Строительство каменного храма

Голландская община, образовавшаяся в С.-Петербурге при реформатской церкви, построенной в 1708 г., со временем увеличилась. Некоторые из прихожан выполняли заказы православных общин города на Неве. Так, голландский купец Дирк Раш (Рам) в 1729 г. продал олово (по 7 руб. за пуд) для паяния железных листов на крыше Петропавловского собора^[55]. В 1730 г. купец Абрам Лимбург поставлял материалы из Голландии для капитального ремонта Троицкого собора^[56]. В мае 1732 г. по распоряжению Святейшего Синода голландскому граверу Оттомару Эллигеру жившему в С.-Петербурге, поручили гравировать штамп антиминса «в новопостроенную церковь, что в Летнем доме» императрицы Анны Иоанновны^[57].

В годы правления Анны Иоанновны (1730–1740 гг.) руководство общины решило построить новую церковь взамен сгоревшей деревянной и обратилось к русской императрице с прошением дозволить купить «обретающийся на Адмиралтейской стороне, перешед зеленый мост, на Мойке реке, по левой стороне перспективы угольный (угловой. – а. А.) дом господина генерал-лейтенанта Лефорта»^[58].

Прошение удовлетворили, и в 1730 г. голландцам выделили участок под церковь на углу реки Мойки и Невского проспекта. Впоследствии голландская община купила соседнее двухэтажное здание – на углу Невского проспекта и Большой Конюшенной, которым ранее владела графиня Строганова^[59]. Образовался единый земельный участок, где «угольные дома» разделялись обширным пустующим двором.

Часовню Крюйса снесли в 1730 г. из-за ее ветхости, после чего богослужения перенесли в дом, купленный общиной Голландской церкви за 315 руб. 75 коп. Участок с этим домом располагался на углу реки Мойки и (будущего) Невского проспекта^[60].

Помещение церкви построили на Мойке между участком полиции и домом пастора. С Мойки был и вход в церковь. «Церковь эта имела вид обыкновенного здания; богослужение отправлялось в большой зале, – сообщалось в православной печати. – Первым пастором был Грубе»^[61]. Несмотря на то что община никогда не была большой, за исключением короткого периода в XVIII в., она всегда имела священников; некоторые из них – заметные и интересные личности. Преемником скончавшегося в 1724 г. первого пастора голландской церкви Х. Г. Грубе стал Г. Крамер, в течение последующих 20 лет, вплоть до своей смерти в 1744 г., служивший общине^[62].

Пастор Й. Гаргон (служил на приходе с 1770 г.) – первый летописец истории голландской реформатской церкви в Санкт-Петербурге. Он пишет, что новое здание храма построено в 1741 или в 1742 г. под наблюдением пастора Г. Крамера^[63]. Однако петербургский историограф Федор Туманский приводит более раннюю дату постройки: «Реформатская голландская каменная (церковь), в 1739 году заведенная, состоит близ Зеленого моста в доме ныне купца Брауера»^[64]. Это противоречие можно упразднить, если допустить, что 1739 г. – начало возведения храма, а 1741–1742 гг. – завершение строительства.

Необходимые на постройку средства получили в виде пожертвований от Генеральных штатов – 2000 гульденов и от сбора средств в Амстердаме, принесшего около 5000 гульденов. Члены общины и заинтересованные лица в Санкт-Петербурге внесли также свои вклады в строительство^[65].

В 1744 г. любимого прихожанами пастора Крамера сменил пастор Й.Ф.Х. Карп (1719–1794). Его служение на этой должности закончилась плачевно в 1749 г. – ссорой с церковным советом. Конфликт возник из-за расхождения во мнении о назначении солиста церковного хора и постепенно перешел в борьбу за власть не только между давними прихожанами и новоприбывшими, в числе которых был и сам пастор, но также между российскими властями и представителем нидерландского правительства. Конфликт разрешился только после продолжительной судебной тяжбы с участием российских властей. Расходы, связанные с судебным разбирательством и с неудачным результатом для церковного совета, поставили общину на грань разорения^[66].

