Занимаясь спасением Дэна, мы совершенно позабыли о Крае.
– Да тут где-то он был, – ответил Эйр и осмотрел склон.
Край действительно оказался неподалеку. Он стоял на склоне, уперев срез ствола в голову кролика, и нелепо чему-то улыбался.
Кролик выглядел испуганно.
– Край, не надо! – с опозданием крикнул Дэн.
Ружье в руках Края ожило и голова кролика лопнув, как переспелый арбуз, разлетелась, веером окрасив красным снег по направлению выстрела.
– Что, получил?! Будешь знать, с кем дело иметь! – радостно закричал Край, посмотрел на нас и спросил:
– Дэн, ты как?
– Поздно каяться, когда почки посажены, – отозвался тот.
В этот момент тело кролика с громким "Чпок!", оно так и не упало после выстрела, обзавелось новой головой.
– Мальчик хочет поиграть с Банни? – спросил кролик срывающимся на дребезжащий металлический бас голосом и развернулся спиной к Краю.
– А то ж! – плотоядно улыбнувшись, ответил Край, приставил к кроличьему затылку ружье и выстрелил, подгадав момент кроличьего прыжка, что, безусловно, придало полету ушастого дополнительное ускорение и кровавых брызг.
Пролетев несколько метров, истекающее кровью тело кролика приземлилось на снег, раздался уже знакомый звук: «Чпок!».
– Мальчик хочет поиграть с Банни? – как ни в чем не бывало спросила новая голова.
– А то ж! – ответил подбежавший Край и вновь выстрелил в голову кролика в момент прыжка.
Глядя на творящийся сюрреализм, мне захотелось зациклить его в анимированную картинку для будущего мема.
– Это нужно прекратить, – произнес Дэн.
– Бежим! – крикнул Эйр.
И мы побежали.
– Мальчик хочет поиграть с Бани?
– А то ж!
Этот диалог, слово в слово, повторился еще трижды, прежде чем Дэн, догнавший Края первым, не выхватил у него ружье.
– Край! – завопил Эйр, оттаскивая его назад. – Остановись!
– Секундочку! – ответил Край, пытаясь дотянутся до кролика.
Я заглянул ему в глаза и увидел лишь жар безумия. Вспомнив про подарок, Иван Ивановича, я толкнул Края в грудь, навалился сверху и сунул флягу в рот. Край, сделал глоток и так взбрыкнул, что я слетел на снег.
– Твою мать, Эндрио! – закричал он, отплевываясь. – Что это за дрянь?
– Снегом, снегом закусывай, – посоветовал опытный Дэн, и Край последовал совету.
– Эй, парни, посмотрите наверх! – произнес дрогнувшим голосом Эйр.
Мы взглянули на склон и увидели целую армию катящихся по нему чертей.
– Ах ты ж, мать твою! Валим отсюда! – крикнул Дэн, и отвесил увесистый подзатыльник Краю еще не до конца пришедшему в чувства.
– Ты чё! – возмутится Край.
Вместо ответа Дэн ухватил его за руку и увлек за собой.
– Бежим!
Мы бросились к сноубордам и успели начать спуск прежде, чем черти достигли колеса.
Огибая выступ скалы, я подумал о том, что выхода за ним может не оказаться, но я зря волновался – выход был на месте. В этот раз он выглядел как черный провал в земле. Ни секунды не сомневаясь я направил доску к провалу.
Обнявшись и беспричинно хохоча, мы шли к своему вагончику.
– Зайдем к старику, ружья отдадим? – предложил я, когда мы проходили мимо сторожки.
– Давай! – поддержал меня Дэн.
Я взбежал по скрипучим ступенькам крыльца и постучался в двери. Ответа не последовало.
– Иван Иванович! – позвал я и толкнул дверь.
– Ну что там? – окликнул меня Край.
– Похоже, он в обход ушел, – горько пошутил я, оглядывая пустое, давно заброшенное помещение.
