Отзывы на книги автора «Аркадий и Борис Стругацкие»

При тусклом свете ночника, догорающей свечи, мягкого и приглушенного света торшера, когда за окном в свои права вступает таинственная ночь или тоненькой ниточкой на горизонте брезжит оптимистичный рассвет, на полотно бумаги ложатся строчки, неверные и неровные, то заползающие вверх, то наезжающие друг на друга, пером, карандашом или тонкой шариковой ручкой, которые затем будут еще десятки раз вычеркнуты, перемещены и перемешаны, а быть может, и безжалостно уничтожены как неопровержимое свидетельства лишнего и ненужного. Только не вздумайте мешать им сейчас! Тихо, не спугните: Муза пришла! Робкая, долгожданная, порывистая и, как все прекрасные дамы, так много всегда обещающая - дарящая надежды (вот-вот!) и столь же внезапно всегда исчезающая. Под мерное тиканье часов и биение собственного сердца торопливо выплескивают на бумагу километры мыслей и чувств, в творческом потоке, без сомнения, считающие себя гениями - как же иначе? Спешат поделиться со своими будущими читателями (пусть их будут даже единицы - неважно!) нахлынувшей на них вдруг и ниоткуда мудростью, упаковав последнюю во что угодно - в фантастику, любовный или исторический роман, вложив в вымысел жестокую правду бытия, - лишь бы каждое отправленное письмо дошло однажды до адресата, а написанная в таких трудах книга - до читателя...

"А все потому, что я – дерьмо, и никакой не писатель, какой из меня, к черту, писатель, если я не терплю писать, если писать для меня – это мучение, стыдное, неприятное занятие, что-то вроде болезненного физиологического отправления, вроде поноса, вроде выдавливания гноя из чирья, ненавижу, страшно подумать, что придется заниматься этим всю жизнь"

Ох и непроста же жизнь литератора - прозаика, драматурга и "поэта малых форм" - вообще, а в России - особенно. Страшна цензура внешняя, все эти бесконечные сделки с совестью (а как не договариваться, иначе не напечатают), но еще страшнее, как водится, собственные сомнения. А есть ли он у тебя, тот самый пресловутый талант и писательский гений? А не зря ли все это? Вот эти мучения - в поисках нужных слов, оттачивании фраз и смелости писать? Нужно ли кому-то то, что ты всегда в таких муках рождаешь на бумагу? Слышат ли твои мысли читатели, понимают ли, о чем ты им хочешь поведать? По душе ли ты выбрал себе дело? С латинского "Феликс" - "счастливый", вот только то самое счастье я здесь почему-то проглядела - краткие то были, видимо, страницы: не может автор быть все время удовлетворенным - собой и собственными творениями, как не может, по мысли некоторых, счастливый человек быть хорошим (спорное, конечно, утверждение, но что-то в нем определенно есть).

Тяжелая ноша писательства в этой книге сваливает всех, придавливая к земле и рождая грустные мысли и довольно серьезные последствия: и талантливых, и не очень, и способных, и графоманов, и членов всяких писательских организаций-союзов, и птиц свободного полета, и признанных, и никому пока не известных деятелей пера и бумаги, слов и мыслей. За желанием написать неотступно следует опасное - по нынешним и, впрочем, по всегдашним временам - желание сказать правду, громко и наперекор. И вот тут-то обычно и начинается самое интересное...

Интересного - увлекательного, любопытного, захватывающего - в книге будет действительно много, вернее, сразу в двух (две по цене одной - приобретение данного романа братьев Стругацких будет выгодным сразу во всех смыслах): "счастливый" Феликс Сорокин пишет книгу и спешит поделиться ею с нами (как трогательно и похвально данное стремление: материалов из своей Синей папки он не показывает никому - не те времена). Папка как квинтэссенция таланта и прожитых лет, подведенный жирной чертой итог и недвусмысленное послание в будущее - история о борьбе с инакомыслием и не может быть априори ничем прочим.

