Глава 1

Если жизнь вдруг казалась страшной несправедливостью: начальник в очередной раз довел до нервного припадка; отношения с неким Никитой или неким Борей, как всегда, продержались полтора месяца и опять завершились фразой: «Как я могла связаться с этим уродом!»; в сотый раз не хватило денег на покраску битой машины… – Аврора знала, что надо делать.

Она отключала телефоны, надевала фланелевую пижаму в мишках Тедди и пряталась под одеяло. Очень прогрессивный метод!

Одеяло спасало от всех страхов и сомнений: под толстым слоем синтепона было тепло, уютно и безмятежно. Где-то там, снаружи, шел мокрый снег, улицы покрывали толстая наледь и грязь от гремучей смеси соли, песка и химикатов, на кухне, кажется, уже шевелилась трехдневная груда грязной посуды, а телефон наверняка обрывала мама, которая всегда ухитрялась отловить Аврору в самый неподходящий момент – в туалете или во время секса.

Под одеялом, сжавшись в калачик и обняв нежную пуховую подушку, Аврора воображала, что там, вокруг, совсем не ее квартира, а шикарный особняк за городом, в сосновом бору, где и озеро есть, и ели со снежными лапами, а в доме окна во всю стену, и деревянная мебель, и камин…

Аврора представляла себе, как в один прекрасный день курьер DHL вручит ей письмо от адвоката, из которого станет известно, что она – единственная наследница состояния какого-нибудь европейского миллионера. Позже адвокат пояснит, что миллионер по матери – русский, под конец жизни отыскал родственников и все оставил двоюродной внучке – ей, Авроре.

«Жалко, что все наши миллионеры – молодые, – подумала Аврора. – Вот скончается какой-нибудь Березовский и оставит Маше Ивановой из Моршанска пару миллионов, вот тогда начнется массовая истерика…»

Но как же это было соблазнительно воображать: неизвестный щедрый миллионер, сладкая жизнь «по праву рождения»! Ничего не надо делать, просто наслаждайся тем, какие у тебя классные родственники…

«Со мной ничего подобного уж точно не случится», – расстроилась Аврора и потянулась к своим транквилизаторам. Откинув одеяло, зачерпнула из пакета горсть «Мишек», развернула, сжала фантики в комок – чтобы не валялись горой, и съела все конфеты – пока не закашлялась от того, что во рту стало невыносимо сладко. Обнаружив, что чай в чашке закончился, сказала «Тьфу!» и отправилась греть воду.

Аврора не была мямлей и размазней. Скорее наоборот. Она была современной, резкой, остроумной и даже немного циничной девушкой. Но… Есть ведь люди – прекрасные, умные, талантливые люди, которые… ну, скажем, никак не способны водить машину: газ путают с тормозом, право – с лево, а как следствие – паника, истерика… Так же и Аврора при всех ее достоинствах не могла управиться с собственной жизнью.

Знала, что лучший способ усмирить босса, одуревшего от ощущения собственной значимости радиодиджея, – просто послать его, и чем дальше, чем изощреннее, тем большим уважением он к ней проникнется. И сколько раз, уже почти выдохнув: «Да шел бы ты на… и растудыть твою мать! В … такую работу!» – Аврора отвечала: «Я поняла. Хорошо. Ладно» – и уходила, дрожа от ярости. Потому что если ее матюки не сработают, если уволят – а он мог и без повода уволить, просто так, под горячую руку, решив, что кто-то там не соответствует его гороскопу, – то…

То что?

Аврора даже представить не могла – ЧТО.

Возвращаться к маме?

Конечно, та ее пустит. Но с демонстративным проявлением такого презрения, с выражением такого сочувствия к себе, любимой, за то, что родила такую нелепую дочь; со столь громкими упреками и предупреждениями, что это всего на две недели, а заодно со ссылками на Жанну – идеальную дочь, которая не просто зарабатывает кучу денег, встречается с лучшими представителями а) богемы, б) бизнеса, в) просто с очень красивыми мужчинами и ко всему прочему сама – звезда экрана, что Авроре заранее казалось: лучше пусть ее в тюрьму посадят или заставят любимому боссу ботинки чистить – только не это.