– Я семя бросаю в землю и не знаю судьбу его. Я никогда не учился земледелию. Я не хочу пахать почву, но хочу, чтобы из семени произошло древо – в это верю я. Возможно, люди, чей разум обогащен знанием, назовут меня безумцем. Они скажут: «В этой земле никогда не увидишь ты ростка, ибо земля эта неплодородна». Возможно, они правы – на их стороне знание, но не ведают они моих целей и не знают, что я обладаю верой. Я не хочу видеть ростков семени, мной брошенного. Его зелень не будет мне похвалой и славой, я не жду от него выгод, ибо оно не создано мной. Это семя зрело многие века. Путь к этому семени открыт каждому, но не каждый решится преодолеть его. Многие же из преодолевших посчитают, что препятствия, встретившиеся им, оказались настолько трудны и мучительны, что только они имеют право на обладание семенем.
Такие люди забирают и уносят семя с собой. Им не суждено увидеть древа никогда, ибо, преодолев путь, они поддаются соблазну. Возможно, и я нахожусь в его власти, но все же я бросаю семя. Бросаю и ухожу. Я не оглядываюсь. Мне даже не нужна память о нем. Это семя не мной рождено, и взращено будет не моими стараниями. Я всего лишь инструмент, и, возможно, сам часть семени. Но я верю в то, что семя брошено не зря. Дерево, выросшее из него, даст пищу и тень путнику, отдых птице, корм червям. И даже если почва еще не готова принять семя, если она иссушит или сгноит его, я буду знать: почва станет чуть благородней, жирней и мягче. Я полон веры, что этой дорогой пройдут многие. Они будут ступать след в след, как делал я, идя за своими учителями, и бросать в почву семя. И когда-нибудь, пусть даже через тысячу лет, оно даст восход.
Учитель закрыл книгу и посмотрел на ученика.
– Это был твой последний урок Сэй! – сказал он.
Двенадцатилетний мальчуган с копной рыжих взлохмаченных волос, в одном глазу, у которого занималась заря, а в другом мерцали звезды, улыбнулся:
– Я чувствовал это учитель Тан. Сегодня утром мир был иным. В нем чувствовалось нечто особое: дышалось легко и запахи трав будоражили воспоминания.
Старик встал с невысокой дубовой скамьи, убрал книгу в карман серого застиранного балахона, подтянул пояс, и как-то неуверенно, словно делал это впервые, опустился на колени перед учеником – ритуал, свидетельствующий об окончании обучения.
Сэй вскочил на ноги. Трудно описать чувства, овладевшие мальчуганом в тот момент. Радость от окончания учебы и гордость за то, что он самый юный выпускник за последние пятьдесят лет, смешались с чувством ностальгии и горечи: отныне учитель никогда не заговорит с ним, во всяком случае, до тех пор, пока он не станет равным ему и случится это не скоро, если вообще случится. А еще во всем этом водовороте чувств присутствовала легкая тревога. Тревога перед Днем выбора – завтрашним днем.
Поздно вечером, поужинав, Сэй взял синий парадный балахон и направился к небольшому озеру, расположенному в лиге от Стоянки людей. Шагая по тропе, он думал о том, как сложится завтрашний день. Фантазии бесконечно множились в голове юного ученика. Они разрастались, тесня друг друга, громоздились одна на другую и, в конце концов, рушились.
Когда он добрался до озера, на мир опустились первые сумерки. По счастью его излюбленное место под сенью старого ветвистого дуба пустовало. Чуть дальше по берегу он заметил несколько костров, оттуда доносился истошный визг и дикий хохот. Похоже, группа малышей решила провести ночь у озера. Аккуратно уложив парадный балахон у основания дуба, Сэй скинул одежду и с разбегу кинулся в воду. Теплая шелковая вода в одно мгновение прогнала прочь терзавшие его мысли. Вынырнув и набрав полные легкие воздуха, он вновь ушел под воду и плыл до тех пор, пока грудь не начала разрываться на части, пытаясь вобрать воздух. Всплыв, он долго не мог отдышаться. Голова была пуста, словно вода высосала из неё все тревоги и переживания сегодняшнего дня. Выждав, пока успокоится сердце, Сэй поплыл прочь от берега.
