Дудинцевы молча поужинали и молча разошлись по разным комнатам, как повелось со времени учебы Олега в университете другого города. Обычно они сплачивались в каникулярные дни сына и осторожничали наедине, а тут мимолетная размолвка легко сломала хрупкое равновесие.

Теперь все свободные часы муж проводил в кабинете, изредка захаживая в кухню чего-нибудь пожевать. Если не находил еды в кастрюлях, сам жарил себе яичницу и варил кофе. Вел себя так, будто жена была невидимкой.

Вера не понимала причины такого к ней отношения. Вернее, отсутствия всяких отношений. Это при том, что Максим перестал задерживаться в лаборатории. Работа – дом, тут они сравнялись. В Вере разгорался тлеющий гнев. Хотелось напрямик спросить у Ирины: снова ты? Твои козни?

Не спрашивала, невольно включаясь в игру. Брак Порядиных, нетрудно догадаться, тоже не был гладким, они тоже лгали детям ради искусственного спокойствия. Марик поступил в «Олежкин» вуз, Асенька забегала к тете Вере узнать, нет ли писем…

Тягостная игра в ОСС длилась до вхождения сына в самостоятельную жизнь. Он женился. Едва взглянув на невестку, Вера подумала: безнадежна. Белокурое чудо по имени Маша взирало на Олега небесно-голубыми глазами, словно язычник на идола. Чудо пока пребывало в неведении, что мужские идолы Дудинцевых любят, когда на них молятся как можно больше женщин. Считать тебе скоро надоест, Маша, представительниц супружнего гарема…

Вступив во владение квартирой Раисы Павловны, молодые отдалились и по расстоянию, и по духу: Олег предпочел другой институт, хотя отцовский к тем годам существенно упрочил свое положение. Максим витал в космосе и, сталкиваясь в кухне с женой, кажется, еле припоминал, кто она такая.

…Его звонок вкупе с заговорщицким голосом застал Веру врасплох в учительской посреди гомона большой перемены. Вера в буквальном смысле пережила значение слова «офигела»: порыв осеннего ветра за окном подхватил и унес с тополя фиговые листья. Этого не могло быть, как не могло быть того, что муж пригласил ее куда-то «на вечер вдвоем».

– Ты не ошибся? – холодно спросила она. – Я Вера.

– А кто еще! – рассмеялся Максим. – Запиши адрес.

Вера тупо смотрела на расплывающиеся в глазах буквы, которые сама записала. Адрес назначенного места свидания не был ей известен. Почему Максим просто не назвал ресторан? Или это кафе? Впрочем, он не говорил ни о ресторане, ни о кафе…

Три урока она отвела на автомате. Купила по пути домой тушь для ресниц. Приняла душ, подкрасилась, влезла в джинсы и непритязательный черный свитер с воротом хомутик – так выглядела моложе, зеркало подтвердило.

Такси подвезло Веру к многоэтажному дому последних лет социалистического строительства. Обыкновенный двор в саженцах под окнами, грубо сбитая надолба крыльца, железная дверь на первом этаже со следами сварки в шарнирах… Как-то все это подозрительно… Кто живет в квартире, что задумал хитроумный муж?

Через минуту бесплодных усилий дозвониться/достучаться Вера убедилась, что дверь не заперта, а внутри никого нет.

Стол в кухне был накрыт на двоих: бутылка коньяка, салаты, бутерброды, пачка «Pall Mall», пепельница. В единственной комнате белела стеганым покрывалом двуспальная кровать. Чистенько, светло-оранжевые обои, шторы под тон. Надпись в углу черным маркером – внелитературный глагол в применении к неизвестной Рите С.

А вот и сам режиссер! Вера кинулась в прихожую на трель дверного звонка, готовая залпом выложить мужу, что она думает об этой хате, равно годной для съема продажных девок и убийства постылых жен.

Сияющий взор вошедшего человека с конфузливой радостью устремился к Вере из-за букета роз.

– Андрей?!

– Прости, я не сильно задержался? Я поздно прочел твое письмо…

Он ожидал совсем другой встречи и долго не мог сообразить, что обманут так же, как Вера.

Письмо от ее имени с приглашением «на вечер вдвоем» Андрей вынул из домашнего почтового ящика. Изумленный, заинтригованный, разорвал послание на клочки и, купив букет, помчался по указанному адресу.

