– Узнайте, когда хоронить будут, сегодня или завтра? Вроде сегодня должны. День-то четный. Да всех троих в телегу к остальным мертвым определите. Поняли?

– Поняли, сделаем, – кивнули солдаты.

– Да так, чтобы никто не знал, кто это. А тела пока в подвал положите.

– Слушаюсь! – ответил один из солдат, наклонившись над неподвижной девушкой, решив начать с нее.

– И чтоб молчали обо всем, что произошло сейчас. Иначе битыми будете. А если сделаете, как надобно, по рублю вам дам.

– Все сделаем, ваше благородие, – отчеканили солдаты.

Петропавловская крепость,

1790 год, Май, 12, день

– Вставай, смутьян! Говорить с тобой хочу, – грозно велел Глушков.

Распахнув отяжелевшие веки, Чемесов мрачно взглянул на коменданта, стоящего перед ним. Теперь, Григорий, едва пришедший в себя, отметил, что сидит на каменном полу, а по его лицу стекает вода. Голова молодого человека гудела от полученного удара, но он все же тяжело поднялся на ноги и ощутил, что его руки связаны за спиной. Тут же, вспомнив все, Чемесов порывисто выпалил, обращаясь к коменданту:

– Где Озеровы? И Мария Кирилловна, что с ней?

– Мертвы они, – вымолвил сухо Глушков, приблизившись к Григорию.

– Что-о? – прохрипел, холодея, молодой человек.

– То-то и оно. Решили убежать, да солдаты мои, не желая того, в суматохе пристрелили всех их.

– Застрелили?! – пролепетал в ужасе Чемесов, не в силах поверить в страшные слова коменданта.

– А то как же? Отца-то их сразу же Иванов уложил пулей, а сын и дочь пытались и далее бежать, ну и их пришлось, чтобы не убегли. Да что тут, сами и виноваты.

– Врешь, все врешь, сукин сын! – прохрипел Григорий и, бросившись на коменданта, со всей силы ударил его плечом в грудь.

– А ну, не тронь его! – прокричали сбоку, и два солдата быстро оттащили Григория от Глушкова и отшвырнули молодого человека к стене. Сильно ударившись плечом, Чемесов прислонился к стене и, смотря диким взором на толстого коменданта, никак не мог поверить в смерть Машеньки и ее родных.

– И отчего это я вру, сударь мой? – процедил Егор Васильевич, оправляя мундир, и, морщась, добавил: – Когда я сам их трупы осмотрел и всех троих велел в общую могилу скинуть. Сегодня поутру как раз ее рыли для других умерших в крепости. Так уж похоронили поди их, как и подобает.

Услышав эти слова, Чемесов смертельно побледнел, и ему показалось, что рухнуло небо. То, чего он боялся все последние страшные дни, свершилось и теперь представляло дикую суровую реальность.

– Да вас за это разжалуют и самого под трибунал подведут! – прохрипел Григорий в негодовании, не в силах принять то, что Машенька мертва.

– Как же! Разжалуют, испужал! – процедил Глушков. – У меня все неспокойные дохнут, как мухи, и каждую неделю. И ничего! Командование на это глаза закрывает. Ибо понимает, что более никак мне буйных и неспокойных не усмирить!

– Но после того, как я доложу императрице о том, что здесь происходит… – Чемесов опять напрягся и вновь вознамерился броситься на коменданта.

– Доложишь? – процедил Егор Васильевич. – А ну, ребяты, врежьте ему как следует, чтобы присмирел уж!

Тут же на Григория накинулись трое и начали бить его. Молодой человек попытался ответить им, но у него были связаны руки. Спустя несколько минут солдаты отшвырнули Чемесова к стене, и молодой человек с разбитой губой и побитыми боками тяжело осел на пол. Но Григорий быстро нашел в себе силы и вновь поднялся на ноги. Испепеляя Глушкова ненавидящим взором, он прищурился и выплюнул:

– Хороши у вас методы, господин комендант, нечего и добавить.

– То-то! Угомонись ужо, – заметил недовольно Егор Васильевич и приблизился к Чемесову на несколько шагов. – Ты лучше давай говори, с какой целью проник в крепость? Хотел преступников освободить? Ты с ними в сговоре?

– Вы душегуб, как вы посмели дать приказ стрелять! Вы понимаете, что наделали?! – выпалил в сердцах молодой человек.

– А ну, заткнись! – взорвался Глушков, потеряв вмиг терпение, и стремительно ударил Григория в лицо кулаком.