Той ночью лишь холодные и немые звезды, да старый дуб, проснувшийся от всплеска воды были свидетелями, как уставший от долгого заплыва ученик вернулся на берег. Чуть пошатываясь, он добрался до одежды, обтерся старым, теперь уже не нужным, балахоном и, словно подкошенный повалился в траву, уснув еще до того, как голова коснулась земли.
Утром Сэй проснулся от пения птиц. Открыв глаза, он увидел маленького желторотого воробушка, сидящего подле него на земле.
– Ну встаю, встаю! – недовольно пробубнил он и сел.
Воробышек словно того и ждал. Вспорхнув, он обернулся соловьем и улетел в направлении Стоянки людей.
«Ух ты – восхищенно подумал Сэй, провожая взглядом птицу судьбы. – Птица прошла первую метаморфозу. Значит, что скоро изменюсь и я».
Хорошо отдохнувшие за ночь переживания навалились с новой силой. Стараясь отвлечься от тревог, он стал насвистывать любимую мелодию собственного сочинения.
Сэй шагал по огромной равнине, поросшей диким кустарником. Шагал навстречу новому дню, всходящему солнцу, теплому утреннему ветерку – навстречу Выбору. Томный, тяжелый запах луговых трав пьянил, а легкая утренняя дымка, окутывавшая всё вокруг, делала мир нереальным и иллюзорным. В своем синем парадном балахоне он походил на жителя одного из домов, невесть как забредшего на Равнину.
В конце тропы, на окраине Стоянки, юного ученика ждал учитель Тан. На левом его плече сидела птица судьбы Сэя, а на правом сквозь суконный балахон пробивалась седая полынь-трава, свидетельствовавшая о глубокой старости учителя.
– Доброе утро, учитель, – ученик как никогда обрадовался встрече с наставником. – Я готов.
Губы старика шевельнулись, и на какое-то мгновение Сэю показалось, что сейчас нарушится вековой закон, но учитель не проронил ни слова. Он лишь улыбнулся уголками рта и, подмигнув, словно мальчуган, поманил его пальцем.
Сэй решил, что они с учителем пойдут через Стоянку, хотя сам никогда не видел учеников в парадных балахонах. Он даже успел представить восхищенные и завистливые взгляды ровесников, но он ошибся. У самой стоянки учитель свернул на неприметную тропинку.
Затаив дыхание, Сэй последовал за ним, неотрывно следя за его пятками. Впервые в жизни ему предстояло увидеть, как учитель выходит за границу Стоянки, и это чудо будет, пожалуй, поудивительней метаморфоз птицы судьбы. Учитель Тан занес ногу и поставил за пределы Стоянки. Переставил вторую и поднял первую. Сэй хоть и знал, что должно произойти, но едва сдержался от крика изумления. На тропе остался четкий каменный оттиск стопы учителя. Сердце ученика затрепетало, а по спине побежали холодные мурашки – примет ли его тропа?
Затаив дыхание, Сэй поставил ногу точно на след учителя и почувствовал леденящий холод камня. Пока всё шло нормально. Два торопливых шага, и он остановился, зажмурив глаза, дрожа от напряжения и леденящего холода в ногах. Он ожидал, что его поразит молния или охватит бушующее пламя. Прошло несколько бесконечных мгновений, прежде чем он понял: тропа приняла его. Помотав головой, Сэй отогнал сковывавшее тело оцепенение и, чтобы окончательно удостовериться в своей правоте, обернулся. Позади, там, где только что виднелись каменные следы учителя, зеленела молодая трава.
«Я принят», – с облегчением и немалой гордостью подумал Сэй.
На самом деле, ступая на тропу, Сэй ничем не рисковал. Ни один учитель не поведет воспитанника, пока не будет уверен в его силах, но, несмотря на это, между учениками ходило множество легенд о тех, кто не справился с тропой. Одни говорили, что неподготовленных поражает молния, другие, что они превращаются в камень или льдину, третьи утверждали, что их охватывает пламя. Конечно, учителя знали эти легенды, но не только не пресекали их, но и всячески поддерживали детские страхи, и на то имелась веская причина. Суть испытания тропой заключалось не в первом и не во втором шаге, а в сомнении, одолевающем идущего. Те, кто не справлялся с ним, навсегда теряет человеческий облик и становится дикими.
О проекте
О подписке