– Зачем выбросил письмо?

– Ты просила меня сразу его уничтожить, – пробормотал Андрей. – В нем же и написала… Я думал, это ты… не знаю твоего почерка…

– И ты поверил?!

В своем далеко зашедшем розыгрыше Максим просчитал даже счастливую растерянность Андрея. Понятно, что у Порядина голова пошла кругом от нежданного предложения женщины, любимой, как он полагал, безнадежно…

Они замерли и переглянулись: в двери щелкнул на два поворота ключ! Донеслись звуки удаляющихся по ступеням шагов.

– Максим! – закричала в ужасе Вера, колотя в замкнутую дверь кулаками. – Что ты творишь?! Что ты со мной творишь?!!

– Это Ирина, – вздохнул Андрей.

Вера рванулась к кухонному окну. Он был прав: в синих сумеречных проемах между стволами берез просквозила женская фигурка.

– Боже мой… За что они так с нами?!

– Решили расставить точки над «i».

– Свести нас, чтобы самим сойтись без проблем?

– М-да… Не весьма с их стороны тонкий намек.

– Они придумали это из-за меня.

– Похоже на то, – невесело усмехнулся Андрей.

За полтора часа пленники пустили в дым пачку «Pall Mall». К коньяку с закуской не притронулись. Вера плакала, Порядин пытался ее утешить. Словами, не приближаясь. Выбрались впотьмах через окно, благо впритык к нему росло дерево.

– Провожу, – настаивал он. – Хотя бы до остановки.

Вера шла, ехала, снова шла как пьяная. Дымная голова раскалывалась от унизительного чувства безнадежности, ярости и стыда. Жестокая выходка мужа последней каплей пала в чашу терпения. В клееную-переклееную чашу.

Дома было тихо. Из-под двери Максимова кабинета сочился желтый свет.

Собраться, уйти, сбежать куда угодно, в поселок к тетке… которой Вера не нужна… никому не нужна, кроме Андрея… А он – не нужен ей.

Бритва. Дежа-вю из будущего – вот что подсказывало испытанное когда-то наваждение с бритвой. Вера села на край ванны: говорят, в воде это легче сделать. Теплый, как грибной дождь, поток струился сквозь пальцы.

– Вера, ты в ванной?

– Нет, меня здесь нет.

– Не шути со мной.

– Глупый был вопрос.

Щелчком закинув лезвие на полочку, она слизнула красную каплю со случайного пореза на мизинце. Сюжет истории одного суицида поменялся на ходу. В мыслях стало чисто и звонко.

Дверь ванной распахнулась. Максим отпрянул, но крепкая пощечина успела впечататься в щеку… И шею Веры сдавили стальные тиски. Руки мужа были холодны и неумолимы.

– Жми, – прохрипела она, глядя налитыми кровью глазами в его налитое кровью лицо.

– Дура. Пошла вон.

Ему стоило огромного напряжения воли разжать пальцы и оттолкнуть жену.

Вера сползла по стене с ощущением разрыва горла. Жгучий воздух резал натужные легкие. Большими хлебками хватала Вера колючую жизнь со вкусом талого снега и запахом меди. Наполнила себя дыханием до хруста шейных позвонков, зажмурилась. Посидела, дыша уже не бурно, чувствуя, как лопаются в ней корки залежалых лавин, как течет и остывает горячая магма.

Добравшись по стенам до желтой полоски света, Вера сиплыми толчками слов сказала:

– Я. От тебя. Не уйду. Ты тоже. Не уйдешь. От меня. Я знаю.

Сказала и залаяла – так засмеялась. Не могла по-другому саднящим горлом.

– Психушка по тебе плачет! – крикнул Максим за дверью.

– А по тебе – тюрьма.

На ночь она выпила сырое яйцо и чашку молока с медом. В школе никто не удивился, что закуталась до подбородка в тонкую шаль и говорит хриплым голосом. Эпидемия гриппа набирала в городе обороты, вот и Ирина Алексеевна заболела…

Ничего не изменилось. Максим с виду был равнодушен по-прежнему. Ирина недолго «бюллетенила». По выходе похвалила Веру на педсовете за интересные классные часы. Работали как раньше. День шекспировских страстей будто выпал из календаря, хотя в доме явственно ощущалась атмосфера настороженности и ожидания.