Молодой человек выдержал удар и, злобно зыркнув на коменданта, в следующую секунду кинулся на Глушкова. Хотя его руки были связаны сзади, Григорий со всей силы ударил коменданта ногой в живот, и тот отлетел к противоположной стене. Григорий уже бросился к нему, намереваясь нанести еще удары. Не ожидая такого буйного поведения от молодого человека, солдаты тут же кинулись к Чемесову и начали бить его со всей силы, оттаскивая от Егора Васильевича, который, схватившись руками за живот, хрипел, сидя на полу. Григорий попытался бороться с солдатами. Но его оглушили прикладом по голове, и он вновь потерял сознание.

Когда Чемесов снова пришел в себя, он отметил, что находится в той же зловонной камере. Он был без мундира, в одной рубашке и панталонах. Его руки были связаны над головой. Он висел на веревках, стягивающих запястья, вздернутый к каменному потолку за железный крюк. Его ноги едва доставали носками до пола, а все тело ныло от полученных ударов. Перед ним возникло толстое неприятное лицо коменданта.

– Ну что, так лучше, ваше благородие? – с издевкой заметил Глушков.

– Вы… гнусный человек, – выплюнул Чемесов и закашлялся, ибо ощутил под ребрами невыносимую боль. Он чуть опустил взор вниз и отметил рану на боку, которая кровью сильно намочила его рубашку. Григорий вмиг вспомнил, как при схватке один из солдат полоснул его острием сабли, еще при потасовке в комендантской.

– Ты, как я погляжу, буйный совсем, оттого теперь будешь на крюке у меня висеть, – прокомментировал Егор Васильевич. – Ишь, что удумал, драться со мной! Да я велю прибить тебя до смерти, и все. И вообще говорить с тобой не буду!

– Видимо, вы со всеми заключенными так и поступаете, – выплюнул Чемесов, пытаясь стянуть руки с крюка и сплевывая кровь с разбитой губы. Он ощущал, что один глаз его залит кровью, которая стекала из раны на голове, отставленной солдатским прикладом. – Мерзавец вы еще тот!

– Заткнись! – прохрипел Глушков и снова со всей силы саданул Чемесова в челюсть. Молодой человек потерял сознание и повис на руках.

– А ну, окатите его, – приказал комендант. Солдат послушно набрал в ведро ледяной воды из деревянной кадки и выплеснул в лицо Григория. Тот тут же пришел в себя и напряг руки, привстав на носках. Подняв голову, Чемесов одним, не залитым кровью, глазом посмотрел на коменданта и прохрипел:

– А, господин комендант! Я думаю, императрице все же будет интересно узнать, как вы замучили и убили всех Озеровых, несмотря на ее милостивое повеление никого не казнить.

– Ты это что, вздумал угрожать мне, ваше благородие? – пророкотал комендант. – Так ты, буян, и сам преступник. Ты хитростью вломился ко мне в крепость и пытался освободить государственных преступников! Тебя самого следует отправить по этапу в Сибирь!

– Когда государыня узнает обо всем, вы точно вылетите с этого места.

– Испужал! Да во всех моих рапортах все умершие числятся от переохлаждения и болезней! И столько лет все это устраивало императрицу.

– Но, я-то знаю, что это не так! И про Озеровых точно доложу, куда следует! – не унимался Чемесов.

– А ну замолчи, мальчишка! Я тебе доложу! Да я тебя немедля собственными руками придушу, наглец!

Руки Глушкова уже потянулись к молодому человеку. Но в последний момент комендант остановил себя и чуть отошел от Чемесова, отвернувшись. Отдышавшись и успокоившись, Егор Васильевич вновь обернулся к молодому человеку и предложил уже более спокойно:

– Слушай, Григорий Петрович, давай по-хорошему. Так и быть, я выпущу тебя. Не нужен ты мне здесь, тем более никто ничего не знает про тебя. Но ты должен молчать обо всем, что произошло этой ночью.

– А если я не буду молчать? – процедил Чемесов.

– Тогда дураком будешь! – взорвался комендант. – Озеровым все равно не помочь уже. Я бумаги подписал, что девчонка умерла от горячки в тюрьме, а ее отец и брат помрут по документам через неделю, когда их погонят по этапу в Сибирь. Так что все документы, подтверждающие мою невиновность в их смерти, имеются.

– Все у вас хорошо устроилось, так? – убитым голосом прохрипел Григорий. – Только с того света этим Озеровых не вернуть!

– Вот именно, не вернуть. А ты-то жив! Чего сам себе яму копаешь? Никак не пойму, – проскрежетал Глушков. – Я ведь на тебя могу бумагу составить, о твоем самоуправстве, что ты хотел Озеровым помочь сбежать, и тогда тебя самого уж точно у меня в казематах сгноят. Так что давай не буянь, а прими все как должное.