Голландская община в эпоху Екатерины II

По причине затянувшегося внутрицерковного конфликта община смогла назначить следующего пастора лишь в 1770 г., а пока была вынуждена пользоваться услугами пасторов французской и немецкой реформатских общин. С ними у голландцев еще раньше установились прочные связи, в свою очередь они тесно сотрудничали и между собой. Немецкий пастор Л.Ф.А. Дилтей (1726–1767 гг.) находился на службе у французской и немецкой реформатской общин С.-Петербурга, однако при назначении его на должность в 1760 г. голландцы решительно заявили, что также считают его своим пастором^[67].

Одно время даже рассматривался вопрос об объединении всех трех общин в церковное сообщество, однако до дела не дошло. Голландские моряки, с которых взимался «церковный налог», потребовали на этом основании ведения службы на родном языке. Община из-за конфликта с Карпом потеряла почти всех своих членов: если в 1748 г. она насчитывала 176 членов (мужчин), то в 1770 г. их стало всего 22.

Но внутренние конфликты не влияли на укреплявшиеся русско-голландские связи. Так, голландский мастер Петр Броувер (на русской службе с 1741 г.) восстановил сгоревший шпиль Петропавловского собора^[68]. Голландец Андрис Форсен (Andries Voorsing), «часового дела мастер», стал первым городским часовым мастером города. Он монтировал и много лет обслуживал часы на Петропавловском и Исаакиевском соборах, церкви Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы. Скончался в 1747 г.^[69]

Его дело продолжил часовой мастер Оорт Краас Барент (ум. в 1764 г.). Он привез в Петербург новые часы с карильоном для колокольни Петропавловского собора, которые изготовил в Голландии по заказу русского правительства^[70].

В 1770 г. для голландской общины назначили нового пастора – Я.И. Гаргона (1770–1775 гг.). За время его служения к 1775 г. число членов опять возросло^[71]. Пастор Гаргон оставил описание интерьера голландского храма: «Расположение кафедры и скамей для пастора, церковного совета и общины – согласно голландскому вкусу, но без стульев, а со скамьями по обеим сторонам до самого конца и с широким подходом к ограде для крещения и кафедре. Вся резьба по дереву покрашена в небесно-голубой цвет, растительный орнамент всюду позолочен, что очень украшает и без того красивую кафедру. Мужчины сидят по правую руку, женщины – по левую, до самого конца на скамьях, скамьи пастора и членов церковного совета, как и у нас, стоят вдоль стен по правой и левой сторонам, неподалеку от ограды. Аналои покрыты зеленой тканью»^[72].

Гаргон сообщает, что в мае 1771 г. из-за сгнивших балок чуть не обрушились чердак церкви и крыша кафедры. Появилась необходимость заменить их, и службы временно были перенесены в одну из комнат Гаргона. В результате ремонта был поднят потолок церкви, пристроена еще одна комната и проложена новая отопительная система. После окончания работ Гаргон написал стихотворение «В честь замечательного ремонта Голландской реформатской церкви в Санкт-Петербурге, оконченного 24 июля 1771 г.»^[73].

В 1752 г. на русскую службу поступил Йохан Исаак де Сварт. С 1773 по 1791 г. он являлся нидерландским резидентом и главой голландской колонии в С.-Петербурге. Йохан Сварт подвизался и на церковном поприще, сначала как церковный староста (с 1769 по 1772 г.), а затем как председатель церковного совета голландской реформатской церкви (с 1774 по 1793 г.)^[74].

Среди постоянных и временных прихожан насчитывалось большое количество германо– и франкоязычных членов общины. Появилась необходимость иметь, по крайней мере, двуязычного пастора. В 1769 г. данное желание совершенно четко, с полной ясностью высказал церковный совет. Поэтому преемником Гаргона стал Й.Х.Л. Реутер, немец, который учился в Голландии. Реутер являлся пастором в церкви с 1777 по 1798 г.^[75]

Уже упоминалось, что голландские моряки требовали проведения богослужений на своем родном языке, да и другие прихожане, особенно новоприбывшие из Фризенвейна, предпочитали ведение службы на голландском. Это было отражением сложившейся ситуации. Для большинства более или менее постоянных прихожан немецкий – язык повседневного общения, тем не менее новоприбывшие и заезжие оказались в состоянии настоять на проведении богослужений на голландском. В 1777 г. церковный совет постановил, что впредь службы должны будут проводиться как на немецком, так и на голландском языке. ^[76]

О тогдашнем положении инославных христиан сообщал петербургский историограф Г. Богданов. Отметив, что «господствующая в Санкт-Петербурге, как и во всей России, есть вера восточная или православная Греко-кафолическая», русский автор продолжает: «В рассуждении же множества иностранцев, обитающих в Петербурге и протчия христианскаго исповедания веры употребляемые в Европе, как то: западная, или римско-католическая, лютеранская, реформатская, калвинская и армянская, имеют беспрепятственное и свободное, по обрядам своим, отправление богослужения, в нарочно устроенных для молитвословия церквах»^[77].

