Далёкая близкая моя приятельница, Марина Калинина, бойкая девочка-комсомолка без возраста, доброе сердце, палочка-выручалочка. Я познакомился с ней на улочке, где когда-то текла речушка с бодреньким названием Таракановка.
Пережив различные периоды становлений и падений в нашей Советской стране, она оставалась на плаву. Встала в бухточке бывшего проектного института, «разбитого» на множество разных помещений, сданных под разные фирмы и фирмочки. Свою фирмочку она назвала «Оздоровительный центр» и годы продолжала это своё предпринимательство, переживая больше невзгод, нежели удач. Тогда в 1989 году она встретила меня на этой самой Таракановке, освободившегося, прошедшего «малый круг» хождения по мукам разных лагерей и тюрем. Я стоял растерянный, в домашних тапочках, из колонии, в устаревших вещах шестилетней давности, несуразный, с мусорным ведром, словно не сознавая до сих пор, где нахожусь. Тогда в мае 1989 она проявила ко мне неподдельную доброту и участие, общаясь просто и открыто. Такая для меня она и осталась. Десяток лет мы не виделись, лишь изредка перезваниваясь. И только в следующем веке, через 13-14 лет после первой встречи, случилось нам увидеться вновь.
Я надеюсь, что эти беседы были для неё так же приятны, как и для меня. Хотя одно беспокоило её явно. Она никак не могла переработать мысль, что я, в каждую очередную встречу, разительно, по её мнению, меняюсь . Никак не могла она поверить в искренность и увидеть закономерность . Очень хорошо относясь к этому человеку, я написал для неё следующую притчу.
Старый садовник не смог больше обрабатывать свой сад и уехал жить в город. Поселился он в одном из трущобных районов серого громадного города. Как-то чистя свой старый сюртук, он сунул руку в карман и обнаружил там старые засохшие зёрна. Да, обычные семечки. Только семена те были все разные, от разных растений, а от каких – старик уже знать не мог.
– Что ж, посажу я их у нас во дворике, посмотрим что вырастет.
Взял старик эти семена и на кусочке земли, оголившейся от вспухшего и треснувшего асфальта, посадил их в почву.
Жил старик в доме, стоявшем лицом к лицу к другому дому. По бокам также тесно стояли дома. «Колодец» – так назывались эти дворики в том огромном, сыром городе. Солнце еле пробивалось через стены – в этой стране солнечные дни были редкостью – лишь в вечерние часы перед заходом оно успевало коснуться земли и согреть пробивавшиеся ростки. Время шло, растения росли, и вначале они почти не отличались друг от друга. Все были серые и блёклые. Потом,через какое-то время, можно было уже отличить проявлявшийся чертополох, кустик, принимавший очертания крапивы, хилую осинку. Одно деревце оставалось непризнанным.
Это непонятное для других растение с самого начала пытались оттеснить, заслонить от живительного света. Чертополох колол колючками, другие растения жгли, бросали тень, душили своими корнями молодой побег. Но деревце продолжало жить. Тоненькое и пропылённое, оно тянулось к свету, жадно хватая редкие лучи солнца. Оно было неприглядным: какие-то ветки обломали прохожие и ветер, какие-то листья, не успев расправиться, завяли, кора трескалась от недостатка влаги. Но вот чудо: та непостижимая сила, которая сидела в семени, толкала и толкала рости деревце вверх к солнцу. Оно всё время изменялось: то оно казалось ненужным кустарником, то, выпустив вновь свежие зелёные листочки, радовало глаз.
Садовник уже потерял интерес ко всем своим насаждениям. Забыл о них и даже перестал поливать. Но всё та же сила заставляла деревце тянуться вверх, оно глотало капли дождя, подставляя листья ветру. Тянулось к вожделенному солнцу. Вокруг от прежних соседей не осталось почти ничего: высушенные стебли да обрывки жёлто-бурой травы.
В один день старик проходил мимо дворика и обомлел: одиноко и гордо стояло тонкое и гибкое высокое дерево. Оно так выросло, что верхние листья изумрудом переливались на солнце; на ветвях сидели птицы и пели гимн жизни. Его ветви так окрепли, что ветер их больше не ломал, а лишь играл с ними, как с равными.
Старик смахнул слезу и подумал, что, пожалуй, это хороший подарок и его трудам, и его старости. Думал он и о семечке размером с пылинку, и о том, какая может произрасти сила жизни, которая вырвется из мрака камней и, несмотря на серое, могильное окружение, будет жить ради солнца и света ради тёплых животворящих лучей .
– Жить ради света, где б ты не был, – думал садовник, – жить ради света.
Жили-были две голубки. Мать и дочь. Белочка и Розочка. Жили они одни. Отец Розочки, красивый, сизый голубь, попал однажды на огромный океанский лайнер, который перевёз его в другую страну, на другой конец земного шара, и он больше никогда не сумел оттуда вернуться. Он нашёл себе другую голубку и жил с ней в мире и счастье. От этой любви у них появилась маленькая милая девочка-птичка. Так и жили они в громадном новом городе по имени Новый Амстердам.
И осталась Розочка с мамой в свои два годика. Мама очень любила свою Розочку. В приливах любви она обнимала её своими крыльями и целовала клювиком. Целовала так страстно, что от этих проявлений материнской любви оставались царапины, ссадины, синяки, вырванные перья. Розочка очень любила свою маму, но страдала без отца. Миновав период птенца и, став подростком, её тоска по отцу стала настолько невыносимой, что она отправилась к нему через океан.
У отца она прожила долгие годы. Она хорошо выучила язык той страны, но не получила желанного и такого вожделенного тепла. Большинство любви её дорогого отца пошла на её маленькую сестрёнку. Сердце Розочки все больше тянулось обратно к матери, и она стала стала собираться обратно в дальнюю дорогу через океан.
Мама Белла была несказанно рада своей дочечке. За все эти годы она привыкла жить одна в просторном гнезде, чувствуя себя ничем не скованно и фривольно. Теперь надо было потесниться. Любовь к дочери и чувство тесноты сталкивались в сердце у Белочки, и она ещё сильнее сдавливала свою дочь, так что хрустели косточки и острый клювик любящей матери оставлял больные следы.
О проекте
О подписке