– Среди работников была женщина, беременная, она выполняла роль, которую сегодня бы назвали «супервайзер», контролируя работу других и не позволяя процессу простаивать. В принципе, от её работы зависела кормёжка животных, их выгул, чистка стойл и много чего ещё, связанного с домашним скотом. То ли от нечего делать, то ли в силу собственной общительности, эта женщина, заприметив нас с Лизой, присела нам на уши, став объяснять, какими женщины были в её молодости и во что они превратились теперь. Причинно-следственной связью эта женщина называла простоту современной жизни, отсутствие необходимости выполнять тяжёлую, грязную работу. Мы не очень то охотно откликались на её реплики, предпочитая дать женщине понять, что в нашем лице она не найдёт хороших собеседников, однако у неё был собственный взгляд на это. Она не унималась, расспрашивая нас о том, какими мы видим будущих мужей, какими видим себя. Когда и эта тема прошла краем, женщина заявила, что нам не стоило бы успевать довольствоваться тем, что нам дала природа, пока жизнь не распорядилась иначе. Она имела в виду, что женщину, при любом раскладе ожидало одно из двух, либо она найдёт себе «мужа-стахановца» и будет его обстирывать, периодически рожая детей, либо она никого не найдёт и будет сама до скончания дней работать там где придётся, потому что мир принадлежит мужчинам и женщинам в нём отведена лишь эпизодическая роль. Вот тогда Лиза в очередной раз проявила свой характер и подшутила над женщиной, сказав, что у таких как она всегда остаётся ещё и «третий путь», будучи в силу своей дурноты оставленной даже самым замшелым деревенским дураком. Разумеется такой выпад произвёл впечатление на некоторых из наших одноклассников, находившихся неподалёку, дети не могли проигнорировать подобное и зашлись громким смехом, чем ещё сильнее уязвили женщину. Но вот, что действительно отличало тамошних людей, так это их характер. Уязвлённость женщины выразилась в том, что она, несмотря на свою бочкообразную фигуру, находясь уже не приличном сроке, подскочила к Лизе и с размаху отвесила ей пощёчину. Всё это действо сопровождалось чернейшей бранью. Школьники замерли в изумлении, а вот Лиза, которая даже глазом не моргнула, рассмеялась. Это был короткий, лёгкий смех, казавшийся таким неуместным в данной ситуации, что женщина опешила, отступив от Лизы. Неизвестно, чем бы закончилось дело, но откуда ни возьмись появилась наш преподаватель и экскурсовод. Они, скорее всего не видели, что только что произошло, но почему-то остались на почтительном удалении от Лизы и напомнили всем, что нужно было собраться в новом ангаре, отведённом под коровник с автоматизированной системой доения. Нам хотели показать, как высокие технологии, применённые к традиционным ремёслам, увеличивали производительность труда. Беременная женщина словно и не слышала слов подоспевших учителя и экскурсовода, она не могла перестать смотреть на Лизу, а та, в свою очередь, одаривала грубиянку едва заметной улыбкой.

– Что случилось потом? – не выдержал и спросил Феликс, отчего-то ему казалось, что у всей этой истории должен был быть особый финал, благодаря чему Селена продолжала хранить столь яркие воспоминания о случившемся спустя столько лет.