А немецкий историк И.Г. Георги в начале 1790-х гг. писал про голландскую общину: «Приход голландских реформатов, который в 1717 году от лютеранского прихода святого Петра отделился, имеет с 1719 года собственного своего проповедника и в собственных своих домах по Невской перспективе церковь, которая не велика и ежегодно имеет от 4 до 7 крестников и около 50 причастников или взрослых членов»^[78].

К концу ХVIII в. это была обычная голландская реформатская церковь с церковным советом, пастором, представителем нидерландских властей (в XVIII в. таковым являлся посол), старшинами и дьяконами, церковным сторожем и певчим. Община посещала богослужения, которые проводились раз в день по воскресеньям, а иногда собиралась и в будний день – для библейских чтений. Церковные службы проходили в соответствии с порядком, установленным в реформатской церкви в Нидерландах: читались проповеди, несколько раз в год совершались церковные таинства – причащение и крещение; прихожане пели в церкви, сначала ведомые уже упомянутым певчим, а с конца XVIII в. – в сопровождении оргáна^[79].

Голландская община в первой половине ХIХ в. Строительство нового храма

Вплоть до конца ХVIII в. в голландских храмах пели лишь рифмованные псалмы, но в Нидерландах в начале XIX в., когда в состав богослужений включили песнопения, церковь в Петербурге быстро приняла нововведение. Это была настоящая реформатская церковь в том смысле, что не каждый из прихожан допускался к причащению. Новоприбывший должен был представить доказательства своего права на участие в обряде причащения. Случалось также, что заезжий шкипер, даже если он прибыл вечером накануне службы, сначала проходил обряд конфирмации, перед тем как причаститься в воскресенье. Церковный совет всегда четко знал, кто принимал участие в обряде причащения. Что же касается церковного устава, здесь также придерживались правил, установленных на родине, хотя особые условия, связанные с местонахождением церкви в С.-Петербурге, требовали гибкого подхода^[80].

О веротерпимости, бытовавшей в Петербурге, свидетельствует такой факт: 11 ноября 1800 г. нидерландский дипломат Ян Виллем Хоггер обвенчался в царской придворной церкви Зимнего дворца с Анной Александровной Полянской (ее отец Александр Полянский состоял членом Государственного совета, а мать Елизавета Романовна – графиня). Ему представилась высокая честь венчаться в придворной церкви – явное свидетельство близких отношений с царским двором^[81].

В 1802 г. пастора Й.Х.Л. Реутера сменил Г.М. Лампинг, скончавшийся в 1808 г. Его преемники служили также лишь короткое время: Д.Й. Янссен – с 1809 по 1814 г. и Д. де Клерк – с 1815 по 1817 г.^[82] В плане духовно-богословской ориентации здешняя община, так же как и почти во всех общинах в Нидерландах, была неоднородна: наряду с ортодоксальными прихожанами имелись и либерально настроенные. Можно было бы предположить, что община готова разделить со своим пастором представляемое им богословское направление, но такое случалось не всегда. В 1810 г. пастор Д.Й. Янссен писал барону Мерману в Гаагу, что в начале его служения немецкие прихожане посоветовали ему принять во внимание настроение общины и сделать свои проповеди социнианскими (либеральными), в духе времени. Такое было Янссену не по душе, и он проповедовал в евангелической манере – наиболее приближенной к тексту Библии и пиетической (в духе сочинений известного тогда поэта Иеронима ван Алфена)^[83].

Амстердамский хлеботорговец Вильям де Клерк присутствовал в 1816 г. на богослужении в церковном зале. Он описывал его так: «Всего лишь одна комната, тем не менее убранная с очень большим вкусом; единственным украшением, здесь имевшимся, было нечто вроде трона для нашего посла»^[84].