Но погодите: это еще не самое интересное, что нам здесь предстоит! Часть книги, связанная с Феликсом и откровенно описывающая писательские будни, оказывается, автобиографична! А во-вторых, книгу, которую нам удастся подсмотреть у Феликса, герой позаимствовал у братьев - мрачное, вечно дождливое, безысходное повествование подарили ему сами Стругацкие. Мы будем наслаждаться их "Гадкими лебедями", мы будем неотрывно следить за тем, как вновь за колючую проволоку отправляются умные и думающие, имеющие собственное мнение, на беду отличное от мнения остальных. Вместе с Виктором Баневым, тоже, кстати, литератором, мы будем задаваться вопросом, чем же провинились мокрецы, что делать с собственными детьми, которые отбились от рук и ведут себя как маленькие взрослые, до каких пределов может дойти абсурд, если только дать ему волю и можно ли умереть от недостатка чтения... Медленно, но верно придет осознание, что колючая проволока, возможно, охраняет не нас от них и что невозможно построить новый мир, не разрушив до окончания старый. И новый ты уже никогда не увидишь, потому что будешь сметен с остатками исчезнувшего.

Гениально? По-моему, да - и стилистически, и сюжетно. А если кому нужны подтверждения собственной гениальности (привет "счастливому"), то к вашим услугам всегда машина "Изпитал" - даже писательский талант - нет, вы только представьте такое! - отныне можно измерить. До чего дошел прогресс, это же надо до такого додуматься... Вложить рукопись в паз, прокрутить ручку-маховик, а на выходе прочитать немудренное и категоричное заключение, сколько любопытных и жадных читательских глаз однажды прочтут твою нетленку...

Хотела бы я оказаться на месте подобных авторов, робко поворачивающих маховик и с замершим сердцем ждущих результатов? Скорее нет. Точно нет. Мне это живо напомнило блуждающий какое-то время в интернете тест из серии "Во сколько лет вы умрете" - категоричная, удушающая окончательность, пусть и далекая бесконечно от правды, но все же вгоняющая в тоску и печаль. "Будущее невозможно предвидеть, но можно создать" - так ведь, кажется, говорят? На каждую книгу найдется свой читатель ("Литература бывает только хорошая, все прочее - макулатура"), вымученные в ночи строчки непременно порадуют кого-то из них - жадно читающих и вечно ищущих истины в книгах; выписанные с такой любовью образы персонажей обязательно найдут место в чьем-то сердце, кроме твоего, авторского...

Так что пишите, и феликсы сорокины, и викторы баневы, и все-все-все... Творите новые миры, дарите новых героев, отправляйте их во все более опасные приключения. А мы, благодарные и вдумчивые читатели, будем терпеливо ждать их возвращения, переживать за них и сочувствовать, гневаться и радоваться...

Только не сомневайтесь в себе и в том, что это кому-нибудь нужно. И цифры здесь совсем не показатель таланта или успеха. Гениальная вещь не перестанет быть гениальной, если ее прочло ничтожно малое количество людей. Вещь, разошедшаяся тысячами экземпляров, не станет от этого гениальнее.

Очень ярким и жизненным получилось это путешествие в закулисье настоящей литературы. Кому-кому, а Стругацким я верю...

Давайте теперь попробуем разобраться, чего же вы, Феликс Александрович, боитесь и на что надеетесь. Вы, конечно, боитесь, что машина моя наградит вас за все ваши труды какой-нибудь жалкой цифрою, словно не труд всей своей жизни вы ей предложили, а какую-нибудь макулатурную рецензию, писанную с отвращением и исключительно чтобы отделаться… а то и ради денег. А надеетесь вы, Феликс Александрович, что случится чудо, что вознаградит вас моя машина шестизначным, а то и семизначным числом, словно и впрямь вы заявляете миру некий Новый Апокалипсис, который сам собой прорвется к читателю сквозь все и всяческие препоны… Однако же вы прекрасно знаете, Феликс Александрович, что чудеса в нашем мире случаются только поганые, так что надеяться вам, в сущности, не на что. Что же до ваших опасений, то не сами ли вы сознательно обрекли свою папку на погребение в недрах письменного своего стола – изначально обрекли, Феликс Александрович, похоронили, еще не родив окончательно?

При тусклом свете ночника, догорающей свечи, мягкого и приглушенного света торшера, когда за окном в свои права вступает таинственная ночь или тоненькой ниточкой на горизонте брезжит оптимистичный рассвет, на полотно бумаги ложатся строчки, неверные и неровные, то заползающие вверх, то наезжающие друг на друга, пером, карандашом или тонкой шариковой ручкой, которые затем будут еще десятки раз вычеркнуты, перемещены и перемешаны, а быть может, и безжалостно уничтожены как неопровержимое свидетельства лишнего и ненужного. Только не вздумайте мешать им сейчас! Тихо, не спугните: Муза пришла! Робкая, долгожданная, порывистая и, как все прекрасные дамы, так много всегда обещающая - дарящая надежды (вот-вот!) и столь же внезапно всегда исчезающая. Под мерное тиканье часов и биение собственного сердца торопливо выплескивают на бумагу километры мыслей и чувств, в творческом потоке, без сомнения, считающие себя гениями - как же иначе? Спешат поделиться со своими будущими читателями (пусть их будут даже единицы - неважно!) нахлынувшей на них вдруг и ниоткуда мудростью, упаковав последнюю во что угодно - в фантастику, любовный или исторический роман, вложив в вымысел жестокую правду бытия, - лишь бы каждое отправленное письмо дошло однажды до адресата, а написанная в таких трудах книга - до читателя...

