3

Воскресенье 25 октября, 19:23

– Ловушка?

Комиссар уголовной полиции Аллан Гудмундссон явно решил разыграть недовольство. От этого представления Бергера подташнивало.

– Да, – невозмутимо ответил он, – этот дьявольский механизм, конечно, будет правильно назвать ловушкой.

– Но я спрашивал совсем не об этом, и ты это прекрасно знаешь.

– А о чем ты спрашивал?

– Почему, черт возьми, ты предупредил группу именно о ловушках?

– Как будто это помогло…

– Это к делу не относится. Так почему?

– Эта мразь ведь не оставила ни единого следа. Он умен, вот и все. Достаточно умен и опасен, чтобы устроить ловушку в проклятой дыре, откуда он уже сбежал.

– Этот адрес, черт побери, и был следом, – взревел Аллан. – Дом.

У Бергера вертелся на языке ответ, но он сдержался. Посмотрел в окно. Снова лил осенний дождь, вечерело. Большинство участников облавы уже покинуло здание Управления полиции. Ди осталась, и он мог различить ее освещенное монитором лицо через два поливаемых дождем окна, которые находились под прямым углом друг к другу. Их разделяла водная пелена.

– Вот что, Сэм, – неожиданно агрессивно повысил голос Аллан, – ты мне врешь.

Бергер вдруг осознал, что он мог бы сию секунду уснуть. Просто закрыл бы глаза и заснул под убаюкивающее рычание Аллана.

Но, пожалуй, лучше было этого не делать.

– Вру? – переспросил он, главным образом для того, чтобы скрыть невнимание.

– Я мог бы не обращать внимания, будь это просто недомолвки, – голос Аллана заметно смягчился, чувствовалось, что он готовит переход к крещендо. – Но раз ты лжешь своему начальнику прямо в лицо, это значит, что ты уже развиваешь свою теорию заговора на новом и опасном уровне.

– Ты слишком рано стал бюрократом, Аллан.

– Ты действуешь по своему усмотрению и, чтобы скрыть это, пытаешься врать начальству. Думаешь, тебе долго удастся этим заниматься?

– А что я должен был сделать? – спросил Бергер, пожимая плечами. – Не поехать по этому адресу? Не предупреждать группу о возможной ловушке?

– Меня больше интересует, что еще ты учинишь в будущем.

– Поймаю серийного убийцу?

Тщательно подготовленное Алланом крещендо вылилось в долгий выдох, который перешел во вздох, что свидетельствовало о впечатляющей силе легких, особенно если учесть немолодой возраст Аллана. Наверное, за всю жизнь он не выкурил ни одной сигареты.

Аллан продолжил преувеличенно медленно:

– Нет никакого убийцы, Сэм, в худшем случае мы имеем дело с похитителем. Каждый год в Швеции пропадает восемьсот человек, абсолютное большинство – совершенно добровольно. Это больше двух в день. Ты не можешь просто выхватить пару таких добровольно исчезнувших людей и заявить, что они убиты серийным убийцей, которого никто, кроме тебя, не видит. Ну нет, черт возьми, серийных убийц в этой стране. Только в головах коррумпированных прокуроров и сверхамбициозных полицейских. А сверхамбициозные полицейские – это даже хуже, чем коррумпированные прокуроры.

– Значит, нет убийцы? – с нажимом произнес Бергер.

– Нет жертв, Сэм.

– Ты не побывал в том подвале, Аллан. Уверяю тебя, жертвы есть.

– Я видел фотографии. И говорил с судмедэкспертом. Там несколько слоев свернувшейся крови, они попали на бетон в разное время. И кажется, что крови намного больше, чем есть на самом деле. А ее максимум три децилитра. От этого не умирают.

Бергер сидел, уставившись на стену за спиной у Аллана. Она была абсолютно пустой. Он заговорил:

– Возможно, Эллен была жива, когда ее оттуда забрали. Возможно, она жива и сейчас. Но она умрет.

Кислород замерзает при минус двухстах восемнадцати градусах Цельсия. Поскольку азот и аргон, две другие составные части воздуха, имеют более высокую температуру кристаллизации, воздух замерзает одновременно с кислородом. Из этого следует, что, пусть в виде исключения, но в кабинете комиссара Аллана Гудмундссона в здании Управления полиции Стокгольма было минус двести восемнадцать градусов, потому что находящихся в нем двоих полицейских несомненно разделяла стена из замерзшего воздуха.