Желая продолжить застройку участка, руководство голландской общины еще в 1797 г. приняло проект архитектора И. Кребера, который предусматривал не только расширение и надстройку угловых зданий, но и возведение между ними отдельно стоящей церкви. Однако замысел этот был осуществлен частично – денег хватило лишь на сооружение трехэтажного доходного дома на углу Большой Конюшенной улицы. Со временем сдача внаем квартир доходного дома позволила общине накопить в банке значительный капитал – 120 тыс. руб. Кроме того, в 1816 г. великая княгиня Анна Павловна (сестра императора Александра I) стала супругой наследника голландского престола (с 1840 г. – король Вильгельм II) и следовательно, в финансовых и строительных делах можно было рассчитывать на поддержку правительства.

В 1819 г. голландскую общину возглавил пастор Э.А.Я. Тамлинг, прослуживший здесь более 20 лет (до 1842 г.). Пастор Тамлинг являлся представителем умеренно-ортодоксального направления кальвинизма, несколько смягченного эпохой Просвещения в Европе, для которого стала характерна идея о том, что откровение Божие не может идти вразрез с рациональной мыслью^[85].

На годы пастырской деятельности Тамлинга пришлось строительство нового храма. Церковные владения голландской общины простирались от реки Мойки по Невскому проспекту до Большой Конюшенной улицы и требовали постоянного ухода и ремонта. До 1831 г., когда решили начать строительство новой церкви, там проводился лишь косметический ремонт. В 1819 г. по требованию соседствующей с церковью полиции был обновлен забор перед церковными зданиями со стороны Невского проспекта. В 1824 г. черепичную крышу заменили кровельными листами, тем самым покончили с непрерывными протечками. Церковные здания сильно пострадали во время наводнения 7 ноября 1824 г. Год спустя, также по приказу полиции, снесли деревянные конюшни и кладовые. И вскоре церковный совет решил строить каменное здание под руководством Йохана Хайнриха Хейнемана и Геррита Хармсена^[86].

Добросовестность, с которой голландцы вели свое делопроизводство, достаточно полная сохранность документов дают редкую возможность проследить обстоятельства, сопутствующие возведению этой церковной постройки. В протоколе Совета голландской общины от 9 февраля 1830 г. записано: «Имеется в настоящее время значительный капитал и ожидается в дальнейшем его ежегодный рост, поэтому, по мнению большинства присутствующих, необходимо в ближайшее время застроить пустопорожнее место за деревянным забором по Невскому проспекту»^[87].

Следующий документ датирован 22 августа 1830 г. Из него видно, что церковный совет обсудил чертежи, которые исполнил по заказу общины архитектор Рафаэль де Ригель из Рима. На представленных им проектных листах вырисовывался трехэтажный, с подвалами, жилой дом, выходящий тремя фасадами соответственно на реку Мойку, Невский проспект и Большую Конюшенную улицу. Саму церковь, «необычного вида, с куполом», архитектор расположил на набережной. Таким образом, де Ригель предлагал общине снести старые постройки и по периметру земельного участка соорудить новый ансамбль с церковью.

Все это оказалось столь необычно, что совет решил вывесить проектные листы для всеобщего обсуждения прихожанами, а «во избежание риска передать Академии художеств планы и сметы на исследование»^[88]. Наконец, 21 января 1831 г. вынесли решение вместе с новой церковью застраивать и весь участок. Стоимость работ определить в 400 тыс. руб. «Его величество император эту сумму, без сомнения, прикажет нам выдать из расчета 5 процентов годового роста с погашением займа из доходов»^[89], – отмечалось в протоколе заседания совета. Однако, несмотря на такую расположенность царя, голландцы не могли позволить себе прекратить поступление доходов от сдачи квартир, а потому наметили вести строительство поэтапно и дом на Большой Конюшенной временно сохранить.

Проект передали в «Комитет для строений и гидравлических работ»^[90] с целью предварительного ознакомления. Но при прохождении через утверждающие инстанции и экспертизу Академии художеств встретились затруднения, а именно ректор Академии: статский советник и кавалер А.А. Михайлов признал планы де Ригеля «составленными хорошо и в целом красивыми». Однако он считал, что «для этого места сооружение слишком вытянуто, церковь надо ставить не на Мойке, а на проспекте». Не подписывали проект и в Комитете для строений. Сообщалось, что его председатель, генерал П.П. Базен, «особо обсуждает этот план, продолжает его обдумывать». Что касается самого автора проекта – де Ригеля, то он не торопился вносить в проект требуемые изменения.