Егор Васильевич внимательно посмотрел на молодого человека, который с ненавистью глядел на него горящими карими глазами и лишь сжимал недовольно зубы. Было видно, что внутри Чемесова идет борьба. Через пару минут Глушков приблизил лицо к лицу Григория, подняв на него глаза, так как молодой человек был выше, и спросил:

– Ну что, надумал? На свободу пойдешь? Или тотчас рапорт на тебя настрочу, как на соучастника Озеровых.

Сплюнув в очередной раз кровь, Григорий чуть прикрыл глаза и яростно сжал челюсти. Да, действительно, комендант был прав, его свобода висела на волоске. Чемесов понял, что, если и дальше будет упорствовать в своем недовольстве, его наверняка надолго упрячут в тюрьму. Так что выход, который теперь предлагал ненавистный толстяк, был не так уж и плох.

– Я буду молчать, – вымолвил через силу Григорий.

– Вот и молодец, – кивнул Егор Васильевич. – Эй, развяжите его!

Двое солдат сняли Чемесова с крюка и начали развязывать ему руки. Спустя четверть часа Григорию выдали мундир, оружие и шляпу, и под конвоем двух солдат он направился прочь из казематов Петропавловской крепости. Его провели по мосту, который был раскинут через заводь Невы, и Григорий приблизился к заградительным будкам, где стояли часовые. Солдат открыл перед Чемесовым тяжелую дверь и подтолкнул его к выходу.

– Давай иди, ваше благородие, – заметил недовольно служивый. – И так ты много шуму наделал здесь. Да лучше не возвращайся.

Григорий медленно, тяжело переступил порог оградительной будки и, сделав несколько десятков шагов по инерции, остановился.

Вечерело. Прохладный весенний ветер овеял лицо молодого человека, и Чемесов невидящим взором посмотрел перед собой. Уловил, как дверь за его спиной заскрипела, закрываясь на засов, и его душу охватило ледяное, жуткое чувство утраты и тоски. Его раны ныли от пережитых мук, а сердце разрывалось от безмерной боли. Не в силах устоять на ногах от обуревавших его терзаний и трагических событий, произошедших с ним сегодня, Григорий упал на колени в грязь и, сжав голову окровавленными руками, отчаянно взвыл, как раненый зверь. По его лицу покатилась скупая мужская слеза от боли и отчаяния, потому что перед его затуманенным взором вновь предстал образ Машеньки.

Никогда в жизни Григорий не плакал, но теперь, стоя на грязной земле на коленях, и чувствуя к себе омерзение и ярую ненависть, он осознал, что походя и бездумно погубил невинных людей, отца и брата Машеньки. И сгубил ее, это нежное юное создание, наивную девушку, которая всегда смотрела на него своими синими чистыми глазами, полными обожания. И погубил ее в угоду своему тщеславию и эгоизму, лишь желая возвыситься.

Но именно теперь в этот отчаянный миг, Григорий понял, что все эти жертвы и смерть Машеньки Озеровой не стоили никакого возвышения и власти, сейчас он осознал, что его душа навек погублена и осквернена безвинной жертвенной смертью любимой девушки и ее родных…

Неподалеку от Петропавловской крепости,

1790 год, Май, 12, вечер

Трупное зловоние коснулось ноздрей Маши, и она очнулась. Сумерки окутали округу. Чуть повернув голову, девушка увидела перед собой большое тело мужчины. Его посиневшее лицо было прямо перед ее мутным взором. Он не двигался, девушка мгновенно узнала в бледном мужчине брата Сергея и похолодела. Она хотела вскрикнуть от ужаса, но ее отяжелевшее раненое тело было так измучено, что с губ сорвался лишь глухой хрип. Она попыталась привстать и тут же, приподнявшись на руках, заметила с другой стороны от себя окровавленное тело отца. Страшная рана пересекала все его лицо, а на месте вытекшего глаза зияла черно-багровая дыра. Жуткое зрелище повергло девушку в невозможный ужас, и она, задрожав всем телом, осознала, что и Сергей, и отец мертвы и теперь отчего-то оказались рядом с нею. Ощущая, что лежит на чем-то мягком, Маша опустила вниз слабую руку и нащупала под собой мертвое тело обезображенного мужчины. Осознавая, что находится среди трупов, от которых исходит смрад, и видя мертвые и окровавленные лица отца и брата, а также чувствуя нечеловеческую боль в правом бедре и под грудью, Машенька ощутила, как у нее закружилась голова от жуткого омерзения и боли, и она, приподнявшись на подломившихся, дрожащих и ослабевших руках, упала, вновь потеряв сознание.

