ВТОРОЙ УРПРАН

Семнадцать лет спустя, отряды воинов съехались со всего Цлиянского царства в столицу Айзур для участия в весеннем торжестве. Ночью накануне светлого праздника Золоват всюду под стенами Айзура полыхали костры. Со всех концов Цлиянского царства продолжали прибывать отряды. Скрипели повозки, раздавались крики всадников и возничих, рычание гавардов и хлопанье поднимающихся шатровых полотнищ. Зрелище это и шум были по сердцу Белобровому Син Уру. Да и кому в Айзуре не нравилась эта ночь? Ведь можно было сравнить ее с огромным черным в сияющих звездах флагом впереди свадебной процессии. Там, за спиной у развернувшего флаг на волны ветра пестреет нарядная толпа, ревут зулы и рокочут гаргасты, там – ни на миг не избытое, но уже неотвратимое счастье.

Наследник престола, мужавший во тьме слепоты, не мог вполне разделить эту радость и любовь сородичей к чудесному празднику. Но и он, подобно всем цлиянским юношам, мечтал о том, как примет участие в праздничных поединках, с честью пройдет испытания и будет посвящен в воины.

Син Ур сделал все возможное, чтобы хоть как-то восполнить роковой недостаток. Он подобрал для сына лучших наставников, и те научили его пользоваться слухом как зрением и не чувствовать себя беспомощным в схватке. К своим семнадцати зимам Ур Фта хорошо держался в седле, на звук стрелял из лука, изучил все приемы владения мечом, топором, триострым цохлараном, коротким и длинным копьями и еще добрым десятком видов оружия, включая булаву, серп, крианский зайгал и разного рода кинжалы.

Но отец, хотя и видел его успехи, подмечал также малейшие слабости и ошибки. Болью отзывалось на них его сердце. Боясь позора, великий царь не допускал Ур Фту к испытаниям. Он давно убедил наследника в том, что тот появился на свет двумя зимами позднее, нежели в самом деле, и тщательно старался отвлечь его от празднеств Золовата.

На сей раз великий царь дозволил сыну отправиться на охоту в горы Шо, и Ур Фта с нетерпением ждал праздничного утра, когда он во главе отряда пятнадцатилетних юнцов, коих считал своими ровесниками, впервые отправится за ворота Айзура без присмотра наставников.

– Ты чересчур своенравен, Фта, – говорил Син Ур сыну, стоявшему перед ним на освещенной факелами внутренней площадке Западной башни. – Помни, что за стенами города нас подстерегает немало жестоких опасностей: там рыскают свирепые кронги, в пещерах прячутся кровожадные цери, могут повстречаться и чужаки-агары, желающие нам смерти… Будь осторожен в горах и не отступай ни на шаг от своих товарищей!

– Отец! Я не беспомощный младенец! – С досадой воскликнул Ур Фта. – Так неужели я не сумею постоять за себя?

– Не сомневаюсь в том, что сумеешь. Но ты слеп. Горько и тяжело мне лишний раз произносить это слово. Послушайся моего совета – что бы ни случилось, помни: твоя слепота дает преимущество любому врагу.

Мгновенно собравшись, Ур Фта слегка наклонил голову и тряхнул густыми синеватыми волосами, убранными тонкой клакталовой сеткой.

– Ударь меня, – вдруг твердо проговорил он, обращаясь к царю. – Ударь по-настоящему и как тебе угодно – справа, слева, сверху, снизу, прямо в грудь или по лицу наотмашь… Ударь, и ты увидишь…

Не успел он договорить, как Син Ур, бесшумно подступивший сбоку, почти одновременно ударил его в лицо и в спину. Ур Фта отразил только первый удар. Второй же достиг цели и, хотя Син Ур бил раскрытой ладонью не в полную силу, заставил наследника охнуть и податься вперед. Запнувшись о подставленную царем ногу, он полетел вниз лицом, но упасть сумел правильно, мягко откатился, вскочил и мгновенно повернулся в сторону обидчика, сжав кулаки.

– Верно, дружки подыгрывают тебе во время ваших потешных сражений, – усмехнулся царь.

– Нет, отец, – угрюмо возразил Ур Фта, – ты же знаешь, ни у кого из них нет такого слуха, как у меня. Я слышу не только шелест травы, скрип песка или снега под ногами противника. Мне понятны и свист рассекаемого им воздуха, и каждый щелчок от движения его суставов…

– И все же… – строго напомнил Син Ур.