Наконец, Аллан сказал:

– Третья группа крови, резус отрицательный. Предпоследняя по распространенности в Швеции. Два процента населения. Одна из них – Эллен Савингер. Но мы нашли не только эту кровь.

Между собеседниками по-прежнему висела глыба замерзшего воздуха.

Бергер молчал.

– Там обнаружилось довольно много крови второй группы с положительным резусом, что озадачило экспертов, – продолжил Аллан. – Может быть, это твоя группа крови, Сэм? На стене снаружи той тюремной камеры и на полу внутри. Еще и фрагмент кожи.

Взгляд Аллана скользнул вниз по правой руке Бергера. Кисть была скрыта краем стола. Аллан покачал головой и закончил:

– Мы ждем результатов анализа ДНК для обеих проб, но на самом деле они не нужны. Ни один из них.

– Ей пятнадцать лет, – сказал Бергер, пытаясь не повышать голоса. – Ей пятнадцать лет, и она просидела там три недели. В темной вонючей чертовой камере в подвале с ведром для дерьма, и никакой компании, кроме изредка появляющегося сумасшедшего. Она потеряла много крови. И действительно никому, за исключением меня, не мерещится дьявол? И этот дьявол, черт бы его побрал, нападал и раньше. Вероятно, не раз.

– Это не аргументы, Сэм. Доказательства – вот аргументы.

– Доказательства не валятся с неба, – ответил Бергер. – Доказательства собирают, не обращая внимания на косвенные улики, изучая недоказанные следы, полагаясь на интуицию, доверяя опыту. И наконец, из косвенных улик возникают доказательства. Аллан, мы что, должны просто сидеть и ждать доказательств? Ты так представляешь себе работу полицейских?

– Откуда у вас взялся план дома?

– Что?

– Ты знал, что в доме есть подвал. Откуда?

– Мы получили подсказку совершенно неожиданно, и ты это прекрасно знаешь. Я попросил тебя раздобыть для нас несколько полицейских. Эллен не должна была провести там ни одной лишней минуты.

– А представь, если бы она действительно сидела там, – сказал Аллан. – Имея план здания, вы могли бы сразу ворваться в подвал. И тогда бы вы ее спасли. Если бы она и преступник находились там сегодня, то вы бы скорее убили ее. С вашей-то медлительностью и отсутствием знаний. С вашим проклятым дилетантизмом.

Бергер в задумчивости смотрел на Аллана. Ему впервые пришла в голову мысль, что тот по-своему прав. Это его задело. Аллан определенно прав – в описанных им условиях. Тогда штурм был бы дилетантским.

– Он заманил нас, – пробормотал Бергер после недолгого молчания.

– Что ты несешь? – вздохнул Аллан.

– Взгляни на это дело с сегодняшних позиций. Внезапно появляется новый свидетель, спустя три недели. Дом, принадлежащий никому не известному холостяку, расположенный у леса на окраине Мерсты, – и там свидетель мельком увидел какую-то девушку. Тем из нас, кто дежурил в воскресенье, пришлось действовать очень быстро. Многие службы недоступны, потому что выходной. Например, муниципалитет Мерсты, несмотря на мои настойчивые напоминания, не достал никаких чертежей здания. Первое, что встречает нас при входе, – это механизм, да-да, ловушка, которая куда менее опасна, чем ты думал. Не так ли, Аллан?

– Ножевые лезвия в плечах. Я-то об этом думал.

– Два нюанса. Первый: ловушка предназначалась для полицейских, а именно для полицейских в бронежилетах, и метили в места, жилетом не защищенные. Второй: однако не на уровне головы. Не было цели убивать. Только поиздеваться. Крутые полицейские должны валяться и извиваться в смертельном страхе. И все очень точно рассчитано. Наш парень – перфекционист.

– Полагаю, ты не поинтересовался, что с Экманом.

– С Экманом? – воскликнул Бергер.

– С коллегой, который был ранен ножами.

– И что с ним?

– Не знаю. Продолжай.

