 водил в атаку, мы с ними были. В общем, он собрал группу и говорит, что неподалеку на кургане засели немцы, не дают занять оборону, и мы сбили их атакой. Как посмотрел я с этого кургана, а на город сплошной линией идут немецкие танки и пехота.

Было прекрасно видно, что тех, кто из красноармейцев остался, они добивали, кого могли, в плен брали. Вижу, что наши уже организованного сопротивления не оказывали. Тогда мы курган оставили, справа смотрим, товарищи по отряду на палочках несут белые простыни и идут сдаваться в плен. Спасения никакого, тот старослужащий сказал единственное слово: «Все». К нашему великому счастью, на берегу моря в вымытых морем пещерах прятались люди, как солдаты, так и местные. И когда мы спустились туда, нам запомнился один старик, весь какой-то белый, он спрашивает: «Ну что, сынки?». Отвечаем: «Да вот, уже наши товарищи немцам сдаются, отвоевались». Тогда старик говорит: «А как же вы, ну-ка, снимайте бушлаты». Мы все сняли, дал он мне фуфайку, а товарищу костюм, мы вещмешки и автоматы в море побросали. В бескозырки камней накидали и тоже бросили в море. Одел я эту фуфайку, а под ней все флотское, форменное, вынужден был в мае месяце застегнуть ее по самое горло. Волосы нас спасли – нас же не стригли на флоте, как в пехоте. И слышим, уже немцы рядом что-то говорят, разбираем только одно: «Рус! Рус! Рус!». Тогда старик перекрестился, и заметил: «Ну все, сынки, пошли». С нами были две девушки из Керчи, хотели переправиться, но им это не удалось. Мы пошли возле девушек и идем как цивильные, потому что немцы отправляли гражданских в город, а солдат определяли в военнопленные. Подходим к городу, и тут одна девушка говорит, что ей налево, а второй надо направо. Остаемся вдвоем, уже никого нет, да еще и вечер наступает, а на каждом столбе написано, что за хождение по городу в комендантский час наказание одно – расстрел. У старослужащего родственников в Керчи не оказалось, и тогда я предложил пойти к знакомой девушке. Когда мы подошли к дому, ее мать как нас увидела, так чуть не упала. Говорит нам, что у них немец-офицер стоит с денщиком, они ушли куда-то в штаб, в любой момент могут вернуться, в случае чего и нас, и ее с дочерью расстреляют. Девушка же вышла к нам и успокаивает мать: «Мама, ничего не случится, я их запрячу». У них же во дворе стояли какие-то развалюхи, в которых они в хорошее время курей держали. И она нас куда-то вглубь этой развалюхи и запихнула. Я пообещал, что ночью мы уйдем, нам только бы воды, потому что на берегу мы пили одну морскую воду, другой не было. Она же нам еще и покушать принесла. Немножко привели себя в порядок. И ночью мы ушли, до сих пор не могу понять, как прошли, ведь в Керчи было очень много немцев, на каждом метре солдат стоял. Но мы как-то вышли. Я родом из Ленинского района, у меня там жили тетя и бабушка. Пришел к ним, целый день отлеживались, ведь всю ночь шли. В общем, побыли здесь некоторое время, и тут немцы пустили слух, что они старались разобщить народы, объявили – украинцы, не прячьтесь, открыто приходите, мы дадим вам пропуск, и вы поедете домой. Тогда этот старослужащий, родом из Украины, решил пойти к коменданту. На следующий день местные ребятишки прибежали к нам и рассказали, что дядя Саша оказался за проволокой. Моя тетя носила ему передачи. Через несколько дней их куда-то угнали, его дальнейшую судьбу я даже и не знаю. В селе Ленинское ничего нет, делать нечего, а у меня был друг, Саша Беспалов, он в Семи Колодезях жил, там была железная дорога, и, соответственно, сообщение. Я перебрался туда, пришел к нему, устроился на железную дорогу. Саша работал слесарем на МТС, его знакомая Мария стала служить переводчицей у немцев. Я же устроился стрелочником на железной дороге. Немцы деньги платили и даже какой-то паек давали. Жил на квартире у женщины Екатерины Ивановны, она с ребенком одна была. Но мы решили и дальше бороться с оккупантами, и с 22 сентября 1942 года считается, что мы создали в Семи Колодезях подпольную организацию, в которую входили я, Саша Беспалов, Евгения Иванова, дежурная по станции, Александра Чкалова. Потом в группу вошла Сашина мать, Евгения Александровна Беспалова, и еще многие, в том числе Галя Перемещенко, Строгановы, Сеня Сагайдак, Деревянко с сестрой, Надежда Великая.