– Нас собрали в ангаре, там было чисто, практически отсутствовал естественный запах животных, потому как пространство ионизировалось мощными установками. Животных, дойных коров, заводили через специальные загоны так, что они выстраивались в ряды. Коров было много, они издавали немало шума, но всё происходящее ни на миг не утрачивало ощущения систематизированного подхода. Наконец были установлены линии аппаратов автоматического сдаивания молока. Человек в белом халате, инженер, пытался как можно более доступно объяснить нам принцип работы этих устройств. Он надеялся, что на нас произведёт впечатление вся та технологичность процесса, которая теперь использовалась, чтобы сдаивать молоко. Инженер приводил какие-то цифры, объяснял, сколько времени и сил требовалось доярке в минувшие дни, чтобы сдоить молоко с одного животного и насколько эффективно работали механизмы, экономящие время и получаемый продукт. Когда восхищённый своими машинами инженер наконец закончил тираду, он сделал рукой жест, означавши, что пришло время запускать аппараты. Та самая беременная женщина, с которой десятью минутами ранее произошла стычка, вскрыла предохранительный кожух на стене и нажала на рубильник. Пространство наполнилось звуком работающих аппаратов, это был довольно деликатный, по техническим меркам, шум, молоко стало сцеживаться по системам транспортных трубок в общие резервуары, снабжённые датчиками, показания от которых выводились на монитор. За этими показаниями следили инженер и его помощник. В какой-то момент помощник инженера, одетый в такой-же белый халат молодой человек, одёрнул специалиста и подозвал к приборной панели. Мы все могли видеть, как мужчины что-то оживлённо обсуждали в течение считанных секунда, затем инженер буквально оттолкнул своего помощника и принялся жестикулировать беременной женщине на помосте, чтобы та остановила работу механизмов. Но женщина не могла поверить своим глазам, очевидно, такого ещё никогда не случалось, она медлила, опасаясь, что неверно понимала жесты инженера. Молодой специалист устремился на помост, где находился пусковой рубильник. Оказавшись подле женщины, он отстранил её в сторону, и выставил пусковой механизм в обратное положение, тем самым останавливая работу приборов. Наши учителя уже вовсю роптали, а мы заметно оживились и с интересом наблюдали за происходящим. Наконец инженер, прошедший к принимающей молоко цистерне, приоткрыл смотровое окно, обнажающее прозрачную стеклянную панель через которую можно было увидеть содержимое сосуда. Мужчина выругался и обомлел. Подоспевший помощник отреагировал тем же образом. Одна из наших учителей, уже довольно пожилая женщина, будучи по своей натуре богобоязненным, религиозным человеком, прикрыла одной рукой себе рот, чтобы окружающие не слышали как с её уст стала срываться молитва, второй рукой она стала креститься. В цистерне находилась немного вспененная, розовая масса. В молоке была кровь. В молоке сразу от сотни животных была кровь.

Селена пристально посмотрела на Феликса, будто бы оценивая его реакцию, пытаясь понять, стоило ли ей продолжать рассказ, или мужчина больше не хотел ничего об этом слышать. Однако Феликс был явно под впечатлением, он неосознанно сложил руки на груди, пытаясь тем самим казаться более сдержанным, чем он был на самом деле в данный момент.

– Что это такое могло быть? – спросил Феликс, глядя Селене в глаза, выказывая искреннюю заинтересованность.

– Инженер и помощник не знали, что и думать. Их система попросту исключала травмирование вымени коров, и уж тем более речь не могла идти сразу о таком количестве животных, в чьём удое кровь была обнаружена. Инженер не знал куда деть собственные глаза, потому что наш экскурсовод, да и преподаватели, все как один, уставились на него вопрошающе, ожидая объяснений, чего угодно чтобы нивелировать эффект от увиденного. Но первым, кто решился прояснить всем ситуацию, оказалась та самая беременная женщина. При виде содержимого цистерны её глаза расширились, лицо исказилось от страха, она приблизилась к нам и стала кого-то искать. Было понятно, что женщина пыталась отыскать среди прочих учеников Лизу, и ей не потребовалось много времени, чтобы сделать это. Лиза и я стояли чуть в стороне от других, но если я была заворожена видом содержимого цистерны, то Лиза смотрела на свою недавнюю обидчицу, на её лице вновь появилась та самая едва заметная улыбка. Женщина не стала сдерживаться в эмоциях, отыскав Лизу, она во всеуслышание завопила, указывая не неё пальцем. В своих истеричных воплях женщина назвала Лизу каким-то совершенно непонятным словом, которое, тем не мне, надолго врезалось мне в память. Она назвала Лизу «Лаума»

Феликс повторил это слова, сомневаясь, правильно ли он его расслышал, но Селена как будто не заметила этого и продолжала рассказывать.