"А все потому, что я – дерьмо, и никакой не писатель, какой из меня, к черту, писатель, если я не терплю писать, если писать для меня – это мучение, стыдное, неприятное занятие, что-то вроде болезненного физиологического отправления, вроде поноса, вроде выдавливания гноя из чирья, ненавижу, страшно подумать, что придется заниматься этим всю жизнь"

Ох и непроста же жизнь литератора - прозаика, драматурга и "поэта малых форм" - вообще, а в России - особенно. Страшна цензура внешняя, все эти бесконечные сделки с совестью (а как не договариваться, иначе не напечатают), но еще страшнее, как водится, собственные сомнения. А есть ли он у тебя, тот самый пресловутый талант и писательский гений? А не зря ли все это? Вот эти мучения - в поисках нужных слов, оттачивании фраз и смелости писать? Нужно ли кому-то то, что ты всегда в таких муках рождаешь на бумагу? Слышат ли твои мысли читатели, понимают ли, о чем ты им хочешь поведать? По душе ли ты выбрал себе дело? С латинского "Феликс" - "счастливый", вот только то самое счастье я здесь почему-то проглядела - краткие то были, видимо, страницы: не может автор быть все время удовлетворенным - собой и собственными творениями, как не может, по мысли некоторых, счастливый человек быть хорошим (спорное, конечно, утверждение, но что-то в нем определенно есть).

Тяжелая ноша писательства в этой книге сваливает всех, придавливая к земле и рождая грустные мысли и довольно серьезные последствия: и талантливых, и не очень, и способных, и графоманов, и членов всяких писательских организаций-союзов, и птиц свободного полета, и признанных, и никому пока не известных деятелей пера и бумаги, слов и мыслей. За желанием написать неотступно следует опасное - по нынешним и, впрочем, по всегдашним временам - желание сказать правду, громко и наперекор. И вот тут-то обычно и начинается самое интересное...

Интересного - увлекательного, любопытного, захватывающего - в книге будет действительно много, вернее, сразу в двух (две по цене одной - приобретение данного романа братьев Стругацких будет выгодным сразу во всех смыслах): "счастливый" Феликс Сорокин пишет книгу и спешит поделиться ею с нами (как трогательно и похвально данное стремление: материалов из своей Синей папки он не показывает никому - не те времена). Папка как квинтэссенция таланта и прожитых лет, подведенный жирной чертой итог и недвусмысленное послание в будущее - история о борьбе с инакомыслием и не может быть априори ничем прочим.

Но погодите: это еще не самое интересное, что нам здесь предстоит! Часть книги, связанная с Феликсом и откровенно описывающая писательские будни, оказывается, автобиографична! А во-вторых, книгу, которую нам удастся подсмотреть у Феликса, герой позаимствовал у братьев - мрачное, вечно дождливое, безысходное повествование подарили ему сами Стругацкие. Мы будем наслаждаться их "Гадкими лебедями", мы будем неотрывно следить за тем, как вновь за колючую проволоку отправляются умные и думающие, имеющие собственное мнение, на беду отличное от мнения остальных. Вместе с Виктором Баневым, тоже, кстати, литератором, мы будем задаваться вопросом, чем же провинились мокрецы, что делать с собственными детьми, которые отбились от рук и ведут себя как маленькие взрослые, до каких пределов может дойти абсурд, если только дать ему волю и можно ли умереть от недостатка чтения... Медленно, но верно придет осознание, что колючая проволока, возможно, охраняет не нас от них и что невозможно построить новый мир, не разрушив до окончания старый. И новый ты уже никогда не увидишь, потому что будешь сметен с остатками исчезнувшего.