Размышляя подобным образом, Аврора добралась до кухни, которая была еще и ванной. Все в этой квартире было странным. Комната и кухня огромные, а коридора почти нет. В туалете запросто можно было поставить письменный стол, а вот ванна – на кухне, за шторкой, старая и жуткая. Ко всему прочему вода нагревалась с помощью кошмарной колонки – черной, перекореженной, которая, по слухам, уже не раз взрывалась. Окна были высокие, старые, с такими щелями, что их пришлось заливать герметиком – в первую же зиму Аврора чуть не умерла от холода. Батареи грели отчего-то только в начале осени и в конце весны, а всю зиму стояли едва теплые. Приходилось с риском для жизни пользоваться обогревателями – проводка была наружной, хлипкой и не выдерживала больше одного прибора в одну розетку. Как-то, прямо у Авроры на глазах, обуглился провод, это отучило ее пользоваться электрическим чайником. Единственное, что радовало, – хозяйка сдавала квартиру за смешную цену: во-первых, потому, что этот ее сарай, хоть он и находится в самом центре города, никто не желал снимать: слишком много неудобств и хлопот по их преодолению, а во-вторых, потому, что хозяйка, Елена Владиславовна, всю жизнь дружила с бабушкой Авроры.

Аврора поставила чайник на плиту и с ненавистью уставилась на ванну. Когда она только-только сюда переехала, ванная на кухне ее даже веселила – нежишься в пене, куришь, пьешь кофе… Но как только она привела к себе молодого человека… Как его звали? Э-э… Паша, кажется… Так вот, когда Паша узнал, что мыться надо рядом с плитой… В общем, он тоже посмеялся, но было в его смехе что-то обидное. Потому что, согласитесь, ванна на кухне – это ненормально.

Собственно, и вся Аврора была ненормальной. Мама – редактор известной газеты, отец преподает в Оксфорде, отчим – бизнесмен, сестра – звезда, а Аврора…

Первый раз ей захотелось убить маму, когда та сначала пообещала ей квартиру бабушки – дивную квартиру на Тверской, а потом, когда Аврора уже собрала вещи и купила вешалку в коридор, сообщила, что она решила квартиру сдавать и Аврора должна войти в ее положение. Мило. Второй раз подобное желание возникло, когда квартиру на проспекте Мира, которая досталась от дедушки, милостиво предоставили Жанне. Отчим Авроры, родной отец Жанны, сделал там ремонт, и матушка погнала «телегу» насчет того, что отчим их всех содержит, так что ему принимать решение, как распоряжаться имуществом. Бред! Бред и свинство!

Конечно, можно было снять «нормальную» квартиру, причем где-нибудь даже не в Митине, а хотя бы в Свиблове, но Авроре страсть как не хотелось жить в Свиблове. Поэтому она время от времени пугала молодых людей занавеской, старой ванной, допотопной плитой и холодильником «ЗИЛ», который достался ей вместе с квартирой и у которого дверца открывалась целиком – то есть она не держалась на петлях. Иногда Аврора надеялась, что когда-нибудь сможет даже выкупить эту странную квартиру, сделает вместо ванны душевую кабину и освежит потолок и…

Но все упиралось в деньги, которых никогда не хватало. Аврора как-то заикнулась насчет денег в долг у отчима, но мама ее заклевала: мол, они и так по гроб жизни ему обязаны. К тому же как она будет долг отдавать – со своей смешной зарплаты?

Вообще-то отчим был довольно щедрый – маме дарил шикарные вещи, украшения, она покупала фантастическую мебель. И Жанна тоже отлично себя чувствовала – отец презентовал ей «Ауди ТТ» и все такое, и не то чтобы он как-то особенно не любил Аврору, просто матушке не хватало сил расстаться с деньгами в пользу старшей дочери. К тому же она всегда повторяла, что у Авроры есть родной отец.