– Женщина кричала, жестикулировала, утверждала, что никому нельзя находиться рядом с Лизой и что её нужно прогнать. Это всё выглядело как полнейшее помешательство. Инженер и его помощник, очевидно, позабыли про кровавое молоко, и вызвали подмогу, чтобы утихомирить беснующуюся женщину. Это оказалось правильным решением, в своём приступе безумия, та не понимала что творила. Нас всех по-быстрому собрали и рассадили по автобусам. Экскурсовод не переставала извиняться перед преподавателями, которым и дело не было до её извинений, им хотелось как можно скорее уехать с фермы, оставляя позади как пережитый инцидент с женщиной, так и не стирающийся из памяти образ кровавого удоя. Я, как и обычно, села рядом с Лизой, но вокруг нас образовалась совершенно явная пустота. Другие школьники то и дело смотрели на нас, и это были взгляды полные страха и иногда – ненависти.

– Представляю, каково вам пришлось. – отозвался Феликс, испытывая желание ободрить собеседницу, но та нисколько в этом не нуждалась.

Рассказывая эту удивительную историю, девушка испытывала волнение, связанное скорее с самой сутью необъяснимого происшествия, нежели со страхом.

– Для меня самое неприятное началось только спустя несколько дней после этой экскурсии. – продолжала Селена – Мои родители никогда не отличались ни религиозностью ни склонностью к суевериям, однако они попросили меня с ними серьёзно поговорить. Разговор зашёл именно про случившееся на экскурсии и про Лизу. Ничего конкретного сказано не было, но моя мать спросила меня, была ли я до конца уверена, что общение с Лизой шло мне на пользу. Когда я уточнила, что мама имела в виду, уже мой отец спросил, была ли я уверена, что моё общение с Лизой было безопасным для меня. Я категорически отказывалась понимать подобные инсинуации и уже намеривалась прекратить эту беседу, когда моя мать вдруг сорвалась и впервые за несколько лет повысила на меня голос. Причина была в нашем завуче, той самой пожилой религиозной даме. Она провела внеочередное родительское собрание по поводу случившегося, приглашены были все родители, кроме родителей Лизы. Я не знаю, что она там наговорила, но после того собрания, вокруг Лизы и её семьи окончательно установилась социальная отчуждённость. С Лизой практически никто не разговаривал, преподаватели вели себя на уроках так, как если бы её вовсе не существовало.

– Отвратительно! – выругался Феликс, последние обстоятельства, которые он узнал, показались ему чудовищным проявлением средневекового невежества – А что только этим ограничились? Может ещё инквизиционный процесс, ордалия?

Селена смотрела на мужчину, не вполне понимая, о чём он говорит. Очевидно, девушка просто не обладала достаточными познаниями в области средневекового судилища и истории инквизиционных процессов. Однако Селена была достаточно умна, чтобы понять аналогии, которые пытался провести Феликс, она не решалась произносить некоторые мысли вслух, и не хотела слышать их от своего собеседника.

– Несколькими месяцами позже, – чуть отвернувшись в сторону, Селена продолжила рассказывать – наша завуч поехала на ту самую ферму. Об этом никто не знал, пока она не вернулась и не собрала ещё одно внеочередное собрание, на котором присутствовали учителя и родители школьников нашего класса. К моему счастью, на этом собрании присутствовал мой отец, а не мать, и впоследствии, я говорила с отцом наедине. Завуч рассказала, что та самая беременная женщина, которая обвиняла Лизу, наконец родила. Ребёнок оказался болезненным, но в целом, жизнеспособным. Прошло уже какое-то время, и женщина с ребёнком вернулась к себе домой. Она была не замужем, но проживала с каким-то мужчиной, сожителем, судя по всему. Однако ребёнок, которого она родила, был от другого мужчины, но в этом не было никакого секрета. Так вот, по прошествии двух месяцев, когда младенец уже пошёл на поправку, произошло странное событие. Женщина работала в ночную смену на ферме, она не пребывала в отпуске по уходу, поскольку её сожитель не имел работы и часто по многу пил, не покидая квартиры. Ребёнок оставался с мужчиной, но женщина договаривалась со своей соседкой, чтобы та присматривала за обоими и в случае чего тут же звонила ей на работу. Вернувшись под утро со смены, женщина не нашла ребёнка. В кроватке вместо двухмесячного младенца женщина обнаружила плотно связанный сноп соломы.

