Цитаты из книги «Дело об убийстве, или Отель У погибшего альпиниста»

едставить себе не можете, сколько неприятностей может причинить доброму гражданину неопытный полицейский.

Только до тех пор, пока я не вспоминаю, что Симон Симонэ до самой своей смерти так и не сказал мне ни одного слова. Ведь мы не раз встречались с ним – и на суде Хинкуса, и на телевидении, и на заседаниях многих комиссий, и он так и не сказал мне ни одного слова. Ни одного слова. Ни одного.

Все это совершенно правильно. Я сам научил ее говорить так, только теперь она уже забыла об этом, и ей кажется, что это ее собственная мысль.

Совесть у меня болит, вот в чем дело. Никогда со мной такого не было: поступал правильно, чист перед Богом, законом и людьми, а совесть болит.

Да я просто не имею права верить. Это просто самоубийство – верить! Это значит – взять на себя такую ответственность, на которую я не имею никакого права, которой я не хочу, не хочу, не хочу… Она раздавит меня, как клопа!

Что-нибудь новенькое? Я кивнул. – Да. Пистолет. Только это не я, а Лель. А я – идиот. – Гм… Да. Лель – умная собака. А что за пистолет?

Прежде всего хотелось бы узнать, кто вы такой и как вас зовут. – Луарвик, – сказал он быстро. – Луарвик… А имя? – Имя? Луарвик. – Господин Луарвик Луарвик? Он снова помолчал. Я боролся с неловкостью, какую всегда испытываешь, разговаривая с сильно косоглазыми людьми. – Приблизительно да, – сказал он наконец. – В каком смысле – приблизительно? – Луарвик Луарвик. – Хорошо. Допустим. Кто вы такой? – Луарвик, – сказал он. – Я – Луарвик. – Он помолчал. – Луарвик Луарвик. Луарвик Л. Луарвик. Он выглядел достаточно здоровым и совершенно серьезным, и это удивляло больше всего. Впрочем, я не врач. – Я хотел узнать, чем вы занимаетесь. – Я механик, – сказал он. – Механик-водитель. – Водитель чего? – спросил я. Тут он уставился на меня обоими глазами. Он явно не понимал вопроса. – Хорошо, оставим это, – поспешно сказал я. – Вы иностранец? – Очень, – сказал он. – В большой степени. – Вероятно, швед? – Вероятно. В большой степени швед.

Двадцать лет беспорочной службы – это двадцать лет беспорочной службы: в глазах начальства, да и в глазах подчиненных тоже всегда лучше выглядеть добросовестным болваном, чем блестящим, но хватающим вершки талантом.

Слушайте, Алек, – сказал я. – Я не стану скрывать: вы мне нравитесь. – Вы мне тоже, – сказал он. – Заткнитесь. Вы мне нравитесь. Но это еще ничего не значит. Я не подозреваю вас, Алек. У меня, к сожалению, нет никаких оснований вас подозревать. Но в этом отношении вы ничем не отличаетесь от остальных… Я никого не подозреваю. А мне надо, мне уже пора кого-то подозревать. – Не давайте себе воли! – сказал хозяин, подняв толстый палец. – Я вам сказал: заткнитесь. Так вот, если вы будете морочить мне голову, то я начну вас подозревать. У вас будут неприятности, Алек. Я очень неопытен в такого рода делах, и потому у вас могут быть очень большие неприятности. Вы представить себе не можете, сколько неприятностей может причинить доброму гражданину неопытный полицейский. – Ну, раз так, – сказал он, – тогда конечно.

Полиция, как и медицина, – наставительно произнес я, ощущая огромную неловкость, – не признает таких понятий, как «стыдно».