Когда однажды в кухне что-то загремело, Вера подумала, что Максим грохнул об пол противень, в котором запекал себе свиной окорок. Аромат мяса и специй разливался по всем комнатам сквозь ток скрытых эмоций… С вскипевшим тотчас намерением сказать мужу что-нибудь хлесткое, она поспешила в кухню. И остолбенела.

На полу, заляпанном жирными брызгами, действительно валялся опрокинутый противень, и под столом румянился бочок хорошо прожаренного окорока. Максим лежал, раскинув руки, с кухонным полотенцем на лице. Видимо, выпало полотенце из пальцев в последний миг.

Очнувшись, Вера сразу же позвонила в «Скорую». Врачи сказали – кровоизлияние в мозг, смерть была мгновенной.

Устройство гражданской панихиды и похорон взял на себя институт. Друзья Максима, настоящие и мнимые – те, кто тайно с ним враждовал, говорили о нем как о крупном ученом, чьи масштабные труды еще не оценены по достоинству, но обязательно будут. Говорили, что был он прекрасным человеком, другом, семьянином и примером для всех. Обращались к вдове с неподдельным сочувствием. Никто не сомневался в ее страшном горе. Некрасиво хлюпая носом, рыдала рядом Ирина. Плакали Олег с Мариком, студентка Асенька и даже Андрей. Вера вытирала щеки вышитым платком из набора, подаренного ей Максимом в дни Олежкиных каникул. Ясная теплая вода омывала лицо, внося в расслабленные мысли приятное умиротворение.

Жаль, что Максим не увидел внучку – копию своего женского воплощения. И двоих внуков – сыновей Марика. Андрей-то успел с ними повозиться, пока его не прикончил рак поджелудочной железы. Снова все плакали, в том же составе и месте, но теперь без него…

Вера Георгиевна оторвалась от бездумного созерцания окна. Из форточки несся смолистый дух хвои и весны. Собака легонько потянула зубами за подол халата – хватит сидеть, на улицу пора.

– Пора, – согласилась Вера Георгиевна, – очки найду и пойдем.

Очки на прогулке были нужны ей для покупки газет. Киоскерша позволяла постоянной покупательнице пролистать свежие номера «Вечерки» и «Аргументов» с их фактами. Если заголовки казались непривлекательными, Вера Георгиевна газеты не брала.

Куда-то очки запропастились и нашлись вскоре – на голове. Растеряха, отругала себя Вера Георгиевна. Вынула из стакана с содовым раствором низку вставных зубов. Интересно, думает ли Женька, что с искусственной челюстью человеку жить стыдно и уже нельзя? Верочка так думала в юности…

Тугрик сделал на улице свое дело. Хозяйка сунула руку в резиновую перчатку и специальным совком аккуратно положила «дело» в целлофановый пакетик. Зашагали потихоньку привычным маршрутом к мусорному ящику, оттуда по аллее к газетному киоску.

Просмотрела «Вечерку». В ней писали о махинациях с земельными участками, было много весенних советов по саду-огороду. Ничего любопытного. Не купила газету, только и зацепился взгляд за неуловимо знакомую фамилию в колонке некрологов. Ушел из жизни какой-то Петухов А. В., прекрасный человек, семьянин и так далее…

В магазине вкусно пахло соленой селедкой. Вера Георгиевна помешкала и не стерпела – взяла рыбку и пучок зеленого лука к пюре. Изжога, конечно, помучает, ноги отекут, но разок можно. Если и малой радости себя лишить, уж лучше впрямь под гранит.

Горка мятой с молоком и маслом картошки, приправленной лучком, сбоку ломтик селедки – простая еда. Зато со вкусом детства. Мама любила, и Верочка не отставала – трескали за обе щеки…

Вера Георгиевна цокнула языком, призывая песика на остатки пюре. Он понюхал и отвернулся. Она вздохнула:

– Избаловались мы на мясном, – с собакой была на «мы».

День незаметно ушел в прошлое, как жизнь. Вера Георгиевна дважды зевнула и обрадовалась: может, удастся избежать бессонницы. Засеменила, теряя тапки, на ежевечерний тет-а-тет по телефону с Ириной Алексеевной. У той пошаливало сердце и что-то неладное началось с почками.