Однако отца, который давно уехал в Оксфорд преподавать русскую литературу (Аврора предполагала – подальше от мамаши), нельзя было назвать человеком с большой буквы. Он более или менее привык к мысли, что у него есть дочь, только когда Аврора стала сама зарабатывать на жизнь и окончательно рассталась с надеждой на то, что родители – это те люди, которые могут решить ее проблемы. Отец стал писать из Англии длинные, увлекательные письма, начал всерьез беспокоиться насчет того, что Аврора знает всего один иностранный язык – английский. И еще он выражал недоумение, почему его дочь, его кровь и плоть, выбрала такую невыразительную профессию – координатор.

Да, на радио Аврора была чем-то вроде администратора, но почему-то там администратором ее не называли, а величали именно координатором. А заодно она делала репортажи и «стрит-толки» – чтобы не умереть от тоски. Работа была гнусная – начальство за лишнюю копейку готово было повеситься, а если вдруг сослуживцы подозревали, что именно у тебя есть шанс получить повышение, то за считаные секунды плелись интриги, придумывались ловушки и совершались всевозможные инсинуации. Аврора, насмотревшись, как рыдают, скандалят и увольняются коллеги, знала, что именно здесь ей карьера не светит, и решила при первой возможности перейти на другую станцию. Но возможности отчего-то не возникали. Аврора так выматывалась на работе, которая начиналась в одиннадцать утра и не заканчивалась никогда, что ей просто не хватало времени наводить мосты. Она даже с мужчинами знакомилась там, куда ходила по работе. И это у нее тоже получалось с переменным и сомнительным успехом.

Какое счастье! Завтра настоящий, полноценный выходной! Ей не надо в субботу ехать на радио – «всего на пару часов», потому что приезжает какой-нибудь Шнур и всех корреспондентов, секретарш и прочих надо так построить, чтобы ему не забыли выписать пропуск, не оставили где-нибудь в коридоре без чая и кофе, разрешили курить, ну и все такое…

Зазвонил телефон.

Аврора схватилась за голову. Она совершенно забыла о рабочем мобильном, который уже полдня обещал разрядиться. Но не разрядился, скотина!

– Алло… – с мукой в голосе произнесла она в трубку. У нее был особенный голос для особых случаев – если надо было соврать, что болеешь, когда тебя пытаются отослать на вечеринку для рекламодателей в какой-нибудь «Истра Холидей», куда надо приехать в семь утра и проследить, чтобы на всех хватило столовых приборов.

– Аврора! – возмутилась мама. – Я тебе звоню уже пять раз подряд! Ты где?

– Мам, я спала, – вяло отозвалась Аврора.

– Сейчас всего девять вечера! Ты взяла моду так рано ложиться? – негодовала матушка.

– Мам, у меня мужчина, и мы занимались любовью! – сорвалась Аврора, которая устала от того, что родительница вечно к ней цепляется.

Но мама никогда не слышала того, чего не хотела слышать. Поэтому она просто не обратила внимания на слова Авроры. Или материнское сердце подсказало ей, что дочка врет.

– Ты помнишь, что завтра день рождения Степана? – спросила она.

Степан – это отчим. Если честно, Аврора его… недолюбливала. С одной стороны, он был не злой человек. Но, во-первых, лично для нее, Авроры, он не сделал ничего хорошего. Ни разу не помешал матушке ее мучить, делать ей замечания и негодовать на тему того, какая у нее бестолковая дочь. Все восхищались, какой Степан герой – воспитывает чужую девочку, как родную, но все дело в том, что он ее не воспитывал! Всего один раз, когда Аврора в шестнадцать лет первый раз напилась до розовых слонов, позвонила домой, нарвалась на Степана и попыталась объяснить, что ей нужно вызвать такси, но у нее нет денег, он ее нашел, привез, помог добраться до кровати и посоветовал не мешать водку с портвейном. Все!