Солдаты, сопровождавшие повозку с мертвыми, даже не услышали хрипов девушки, направляясь к назначенному месту. Спустя четверть часа телега с трупами остановилась, и солдаты, прежде чем хоронить умерших в общей могиле, решили покурить трубки. Они отошли подальше от повозки, ибо некоторые покойники невозможно воняли разложением. В это время к ним приблизилась темноволосая неприятная на вид цыганка в красном платке и черной накидке, из-под которой виднелась грязная темная юбка. Она сунула серебряную монету солдатам, и те позволили ей снять одежду с мертвых. Солдатское жалование было скудным и оттого рядовые часто продавали одежду с мертвых цыганам, которые не брезговали ничем.

Довольная женщина, которой на вид было около сорока лет, медленно проследовала нетвердой от выпитого вина походкой к повозке с наваленными на нее трупами. В основном здесь были мужчины, но сбоку, ближе всего к ней, лежало неподвижное тело стройной женщины в дорогом синем платье. Шанита оценила цепким взором богатый наряд незнакомки и ликующе проворчала, довольная тем, что всего за монету сможет получить такое шикарное платье для себя или продать его кому-нибудь из табора. Мертвая женщина была довольно изящной, и Шанита, пройдясь по телу взглядом, отметила, что ее руки очень тонки и юны.

Наклонившись, цыганка увидела, что мертвая еще совсем девочка. Она быстро перевела взор на платье и начала осматривать его. Через секунду Шанита вновь посмотрела на лицо девушки и застыла. Синие, бездонные, полные боли глаза были открыты, и вдруг с губ умершей сорвалось:

– Матушка, помогите мне…

Цыганка невольно шарахнулась от испуга, тут же протрезвев. Шанита уставилась ошарашенным взором на окровавленную девушку. Лоб и щеки ее были в грязи, а волосы спутаны, но ее облик, невинное, юное и невероятно родное лицо словно каленым железом врезалось в заледеневшее сердце Шаниты. Девушка была невероятно похожа на ее умершую дочь, только была чуть постарше. Темные, почти черные волосы, бледная кожа, темные ресницы, полноватые губы, все это было так похоже на черты ее покойной Гили, которая скончалась от чумы десять лет назад. Лишь глаза девушки имели синий оттенок, в отличие от карих очей ее умершей дочери. Шанита прижила Гили от одного офицера царской армии и очень любила ее. Но потом Боги забрали, ее и последние десять лет Шанита, желая заглушить душевную боль от потери любимой дочери, беспробудно пила. И теперь, смотря в нежное, родное лицо девушки цыганка ощутила, что Господь смилостивился над нею и вновь послал ей с того света родное дитя, которое теперь, окровавленное лежало перед ней. Ее худенькое тело с лицом, лишенным всех красок, было так юно и беспомощно.

Решение – дикое, сильное, дерзкое – было принято Шанитой стремительно. Быстрым взором она огляделась по сторонам и заметила, что солдаты не обращают на нее внимания и вообще отошли к дальним кустам. В следующий миг цыганка наклонилась над девушкой и отметила, что с губ раненой срываются болезненные хрипы и тихие, чуть слышные стоны. Положив на лоб девушки худую руку, Шанита наклонилась над нею и прошептала:

– Закрой глазки, доченька, я помогу тебе.

Та послушно смежила веки и словно впала в забытье.

Шанита выпрямилась и проворно развязала свой плащ. Быстро сняв со своих плеч широкий платок, она просунула его под худенькое тело девушки. Притиснувшись к телу раненой, цыганка связала концы платка на своей груди, перекинув их через плечи. Озираясь в сторону солдат, которые стояли к ней спиной, Шанита проворно выпрямилась, и девушка оказалась привязанной к ее спине. Цыганка была высокого роста, оттого ступни раненой доставали лишь до голеней Шаниты. Цыганка стремительно накинула сверху широкий плащ, поднимая столь неожиданно и чудесно доставшуюся ей ношу.

Чуть склонившись под тяжестью и ощущая, что девушка невероятно легка, Шанита, озираясь на солдат, которые курили трубки и о чем-то говорили, едва ли не бегом устремилась к ближайшему пролеску, который начинался у края дороги. Цыганка долго шла в сторону их лагеря, с опаской оглядываясь и вот-вот ожидая погони. Но ей повезло, и никто не заметил пропажу одного из мертвых тел, и погони не было. Уже через полчаса, тяжело дыша от долгой дороги и веса девушки, которая хоть и была легка, но все же недостаточно для худощавой Шаниты, цыганка добралась до своей кибитки. Здесь ее окликнул их вожак, но женщина проигнорировав его вопрос, без промедления взобралась в свою кибитку и только здесь, скинув плащ, опустила девушку на пол…