Гениально? По-моему, да - и стилистически, и сюжетно. А если кому нужны подтверждения собственной гениальности (привет "счастливому"), то к вашим услугам всегда машина "Изпитал" - даже писательский талант - нет, вы только представьте такое! - отныне можно измерить. До чего дошел прогресс, это же надо до такого додуматься... Вложить рукопись в паз, прокрутить ручку-маховик, а на выходе прочитать немудренное и категоричное заключение, сколько любопытных и жадных читательских глаз однажды прочтут твою нетленку...

Хотела бы я оказаться на месте подобных авторов, робко поворачивающих маховик и с замершим сердцем ждущих результатов? Скорее нет. Точно нет. Мне это живо напомнило блуждающий какое-то время в интернете тест из серии "Во сколько лет вы умрете" - категоричная, удушающая окончательность, пусть и далекая бесконечно от правды, но все же вгоняющая в тоску и печаль. "Будущее невозможно предвидеть, но можно создать" - так ведь, кажется, говорят? На каждую книгу найдется свой читатель ("Литература бывает только хорошая, все прочее - макулатура"), вымученные в ночи строчки непременно порадуют кого-то из них - жадно читающих и вечно ищущих истины в книгах; выписанные с такой любовью образы персонажей обязательно найдут место в чьем-то сердце, кроме твоего, авторского...

Так что пишите, и феликсы сорокины, и викторы баневы, и все-все-все... Творите новые миры, дарите новых героев, отправляйте их во все более опасные приключения. А мы, благодарные и вдумчивые читатели, будем терпеливо ждать их возвращения, переживать за них и сочувствовать, гневаться и радоваться...

Только не сомневайтесь в себе и в том, что это кому-нибудь нужно. И цифры здесь совсем не показатель таланта или успеха. Гениальная вещь не перестанет быть гениальной, если ее прочло ничтожно малое количество людей. Вещь, разошедшаяся тысячами экземпляров, не станет от этого гениальнее.

Очень ярким и жизненным получилось это путешествие в закулисье настоящей литературы. Кому-кому, а Стругацким я верю...

Давайте теперь попробуем разобраться, чего же вы, Феликс Александрович, боитесь и на что надеетесь. Вы, конечно, боитесь, что машина моя наградит вас за все ваши труды какой-нибудь жалкой цифрою, словно не труд всей своей жизни вы ей предложили, а какую-нибудь макулатурную рецензию, писанную с отвращением и исключительно чтобы отделаться… а то и ради денег. А надеетесь вы, Феликс Александрович, что случится чудо, что вознаградит вас моя машина шестизначным, а то и семизначным числом, словно и впрямь вы заявляете миру некий Новый Апокалипсис, который сам собой прорвется к читателю сквозь все и всяческие препоны… Однако же вы прекрасно знаете, Феликс Александрович, что чудеса в нашем мире случаются только поганые, так что надеяться вам, в сущности, не на что. Что же до ваших опасений, то не сами ли вы сознательно обрекли свою папку на погребение в недрах письменного своего стола – изначально обрекли, Феликс Александрович, похоронили, еще не родив окончательно?

- Пройдёт, - повторил Роберт. - Всё пройдёт. Волна пройдёт. Жизнь пройдёт. И всё забудется. Не всё ли равно, когда забудется? Сразу или потом…

Действительно, как тут не согласиться с одним из главных героев книги братьев Стругацких? Даже спорить не буду. Все однажды, бесспорно, пройдет. Все и в самом деле когда-то забудется. Рассыплется в прах, будто и не было вовсе. А зачем тогда, спрашивается, жить?..

Проживите этот один день с обитателями и гостями станции Далекая радуга - поймете, для чего и ради чего можно и точно стоит жить. Всего один (!) день - насыщенный до предела событиями, яркий, жуткий, незабываемый - и вы точно поймете, вы увидите это своими глазами...

Перелистните первую страницу удивительной книги, окунитесь в космос старой доброй советской фантастики, всегда какой-то по особому уютной и теплой, домашней и душевной (да, да, именно Аркадий и Борис Стругацкие сделали ее когда-то таковой). Вас гостеприимно встретит в этой повести пара влюбленных. Роберт и Таня не сговариваясь поведают вам, что главное в жизни - любовь. Трудно им, знаете ли, не поверить, глядя в эти горящие глаза, трудно вообще не поверить безрассудной молодости и романтике - все когда-то такими были... (Влюбилась в книгу уже после этих, первых, открывающих книгу сцен. Читая их, забывала порою, что бралась я вообще-то изначально за фантастическое произведение. Далекий космос, звездолеты, космические станции. А тут люди - обычные, вот как мы с вами. Даже на далеких незнакомых планетах или в открытом космосе думающие о любви и любимых).