Отчим начинал рабочим на заводе, а потом купил фабрику и еще парочку, но даже сейчас, когда мамаша заставляла его покупать костюмы от «Китон», они смотрелись на нем, как телогрейка. Шикарный костюм существовал как-то совершенно отдельно от Степана, впрочем, как и часы – золотой «Ролекс» выглядел на нем дешевой подделкой. Отчим был театрально грубоват, очень гордился своим происхождением – вот, мол, как высоко прыгнул, и часто маскировал эдакой пролетарской беспардонностью сложные чувства, правда, Аврора не могла понять, какие именно. Но вопросы вроде: «А чего это вы столько голой снимаетесь?», адресованные начинающей актрисе, он задавал, кося под дурачка, и все ему прощали – вроде чего с него взять, из грязи в князи… Авроре же мерещилось, что он играет в какие-то хитрые психологические игры. Правда, все могло быть проще – наверное, он и есть такой валенок, каким хочет казаться…

Авроре он тоже запросто мог надавить на больное: пошутить по поводу ее успешной карьеры. Мол, годам к сорока дослужиться до ассистента программного директора – «принеси кофе, распечатай договор» – дивная должность. Радовало лишь то, что Степан никому не давал спуску. Даже родную дочку Жанну он подкалывал на тему того, как странно, что в ее возрасте все еще растет грудь – в двадцать была одного размера, а в двадцать три увеличилась.

Собственно, загадка объяснялась просто: Жанна нарастила грудь до третьего номера, так как считала, что просто обязана эксплуатировать свою сексуальность, раз уж ей повезло родиться такой красивой и соблазнительной. А для такой лапочки и куколки это нонсенс – грудь первого размера! Жанна заняла у мамы денег (которые не дали Авроре на покупку новой машины), закачала в себя силикон, и… количество писем из колоний строгого режима на имя звезды экрана увеличилось в три раза…

– Нет, – искренне ответила маме на ее вопрос Аврора.

Предполагалось, что в связи с днем рождения Степана все родственники должны за неделю созваниваться, охать, охать, обсуждать, как банально дарить «Картье» и как пошло покупать аксессуары от «Гермес», придумывали какие-то тайные поездки в Милан за последними новинками от «Костюм Националь». А так как Аврора не могла принять во всем этом участия, то о дне рождения отчима она вспоминала за два часа до праздничного события – тем более что лично ей мама со Степаном на день рождения который уж год подряд дарили кожаные перчатки. Заурядные кожаные перчатки – коричневые. Сначала – несколько лет – черные, но теперь только коричневые.

Мама выдержала паузу.

– Тогда купи ему завтра что-нибудь скромное. Например, галстук от «Корнелиани», – холодно посоветовала она. – Будут гости.

– Какие гости? – осторожно спросила Аврора.

Мама не без удовольствия перечислила. В последнее время Степан и его компаньоны увлеклись кино, театром и благотворительностью, что помогало им дружить с режиссерами, актерами и политиками. Так вот завтра они все и приедут на скромный домашний прием.

Аврора похолодела. Конечно, домашний прием – это круто. Будет отличный стол, все очень вкусно, из ресторана, и знаменитые актеры – тоже здорово, но…

Что она наденет? У нее не то чтобы шикарного вечернего платья, у нее и обычного-то вечернего платья (или хотя бы вечерней кофты) нет. Конечно, она может завтра махнуть в «Наф-Наф» и купить там что-нибудь красивое, но ведь остальные – и мама, и Жанна будут в чем-то восхитительном и очень дорогом, да еще и украшения наденут… И они будут кривиться из-за того, что на ней «Наф-Наф», а не «Луи Виттон», и Авроре будет неприятно.

– Мам, а зачем я вам нужна? – пробормотала она. – Я смертельно больна, парализована…

– Вызови врача! – отрезала мама. – Завтра придут известные люди, и я не хочу, чтобы создавалось впечатление, что у нас недружная семья…

– Ма, – повеселела Аврора, – а Степа что, в Думу целится?