– Ловушка – это такой бантик на чертовой посылке. Которая уложена в несколько коробок и завернута в несколько слоев бумаги. Коробка внутри коробки. Развязали бант – следом первый слой, тайный люк в кухонном полу. Потом этот проклятый подвал-лабиринт. Там еще один слой, который мы должны снять, – надо пробиться сквозь стену. И только после того как мы развязали ленточку и открыли две коробки, он впустил нас к себе в святую святых.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – кивнул Аллан. – Но это ты задним умом крепок. А тогда ты этого не знал. И тебе следовало бы иметь план дома, чтобы штурмовать его максимально эффективно.

– Я предполагал, что это будет посылка.

– Само собой. Полицейский-сверхчеловек Сэм Бергер. В таком случае к чему вся эта безумная спешка?

– Из-за микроскопического шанса, что сигнал был настоящим. Тогда мы могли бы спасти Эллен и схватить похитителя.

Комиссар Аллан Гудмундссон встал с кресла и подытожил:

– Последовательное мышление – не твоя сильная сторона, Сэм. Но на этот раз я закрою на это глаза. И я не могу повлиять на то, что ты думаешь и предполагаешь. Однако я могу дать тебе четкие директивы касательно направления, в котором надо вести расследование. И направление это заключается в том, что Эллен Савингер похитили около школы в Эстермальме в Стокгольме чуть больше двух недель назад. Это все. И ты, и вся твоя группа ничего кроме этого не выяснили. Не нашли ни единой приличной зацепки.

– И это явно намекает на то, что он делал это и раньше, Аллан.

– Нет даже косвенных улик, Сэм. Только безумные предположения, которые я строго запретил тебе излагать твоей группе. И с сегодняшнего дня этот запрет будет еще категоричнее. Благодаря этому так называемому штурму. Если же ты предпочтешь проигнорировать мои распоряжения и запреты, я тебя уволю.

– Я намерен исходить из того, что ты шутишь.

– Я сейчас похож на шутника?

Их взгляды встретились. Ни один не отвел глаз. Клинч. Если Аллан шутил, ему очень хорошо удалось это скрыть. Наконец, он отвел взгляд, глубоко вздохнул и покачал головой:

– И каким будет следующий шаг?

– Я как можно скорее изучу это дело с Ди, нам надо вернуться к началу.

– Что за странное прозвище, Сэм?

– Ее зовут Дезире Росенквист, ты ж пойми, полицейского не могут звать Дезире Росенквист, – пояснил Бергер. – Так что Ди – это просто сокращение.

– Ну да, так, конечно, намного лучше, – сказал Аллан, выпроваживая Бергера из кабинета.

Бергер вышел из задумчивости и обнаружил, что идет по темному коридору и улыбается. Он свернул у колонны, которая служила границей офисной зоны. Из всех рабочих столов был занят, разумеется, только стол Ди. Она оторвала взгляд от экрана и посмотрела на Бергера.

– Получил нагоняй?

– Еще какой, – подтвердил он. – Например, мне следует прекратить называть тебя Ди.

– Он мог бы спросить меня.

– Таким образом он, разумеется, проявил заботу о тебе.

Смех. Точнее, короткий смешок.

– Послушай это, – сказала Ди после небольшой паузы.

Она кликнула что-то на компьютере, и из него донесся довольно взволнованный женский голос: «В общем, я действительно уверена, что только что видела, ну, вы знаете, ее, ее, ту девушку, через окно. Хотя я все же не совсем уверена, что это была она, но на ней была эта, ну, не знаю, розовая лента на шее с тем греческим, неправильным таким, крестом, не знаю, может, это православный, но она же прям настоящая блондинка, у нее не может быть греческих корней».

Ди остановила запись и спросила:

– Какую роль здесь играет слово «розовая»?

Бергер пожал плечами и ответил:

– Решающую. Именно из-за него мы и поехали туда.

– Да, – задумчиво протянула Ди. – Крест был не греческий, а русский, но православный, и его она могла видеть в газетах. Но про цвет ленты она узнать не могла, этой информации мы не сообщали. Но меня главным образом волнует… как бы это сказать, расстояние. Как близко должен стоять человек, чтобы разглядеть, что шнурок на шее розовый?