Роберт Скляров, возможно, не блещет умом по сравнению с коллегами, зато исполнитель он добросовестный и друга в беде уж точно не бросит, что бы ни говорили злые языки за спиной. Он будет радоваться как мальчишка, говоря о любимой, видимо до конца не веря в это: "Она!.. Меня!.. Любит!"

Вежливо попрощайтесь с влюбленными - на миг или навсегда, оставьте их пока, дайте насладиться минутами счастья, ступайте дальше. Подошедший бесшумно Камилл, местный гений и безумец (для некоторых, впрочем, это почти одно и то же) расскажет о науке - вдохновенно и ярко, с упреком тех, кто его мнения пока не разделяет. Наука тоже может зажигать сердца, делать пресное существование героическим, именно она поднимает нас к далеким звездам, показывая, каким исполином может быть человеком. Не перебивайте, слушайте молча, когда еще услышишь подобные мотивирующие на свершения речи? Восторгаешься мысленно, так же мысленно удивляешься этой кажущейся наглости, а потом понимаешь: в чем-то ведь прав этот странный человек в белом плотном костюме и в маске в эту невыносимую жару... И здесь вновь горящие глаза - только на этот раз их зажгла наука...

Так, любовь, наука, что там еще...

Наверное, служение человечеству и его общему делу. А это уже - Леонид Андреевич, легендарный командир "Тариэля", прославленный в веках звездолетчик Горбовский. Не слышали? Зря... Своим подвигом он докажет, что же все-таки самое главное в жизни... Что самое простое, а что - чертовски трудное в этом мире...

Дадим и ему минутку покоя - от суматохи дня и для подготовки к грядущему.

А сами тем временем продолжим изыскания смысла жизни.

- Дети, - тихо подсказывает высокая полная женщина...

- Работа, кто-то же должен ее выполнять, вот эти рутинные, негероические обязанности, кто-то должен заведовать/распределять/улаживать/решать на местах, - устало произнесет ее муж...

- Дружба, - выкрикнут из толпы.

Следом: знания о мире...

Технический прогресс... Хотя это тоже, наверно, в царстве науки...

Ради чего вы хотели бы прожить это краткое мгновение, которое в народе зовут жизнью? Что станет критерием того, что жизнь прожита не зря? И как бы хотели провести последний день своего существования?

Вот так меня спрашивала все время книга, тормошила своими набегающими вопросами, не давая ответов: у каждого ведь свои. Даже любовь и та - разная, неповторимая, тоже своя. Любовь к делу и профессии, мужчине, что так нежно смотрит сейчас на тебя, детям, мирно спящим в кроватке, любовь к человечеству, стране и городу, любовь к познанию и науке. Как тут решить: что важнее и правильнее?

Это одна из самых прекрасных и самых трогательных книг Стругацких. Отношения с творчеством братьев складываются у меня неровно: или совсем не мое, или же до восторгов. Так вот "Далекая радуга" точно из второй категории. Книга, вместившая сразу все, что я люблю: добротную фантастику, разумеется, элементы производственного романа (очень точно описаны будни исследователей), тонкую романтическую линию, яркие образы персонажей, захватывающие приключения (по ощущениям, это та самая "книга-катастрофа", когда на одном дыхании и с беспрестанными переживаниями о героях), обрекающие действующих лиц на непростые решения, философские размышления, на которые так и тянет после прочтения этой небольшой повести.

А где будешь ты, когда на космической скорости к тебе приблизится Волна? Волна, сжигающая все на своем пути... Не сжигающая только - ей это не под силу! - порядочность и долг, любовь и силу, преданность и верность (людям, профессии, стране и миру).

Она настигнет каждого: все ведь когда-нибудь уйдем... А пока еще живы, в состоянии найти свой личный огонек, зажигающий смысл и стремление, желание двигаться и что-то делать...

Это действительно одна из самых героических вещей у Стругацких. Как обычно, говорящая иносказательно и на языке символов. Каждый непременно найдет здесь свое. Вас точно очарует сюжет или философия, или герои. Может, все сразу.

Вы проживете вместе с книгой всего один день (кстати говоря, по объему она небольшая, поэтому ее вполне можно прочитать за день), а кажется - много жизней ее персонажей, переплетенных волею судеб и автора, перекрещенных на Далекой радуге.

Неумолимый конец приближает развязку. Грустно на душе - и вместе с тем светло и спокойно. Жизнь прожита не зря...