Мама выдержала еще одну паузу, еще более напряженную. Просто мхатовскую драматическую паузу! Во-первых, она не любила, когда Степана называли Степой. Ее вообще тихо бесило имя супруга. Но из двух зол – не выходить замуж за человека по имени Степа или найти другого претендента на свою руку, с элегантным именем, пусть и немного беднее, – она выбрала меньшее и называла мужа полным именем. Аврора вообще не раз замечала, что Степан матушку немного раздражает. Давным-давно она рассчитывала его переделать: предполагала, что тот похудеет, овладеет светскими манерами, будет с усталым видом говорить, что отдыхать можно только на Сейнт Барте, но Степа так и остался при спасательном круге на талии и с румянцем во всю щеку – этаким простачком, которого нимало не волнует, что о нем думают люди, включая и жену, и детей, и родителей.

Аврора помнила, что когда-то давно, когда мама была еще обычной журналисткой, а Степан работал каким-то там замдиректора на каком-то заводе, мама была веселой, пусть немного высокомерной, пусть с претензиями, но вполне сносной, а временами очень даже обаятельной женщиной. Кажется, она любила, что называется, загулять, и маленькие Аврора с Жанной подслушивали под дверью семейные ссоры – мама, кстати, умела тогда здорово ссориться: била посуду, вопила, как в итальянских фильмах, а потом бросалась на Степана и кричала, что любит его больше жизни. Подруга Авроры, Лена, очень боялась, когда родители ссорились: мама потом неделю не разговаривала с отцом, а тот приходил домой мрачный, с бутылкой пива, и не брился. Аврора же с детства не боялась скандалов – мама умудрялась любую ссору превратить в фарс, даже если Степан пытался выяснить, что за синяки у нее на шее и почему от нее пахнет «Фаренгейтом». Страшно стало потом – когда мама свихнулась на карьере, вечной молодости и духовном перерождении. Как-то сразу, вдруг, она превратилась в зануду, ханжу и фанатку каких-то кошмарных диет, и ко всему разом всплыли былые обиды, от упреков в адрес отца Авроры до воспоминаний, как трудно было саму Аврору рожать. Мама стала серьезной и правильной – настолько, что даже намек на то, что Степан в качестве депутата – это весело, вывел ее из равновесия. Ну, как же – человек растет над собой, а сие достойно уважения…

– Такие вещи по телефону не обсуждают, – отчеканила мамаша. – Завтра в семь на Новой Риге, в нашем доме.

– Ма, мне это снится или ты затеяла всем показать, какая у нас образцовая семья? Ты что, позвала прессу? – ахнула Аврора.

– Ты там у себя на работе совсем одичала, – не совсем ясно выразилась мама и повесила трубку.

Аврора посмотрела на мобильник, скорчила ему морду и тоже отключилась.

Единственное, что ее может спасти – это немедленно позвонить Ларисе и попросить у нее какое-нибудь вечернее одеяние. Приятельница Авроры, владелица марки «Персонаж», иногда выручала знакомых, которым была нужна модная одежда не слишком дорого. А что, неплохой выход из положения: если мамаша реально соберет у себя светских хроникеров и у Авроры, не дай бог, как у дочери известного бизнесмена, спросят, что за наряд она надела на столь торжественное событие, можно будет разрекламировать подругу (вряд ли кто решит, что она надела ее платье от бедности – все-таки дочь известного предпринимателя) и получить скидку.

«Хорошо, наверное, быть известной, – вздохнула Аврора. – Тебе бесплатно достаются разные вещи, тебя приглашают во всякие салоны красоты…» Но тут она вспомнила, что недавно читала интервью, кажется, с Дженнифер Анистон, которая сказала: парадокс в том, что ей стали дарить дорогие дизайнерские платья тогда, когда она стала в состоянии купить их сама в любом количестве.