– И все же ты прав, в одиночку я уязвим, и обещаю тебе не разлучаться с товарищами…

На рассвете, верхом на статных гавардах черной и крапчатой масти, в шерстяных газлагах и плащах из расшитой таранчи, вооруженные луками, мечами и топорами рысью проехали по улицам Айзура юные охотники во главе с Ур Фтою и, выехав за ворота, с криками, посвистом и смехом по дороге, слегка припорошенной снегом, умчались за горизонт.

Вскоре по знаку царя, поднявшегося на самую высокую башню, зарокотали гаргасты, жители Айзура высыпали из своих домов, их гости покинули светлые шатры, и все потянулись к площади Зьаф, где всегда происходили главные события праздника. Айзурские девы еще вертелись и прихорашивались у бронзовых зеркал, вплетая в косы скатную сурь и отборные клакталы, подводя угольком глаза или подтачивая ноготки мабровым брусочком. А юноши, не торопясь, подражая взрослой повадке, вызывая то смех, то возгласы одобрения, уже вышагивали по улицам, направляясь к месту предстоящих испытаний… Короче говоря, как поется в старинном цлиянском эрпарале:

 
Волны долгого холода —
В брызги соли и солода!
Стар и молод по зову спешат.
Солнца ясного молотом
Чаша мрака расколота!
Снова светлый пришел Золоват…
 

***

Тем временем, отряд под предводительством наследника поднимался все выше в горы, уходил все дальше от столицы, закипавшей весенним празднеством. Прежде царевич Ур Фта ни разу не выезжал за пределы простиравшихся вкруг Айзура лугов, где в сопровождении друзей и наставников доводилось ему верхом гонять серых зудриков, подстреливать на звук и с подсказки чернорылую бириссу или вынимать из капкана зубастого задиру кухалли. Но по рассказам опытных охотников царевич знал, что все эти детские забавы нельзя и сравнивать с промыслом на Приоблачных лугах Шо, там, куда вели от подножия крутые извилистые тропы. Гаварды легко проходили по ним на своих мягких и цепких лапах, унося ввысь цлиянских охотников и возвращаясь в долину с грузом обильной добычи. Наследник Ур Фта всегда с восторгом и завистью притрагивался к свежим охотничьим трофеям: к нежному меху и длинной невесомой шерсти, к ветвистым рогам и гладким, словно отполированным вручную, клыкам убитого горного зверя.

Вестимо, теперь, поднимаясь в горы, не мог он обернуться и созерцать родной Айзур: как раскинулся тот в долине величественной звездою с круглой площадью Зьаф посредине. Зато с наслаждением вдыхал царевич слегка заострившийся воздух, наполненный ароматами дерева ави, поздних трав и цветущей айолы. Он не видел, как перебежала тропу перед самою мордой его гаварда и, переливаясь волнами, брызнула по свежему снегу в колючие заросли серебристо-черная вейра. Но он услыхал ее фырканье, шорох взметнувшегося снега и уловил резкий соблазнительный запах прежде, чем его спутники загалдели, приметив, и заспорили, стоит ли преследовать зверя. Не дано было слепому наследнику цлиянского престола полюбоваться стадом гордых шарпанов, вышедших из лесу и неторопливо поднимавшихся заснеженным склоном. Но он раньше других вздрогнул и выхватил стрелу из колчана за спиной, когда взлетел и раскатился эхом глубокий волнующий рев вожака стада. Эф Тун, находившийся рядом, хлопнул его по руке со словами:

– Не стоит, высочество Фта, они чересчур далеко: по меньшей мере два выстрела будет.

Охота выдалась не слишком удачная. После нескольких тщетных попыток подобраться на выстрел к шарпанам юноши на сей раз отчаялись попробовать их темного сладкого мяса. Так что радость охватила всех, когда случай помог им набрести на небольшое стадо большеголовых сапаров, мирно пасшихся на крошечной лужайке за уступом скалы, и подстрелить четырех. С этой-то добычей, отнюдь не богатой, но все же сулившей сытную трапезу под вечер, они и направились в Ализандовый грот.

Был он излюбленным убежищем цлиянских охотников и находился всего в половине атрора от счастливой лужайки. Его высокие своды подпирались множеством ализанд, толщиною не менее тикуба каждая, чьи тонкие густые ветви вверху стелились одной сплошною розоватою кроной. И оттуда в любое время года свисали на длинных шершавых стеблях и нераспустившиеся бутоны, и белые цветы с едва ощутимым, но дивным ароматом, и съедобные продолговатые плоды, служившие прекрасным дополнением к обычным яствам охотничьего пира. А крепкие и гладкие ализандовые стволы использовались в качестве привратных столбов – к ним в отдалении привязывали гавардов. Ныне уж не сыщешь в Галагаре этих чудесных деревьев, а только говорят еще, будто стволы у них были прозрачными, как речная вода. Да это выдумки, верно.