Феликс, успевший мысленно дать себе слово, что впредь он будет стараться сдержанней реагировать на какие бы то ни-было подробности, вновь не смог сдержать своих эмоций. Однако, на этот раз, ему не нашлось что сказать, он лишь раскрыл рот в немом вопросе, его глаза расширились от удивления.

– Да, понимаю тебя. – ответила Селена, прочитав во взгляде Феликса его недоумение – Самым странным было то, что сноп соломы был сплетён таким образом, чтобы по своей форме напоминать тельце младенца.

– Что произошло дальше? – таким был единственный вопрос, который задал Феликс.

– Дальше, – Селена вновь отвела глаза в сторону, словно подбирая слова для объяснения какого-то деликатного момента – если верить нашему завучу, то женщина вновь поддалась приступу безумия. Она рыдала, билась в истерике, её пьяный сожитель был не в силах её успокоить. Соседка, прибывшая на шум, тоже не смогла успокоить женщину. Пришлось вызывать милицию. Ещё до прибытия сотрудников, женщина взяла кухонный нож и угрожая зарезать любого, кто решился бы к ней приблизиться, она подошла к кроватке. Вынув оттуда сноп, она уложила его на подоконник и несколькими неточными ударами отсекла соломенной фигурке то, что изображало голову младенца. Соседка, находившаяся всё это время в комнате и наблюдавшая за происходящим, позже рассказывала уже прибывшим сотрудникам, что не могла быть уверена, после того как женщина отсекла ножом голову соломенной «кукле», чья кровь осталась на подоконнике, но никаких порезов на руке женщины найдено не было.

Феликс молчал, медленно переваривая в мыслях услышанное.

– Последние два школьных года Лиза практически не посещала занятий. Она занималась на дому, брала задания и план освоения материалов у учителей. Школа охотно пошла на данную меру, поскольку это в некотором роде решало их репетиционную проблему, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Мужчина посмотрел на собеседницу и медленно произнёс:

– Извини конечно, но я не понимаю…

– Лизу бойкотировали все, с ней не разговаривали, её избегали, это всё она переносила с невероятной стойкостью. Но после того, как завуч рассказала о произошедшем с работницей фермы, чаша терпения в посёлке была переполнена. На самой последней парте, за которой сидела Лиза, появились яркие надписи «ведьма» На стенах школы, рядом с входной группой, кто-то вывел большими белыми буквами «здесь обитает ведьма» Напряжённость была ощутима в самом воздухе, игнорировать такое положение дел было уже невозможно. Я сильно волновалась за Лизу и утверждала, что ей самой может грозить опасность. Но ты же теперь знаешь, как она относится к тому, что ей кажется несправедливостью.

Феликс кивнул.

– Но она всё-таки согласилась на дистанционное обучение, чтобы не провоцировать всех тамошних фанатиков.

Селена несколько раз кивнула, подтверждая правильность утверждения.

– Да, согласилась. Более того, она очень скоро нашла такой метод весьма удобным для самой себя. Какие-то проблемы появились у её матери, она никогда не позволяла мне знать слишком много о своей семье.

– Но ты же всё это время оставалась её подругой…– констатировал Феликс.

– Да, но тема семьи для Лизы была и остаётся чем-то неприкасаемым. Единственное что мне удавалось узнать, это то, что её мать и отец живут всё в том-же самом доме на берегу море. У них часто бывают внутренние перипетии, и мать периодически страдает от симптомов странного заболевания, не поддающегося лечению.

Феликс задумался. Он смотрел перед собой, но выходило так, что его взгляд сверлил грудь Селены. Девушка понимала, что мужчина попросту утонул в поднявшемся шквале мыслей, и это её предположение не было далеким от истины.