Но в большинстве своем подпольщиками стали молодые люди, не имеющие опыта руководства, поэтому вскоре встал вопрос о том, кто нас возглавит. Командиром стал Михаил Сергеевич Царев, которого я знал еще до войны, он работал вместе с отцом бухгалтером в колхозе, и во время оккупации трудился на той же должности в деревне Китень Русский. Мы с ним случайно встретились, я ездил в деревню за рыбой. Поговорили, сразу безо всяких разминок поверили друг другу, и с этого времени он встал во главе нас, так как к тому времени уже был тесно связан с лесом. Вскоре партизаны завезли нам мины, и мы до ухода в лес взорвали два эшелона. Лично я вместе с Сашей на базе МТС 120 тонн горючего подорвал. Причем все прошло очень удачно, как раз выпало мое дежурство на станции, Евгения Иванова заговорила дежурного-немца, мы обязательно работали вместе с одним из оккупантов. Они там разговаривали, а я как будто спал в это время в будке. Отвлекли его, мы с Сашей бегом к станции, заложили бомбу, и я только обратно вернулся, как увидел, что Евгения с немцем все еще разговаривают. Я сделал вид, будто только проснулся, и говорю им сонным голосом, мол, что вы там так долго разговариваете. Когда нас проверяли гестаповцы после взрыва на МТС, он спрашивал дежурного немца, уходил я куда-либо или нет, и тогда этот дежурный подтвердил мое алиби, сказав: «Нет, нет, Алекса здесь был все время». Но вскоре я почувствовал слежку за собой, через Сашу передал эту информацию Цареву, и он моментально убрал нас. Мы втроем на машине с Сашей Беспаловым и еще одним парнем, Костя Богданов был водителем, уехали в пересылочный пункт в деревне, где мы отдыхали перед уходом в лес. Пришли к партизанам в августе 1943 года, я попал в Восточное соединение партизан Крыма под командованием Кузнецова, определили меня в 5-й комсомольский молодежный партизанский отряд под руководством Алексея Андреевича Вахтина. Кстати, командование представило нашу подпольную группу к орденам Ленина, но в итоге нас наградили Орденами Красной Звезды, я свой получил в 1989 году по настоянию одного из крымских историков. Как раз перед нашим прибытием в этом отряде на одном из заданий погибла диверсионная группа. Поэтому из нас организовали новую диверсионную группу, я ее возглавил. Мы с Лидой Левченко ходили на дорогу и подрывали немецкие машины. Вырезали кабели, взрывали столбы, по нашим данным подрывники пустили под откос девять эшелонов. Кроме того, в боевых операциях участвовали. В первом бою участвовал у деревни Саблы, мы выбили оттуда румынских егерей и временно освободили этот населенный пункт. В лесах было особенно сложно с продуктами питания, ели то, что люди дадут или возьмем в бою у немцев. После того памятного боя несколько раз склады брали, затем участвовал в операции в Изюмовке Кировского района. В большие прочесы тяжело пришлось, я потерял там много своих друзей. Немцы блокировали лес, мы что могли, то наварили и взяли с собой, кукурузы и пшеницы, мяса отварили. Нас гоняли долго, через средние леса прошли, казалось бы, вырвались из кольца, и тут нас опять окружили, хорошо помню, как немецкий самолет-разведчик летал в небе и корректировал

огонь несмолкающей вражеской артиллерии. Было тяжело, погибло много партизан. Мой друг Леша Деревянко там погиб, он был ранен в ногу и потом подорвал себя, когда немцы к нему приближались.

В 1944 году 11 апреля в ожидании приближения наших войск мы вышли из леса и оседлали дорогу, захватили румынскую батарею, развернули ее в сторону Феодосии и заставили румын бить по отступающей пехоте противника и по танкам. Таким образом, мы заставили немцев пойти окружным путем по целине. 11 апреля мы штурмовали Старый Крым, освободили город, а затем отошли на окраину Старого Крыма и уже 12 апреля организовали большой праздник. Освободили Старый Крым одни партизаны, без участия армии. Но к вечеру 12 апреля немцы прорвались к городу, и несколько вражеских танков на улице Северной выбили партизан. Выводили мирных людей из домов и расстреливали, а кого и так убивали, прямо на глазах у детей. Женщина какая-то вырвалась все-таки из лап оккупантов и прибежала к нам, мы в центре находились. Рассказала о зверствах, тогда наш отряд с Вахтиным впереди прибежал туда, и мы увидели, как немцы расстреляли несколько человек, после чего сели на танки и рванули дальше. А на улице Северной вповалку лежали убитые, несколько десятков людей. Расстреливали всех подряд, в том числе и маленьких детей, не щадили никого.

13 апреля 1944 года мы встречали наши части, со стороны Феодосии шли по шоссейной дороге танки. Думаем, чьи же это танки, на всякий случай приготовились за домами на окраине к бою, но у нас и серьезного противотанкового оружия не было, только один или два ПТР. Уже готовились открыть огонь и тут увидели на танковых бортах надписи: «За Родину!» и «За Сталина!». Мать моя! А они идут с задраенными люками, не знают, что их ждет в Старом Крыму. И тут смотрим, какой-то капитан со Звездой Героя Советского Союза на груди выскочил из танка, двигавшегося первым, и произошла радостная встреча. Дальше у нас произошла встреча с Климентом Ефремовичем Ворошиловым. Он поблагодарил каждого за проявленный героизм в тылу врага и поздравил с освобождением Крыма.