К тому времени, когда сгустился стремительный сумрак, юноши успели насытиться возле костров, не угасавших благодаря обилию хвороста, всегда по неписанным законам охотничьего братства соблюдавшемуся в гроте, да еще и уполовинили запасы хмельной рабады.

Перед гротом раскинулась большая луговина, где местами торчали из-под снега пучки не успевшей засохнуть звездной травы и черного тара. Сюда-то и потянул царевич дружков, предлагая перед сном размяться и утомить друг друга игрою.

Сперва Ур Фта потребовал, чтобы в него пускали стрелы без наконечников с расстояния в пару уктасов. И он ловил их проворными руками, и хоть не всякий раз это ему удавалось, – примерно две трети пущенных стрел побывали, каждая – в одном из четырех кулаков царевича, озаренного лунным светом.

Когда же наскучила эта нехитрая забава, юноши разбились на пары и пустили в ход мечи.

Сражение получалось нелепое, ибо хмель сделал свое дело – и юнцы с хохотом и криками набрасывались друг на друга, не соблюдая правил и умножая просчеты. Счастье еще, что сражались мечами в ножнах! А не то игра довела бы их до ранений, а кое-кому наверно стоила бы жизни.

Только царевич, не любивший хмельного и позволивший себе выпить не более полурофа, дрался не на шутку и дважды сбил с ног своего потешного противника. Он уже завершал очередную атаку и опрокинул бы беднягу в третий раз, если бы что-то не заставило царевича остановиться. Он замер, опустив меч, и по его приказу замерли все остальные. Как ни мутило хмелем головы его «войску», все до единого помнили о том, что он приходится им не просто товарищем в играх, но и повелителем, требующим беспрекословного повиновения.

– Слышал ли кто-нибудь из вас? – вполголоса, скрывая необъяснимое волнение, произнес царевич.

– Что именно, высочество Фта? – так же негромко переспросил низкорослый Зи Аль, глядевший трезвее прочих.

– Звук. Удивительный звук. Такого я прежде не слыхивал. Высокий и очень красивый… Он доносился оттуда! – Ур Фта вытянул руку в направлении почти отвесной скалы: она возвышалась темной громадой над северным краем луговины.

Но все только прислушивались и недоумевали: верно, померещилось царевичу что-то, а если и не померещилось, если и в самом деле прокричала ночная птица или ветер просвистел в камнях на скале, ничего удивительного в этом нет…

– Высочество Фта! – воскликнул Эф Тун. – А не вернуться ли нам к огню? Сдается мне, обжора Тил Цах с малышом На Олом допивают нашу рабаду вместо того, чтобы подбрасывать хворост в костры.

Все рассмеялись, царевич улыбнулся, махнул рукой, словно избавившись от наваждения, и согласился с Эф Туном.

В Ализандовом гроте, проглотив еще изрядное количество доброй маслянистой рабады, кое-кто склонился к бессвязным разговорам и пустой похвальбе. Особенно усердствовал низкорослый Зи Аль. Он быстро осушил один за другим три полурофа и теперь трещал без умолку, то и дело вызывая взрывы хохота и насмешливые слова, еще больше распалявшие его.

На царевича почти перестали смотреть – только изредка бросали быстрые взгляды, ожидая поддержки и одобрения. Но Ур Фта, погруженный в свои мысли, не слушал глупой болтовни Зи Аля. И лишь когда маленький хвастун вскочил на ноги, горделиво вскинул гладко обритую голову на тонкой шее, выхватил короткий меч и проделал несколько замысловатых выпадов в сторону костра, наследник невольно прислушался к его словам.

– «Луч», «лестница», «кочерга»! Разве плохо у меня получается? А поглядели бы, как я с топором обращаюсь! Тысячу раз уделывал на топорах моего братца, увальня косорукого! – Зи Аль в сердцах швырнул меч себе под ноги. – И вот он сегодня на празднике Золоват, а завтра его назовут воином – то-то он станет нос задирать! А разве это справедливо? Разве так уж важно, что он родился в одну зиму с наследником, а я на две зимы опоздал? Ведь я сильнее, и ловкости у меня на троих, как он, хватит!

Малыш словно поперхнулся последними своими словами и с ужасом уставился на царевича, выросшего вдруг перед ним и больно сжавшего ему плечо.