Услышанное в равной степени шокировало и интриговало Феликса, он начинал совершенно по-новому смотреть на возлюбленную, анализируя все те моменты, которые периодически проскальзывали между ними, когда ему казалось, что за словами Лизы пряталось куда больше смысла, чем девушка намеривалась сообщить. Кроме того, многие черты её характера теперь объяснялись тем, что девушке пришлось пережить в ранние годы. Это плохо поддавалось рациональному осмыслению, ведь детство девушки проходило не в пятнадцатом веке, но выходило так, что десятилетняя давность и незначительные географические различия играли важную роль в судьбе человека. То, каким село Янтарное было сегодня, Феликс знал не понаслышке. Это было весьма популярное место отдыха, с развитой инфраструктурой. Но здесь обитали не только туристы, но и жители, у которых появлялись свои дети. Сейчас невозможно было даже представить, что вполне разумные люди стали бы вести себя тем образом, коим вели себя учителя школы, в которой учились Лиза и Селена.

Хотя, размышляя над этой мыслью, Феликс вдруг осознал, что его собственные представления могут сильно отличаться от реалий. То, что произошло в городском парке. Тот случай, который подарил ему возможность быть с объектом своего обожания, напрямую доказывал, что в реальности с благоразумием и цивилизованностью всё обстояло ещё очень и очень непросто.

В любом случае, Феликс продолжал жить своими эмоциями, и Лиза какое-то время оставалась главным источником его вдохновения. Мужчина продолжал работать, но теперь, периодическая необходимость задержаться раздражала его. Он словно разделил свою действительность на два диаметрально противоположных уровня. Весь прагматизм материальной жизни оставался с ним в течение рабочего дня, по завершению которого мчался домой, в ожидании встречи с Лизой.

Именно этот его «второй уровень» жизни наполнял его существование красками. В Лизе Феликс находил много удивительного, девушка никогда не жаловалась на отсутствие публичной составляющей в её жизни. От неё нельзя было услышать жалоб на то, что они вместе «уже давно никуда не ходили» или что «они уже давно не собирались с компанией» Все подобные поведенческие клише были полностью исключены из жизни Лизы. Девушка имела свои собственные интересы, вполне «земные», понятные ей и не обязанные интересовать кого-либо ещё. Она понимала, что Феликс тоже имел право на «личное пространство» и никогда не покушалась на это благо. Однако у Лизы оставались свои секреты, в отношении которых она с самого начала взяла с Феликса обещание, никогда её не расспрашивать. Периодически, раз в три месяц, Лиза уезжала к родителям и оставалась с ними на протяжении полной недели. Каждый день она отзванивалась Феликсу, чтобы не заставлять его лишний раз волноваться. Лиза сама выступила инициатором видео-звонков, что позволяло Феликсу видеть её, и где она находилась. Во время нескольких таких видео-сессий, которые девушка находила весьма забавными, Феликс получил возможность немного рассмотреть интерьер комнаты в которой девушка жила с детства. Это была самая обыкновенная «девчачья» комната, и Феликс, видя всё это, вспоминал рассказ Селены, в особенности те моменты, когда девушка описывала ему отношение окружающих к Лизе.

За всё время, родители Лизы ни разу не появились в объективе видеокамеры, поэтому этот вопрос продолжал оставаться «тайной за семью печатями»

Лиза возвращалась из таких поездок, и их совместная жизнь продолжала течь в привычном русле.

Идею о том, чтобы сделать Лизе предложение Феликс вынашивал длительное время. За то время, что они прожили вместе, им довелось переживать и ссоры. И именно эти, казавшиеся неизбежными, элементы совместного сосуществования, становились своеобразными камнями в жерновах воодушевлённости Феликса. С какого-то момента, он понял, что несмотря на всё время, проведённое вместе, Лиза даже и не думала раскрывать своему возлюбленному свою главную тайну. Разговоры на тему её семьи оставались табуированы, а от самого Феликса Лиза ничего никогда не требовала. С какого-то момента мужчине стало казаться, то, что называлось красивым словом «доверие», с большей степенью вероятности могло быть безразличием. Перспектива быть попросту безразличным Лизе по-настоящему удручала Феликса. Он всё чаще размышлял над этой «находкой», понимая, что уйти от этого ощущения будет совершенно невозможно до тех пор, пока не ликвидирована неопределённость между ним и Лизой. В результате своих мысленных «самобичеваний», мужчина пришёл к неутешительному выводу о том, что ему было бы легче перенести измену, чем осознание того, что его возлюбленная относилась к нему безразлично.