Рассеянно слушая душераздирающий рассказ о почечных коликах, Вера Георгиевна размышляла: а если бы они с ней махнулись мужьями? И неожиданно для себя прервала приятельницу:

– Ответь-ка мне, Ирина, а чего вы с Максимом ждали, когда заперли нас в блатхате? Что мы поутру проснемся и радостно выйдем к вам рука об руку?

Голос в трубке захлебнулся на полуслове. Ни разу не затрагивали они в разговорах «щепетильную» тему, а Вера вдруг нарушила табу. Ирина Алексеевна затаилась, соображая, не отключиться ли без пожелания спокойной ночи… И приняла вызов:

– Никогда не понимала, зачем ты цеплялась за него.

– Думаешь, ты была бы с ним счастливее? С бабником?

– Он всегда возвращался ко мне.

– К тебе? – удивилась Вера Георгиевна. – У тебя совесть есть законной жене такое говорить?

– Максим был моим, прежде чем ты стала его женой. Если б не твоя свекровь, он был бы моим!

– Не знала, что ты меня опередила…

– Верная Вера, – с отчетливой ненавистью прошипела Ирина Алексеевна. – Оба вы с Андреем праведников из себя корчили…

– Андрей совсем не прочь был изменить тебе со мной, – усмехнулась Вера Георгиевна. – Но я его не любила.

– Ты вообще никого не любила!

Ирина Алексеевна наконец-то отключилась.

– Поцапались, – сообщила Вера Георгиевна внучкиному портрету на полке. – Мужчин наших нет, а любовь бушует. Зря ты думаешь, что она после сорока заканчивается. Ничего она не заканчивается.

Чувствуя себя виноватой перед Ириной Алексеевной, Вера Георгиевна и расстроилась, и в то же время была довольна своей маленькой местью. Никуда не денется старая перечница, завтра позвонит, и больше они не поссорятся. Осталось-то обеим…

По телевизору показывали недовымершую рыбу латимерию. Синее в белых пятнах доисторическое существо лениво шевелило толстым бахромчатым хвостом и рудиментарными ножками по бокам.

Целакантообразные плавали в море, когда людей еще в помине не было. Исчезли сотни человеческих поколений с их бешеными страстями, а хладнокровные латимерии плавают себе… И с чего это Ирина Алексеевна воображает, что Вера никого не любила?

– У женщины должна быть одна любовь и один муж, – строго сказала Вера Георгиевна собаке, чтобы самой в этом не сомневаться.

И засомневалась.

– Не всем везет. Настоящая любовь – штука редкая. Как целакант.

Тугрик тявкнул – наверное, подтвердил.

Она помолилась: пусть хоть Женьке повезет. Решила с утра разобраться в бумагах. Выбросит ненужные, сверху положит завещание внучке на квартиру и поставит шкатулку с документами на видное место в сервант.

Бессонница подкатывала к горлу кислой селедочной изжогой. Жжет, болит – значит, живое. Во всем можно найти положительную сторону.

На всякий случай Вера Георгиевна снова помолилась – о смерти для себя, легкой и в сознании. Надо успеть поговорить с Олегом, взять с него обещание не бросать жену и дочь. Если только Мария сама не додумается уйти. Слово перед смертью, каким бы ни был сын ветреником, – дело надежное, уж мудрая-то свекровь точно все просчитала…

Вера догадалась о данной Максимом клятве Раисе Павловне, когда сидела, полузадушенная им, прислонившись к стене ванной комнаты. Максим сдержал слово. Презирал Веру, видеть ее не мог, а не бросил.

Вздохнув, Вера Георгиевна осторожно повернулась на бок, стараясь меньше беспокоить желчный пузырь. Чертова селедка. Ведь зарекалась в прошлый раз не брать.

Скоро, скоро Максим встретит душу жены… Вот уж совсем не хотелось Вере Георгиевне лежать с ним всю оставшуюся вечность. С радостью уступила бы свое место Ирине Алексеевне.

Жаль, не прожить жизнь сначала. Повторите, пожалуйста…

Вера бы все исправила. Таким хорошим был Андрей, у них бы все получилось. Не Порядин Андрей, а тот, с птичьей фамилией, у которого списывала домашние задания по физике в седьмом классе. Не далеко же уехал тогда паренек из поселка, жил в городе. Раньше б знать да найти.

Вера Георгиевна встрепенулась: Петухов! Вспомнила – Андрей Петухов! Где-то недавно встречалась ей эта фамилия…