– Что ты сказал о празднике Золоват? – медленно проговорил царевич. – Повтори. Завтра станет воином тот, кто родился в одну зиму со мною?

– Высочество Фта, простите, – пролепетал Зи Аль и рухнул на колени. – Высочество Фта, я не должен был этого говорить.

– Ты ошибаешься, – возразил царевич. – Именно теперь тебя следовало бы наградить. А прощения просить ты должен вместе со всеми за то, что до сих пор ни словом не обмолвился об этом.

– Простите, простите, высочество Фта, – наперебой загалдели юные бражники.

– Великий царь под страхом смерти приказал нам молчать, – добавил Эф Тун, и все притихли.

– Хорошо. Я не выдам тебя, маленький Зи Аль, – сказал Ур Фта. – И я подумаю, что мне теперь делать.

Последним действием рабады всегда бывает крепкий сон, полный ярких заманчивых видений. Не прошло и рофа, как Ализандовый грот погрузился в сонную тишину. Два костра прогорели и гасли. У третьего сидел царевич и подбрасывал хворост в пламя – в пламя костра и в пламя своей беспощадной обиды. Верно, тогда он старался быть честным с собою и потеснить досаду раздумьем.

Готов ли он в самом деле быть воином, выдержит ли не потеху с мечами в ножнах, а смертельно опасный нескончаемый поединок, устоит ли перед множеством могущественных врагов и перед первым и самым могущественным, чье имя тысячу раз проклято каждым цлиянином, – перед чернородным двартом Ра Оном?

Верно, вспоминал царевич, сидя в ту ночь у костра, все, что с детства рассказывал и пересказывал ему отец, великий Син Ур, о своей встрече с благородным двартом Су Аном в предгорьях Ло, где тот и открыл царю все козни Ра Она, умертвившего Дан Бат, поведал и о своем поединке с ним, и о том, как исход схватки на Лиглонном лугу решил судьбу Ур Фты, и о великом жребии, выпавшем наследнику цлиянского престола – прежде прозреть, а уж прозрев, уничтожить злокозненного Ра Она. Не открыл благородный дварт Син Уру только одного – когда и при каком условии вернется свет в глаза его сына. Не открыл, да и не мог открыть: тайна – условие всех условий. Нарушить ее – значило бы обречь царевича на вечную слепоту. Так говорил Су Ан.

Царевич встал и насторожился. Ночь легко было отличить на слух. Вот сопят и постанывают во сне его спутники. Изредка фыркают и тихонько рычат гаварды. Шипит и потрескивает костер. Далеко-далеко захохотал хаци – видно, запустил когти в добычу. Но главное – тишина. Все обнимающая, все поглощающая.

Говорят, что ночью царит какая-то тьма, а днем какой-то свет. Но царевич не помнил света и тьмы.

– Тишина – вот моя тьма, – прошептал он себе и добавил: – А свет – это звук. Мой свет – это звук.

И в тот же лум он услышал его – тот звук, что воистину был светом и так поразил его накануне, во время потешного боя. Высокий, прерывистый, но яркий и сильный, он звал, он тянул к себе неодолимо. Ур Фта наклонился, отыскал свой меч, вынул его из ножен, высоко поднял над головой и спокойным уверенным шагом пошел навстречь своему свету.

***

Царевич вышел на то самое место, где давеча резвились его захмелевшие спутники и где в первый раз услыхал он таинственный звук. Здесь тишина вновь навалилась и обложила его со всех сторон. Имей Ур Фта самое зоркое око – и тогда его ощущения не слишком отличались бы от того, что он переживал теперь, будучи совершенно слепым. Ибо луна спряталась за небольшую тучу, и в кромешной тьме над луговиной закружил редкий снег. Царевич почувствовал его прикосновения лицом и руками. Стало так холодно и одиноко, что он рассек воздух мечом, сделал несколько выпадов в разные стороны, словно пытался отогнать и холод, и одиночество и, не останавливаясь ни на лум, продолжал бой с невидимыми врагами.

Меж тем, полная луна вновь выглянула из-за тучи и осветила его, исполнявшего посреди заснеженной луговины свой смертоносный расчетливый танец. Конечно, царевич не мог об этом знать. Зато он вновь услыхал тот самый таинственный звук и от неожиданности замер. Звук замер вместе с ним на протяжной трепещущей ноте. Ур Фта растерянно опустил меч – и звук, будто привязанный к клинку, тоже опустился, не прерываясь. Ур Фта резко вскинул над головой мерцающее лунным бликом лезвие – и звук взлетел следом, легко и тонко зависнув над луговиной. Вниз и влево –