№ 8
Самоубийства молодежи

Никогда, кажется, так не было много самоубийств среди молодежи, как в наше смутное время. Газеты пестрят известиями о том, как молодые люди кончают расчет с жизнью. И большею частью эти несчастные сами объясняют причину совершаемой ими казни над самими собою: “надоело жить”… “смысла жизни не вижу”… “пожил столько-то лет, и довольно”… На днях три иудейки из “интеллигенток” заперлись в комнату, играли на рояле, пели веселыя песни и… отравились. Трупы этих самоубийц молодежь осыпала розами, а на другой день “Новое Время” пишет уже: “За сегодняшний день в Петербурге вновь отмечен целый ряд самоубийств среди учащейся молодежи. Эти самоубийства принимают характер форменной эпидемии”. Как будто сатана явно смеется над теми, кто чествует самоубийц, увлекая и их к тому же. Наша мирская печать не раз останавливалась над этим страшным явлением, пыталась решить вопрос: отчего, почему это происходит и как устранить зло? Даже “сам” идол нашей несчастной молодежи – Толстой заговорил… что “человек имеет право убить сам себя”. Этот лицемер говорит только, что самоубийство и неразумно, и безнравственно. Вместо того, чтобы показать весь ужас этого преступления, он как бы ободряет юношу, говоря, что акт самоубийства ничуть не страшнее табакокурения или пьянства. Понятно, писатели ни единым словом не обмолвились о Боге, о душе, о вечности: напротив, они самым тщательным образом обходили главную и если хотите, – единственную истинную причину сего явления и потому кончили свои рассуждения пустыми фразами. Разве наши “передовые” люди когда-нибудь сознаются, что вся причина в том, что несчастная молодежь – Бога теряет в душе, а без Бога душа, по природе своей христианка, – жить не может?.. И вот, страшная пустота души, страшная тоска о Потерянном, но тоска несознаваемая, безотчетная с одной стороны, а с другой, – приражение темной силы, проще говоря – искушение от человекоубийцы исконнаго – сатаны (читайте Ин. 8, 44) влекут юношу или деву к страшной развязке – к самоуничтожению. Напрасны эти рассуждения о “цели жизни”, о “смысле жизни” здесь на земле: эти цели, этот смысл жизни способны, пожалуй, на время утолить некоторым образом жажду вечнаго, томящую душу человеческую, но уничтожить эту жажду – никогда не в состоянии. Богач никогда не будет доволен своим богатством, и если бы весь мир приобрел, – все же будет жаждать и жаждать богатства. Честолюбец, властолюбец, сластолюбец никогда не скажут: “довольно!” Мало этого: писатель, поэт, художник, достигнув своей “цели”, после сознания, что дело кончено, после испытаннаго чувства удовлетворения, вдруг начинают как бы сожалеть, что дело кончено, (вспомните, что испытывал поэт Пушкин, когда кончил своего “Бориса Годунова”), и начинает искать другой “цели”, другой работы… Разве это не есть доказательство безсмертия души, предназначенной к вечности? Разве это не есть жажда вечности? Вечнаго идеала? А где он? В чем он, как не в Боге – Существе вседовлеющем и всесовершенном? Ведь душа человека сотворена по образу и подобию Его: ужели неясно, что она Его и ищет, к Нему и стремится? И только в Нем едином и находит она свой идеал, свое успокоение и блаженство. А о Нем-то и боятся вспомнить все наши мудрые интеллигенты – передовые люди!..

Позвольте поделиться с вами, читатели мои, выдержками из письма одного молодого человека, стоявшаго на самом краю пропасти и только чудом Божием спасеннаго от самоубийства. Письмо это особенно поучительно для нашего времени. Это – не туманныя рассуждения г. В. Розанова о “нахождении коня”, о “моем и всеобщем призвании”, о “бахроме житейских обстоятельств”, об “общей цели жизни”, о “цели жизни человека вообще”… Нет, это сама жизнь, это исповедь души, пережившей великое искушение…

Письмо начинается глубокою сердечною благодарностью тому Божию служителю, который, сам того не ведая, был орудием Промысла Божия в обращении этого молодого человека. Затем автор продолжает: “будучи вполне сыном своего века, стыдясь открыто пред всеми исповедывать православную веру, в которую крещен младенцем, я из этого ложнаго стыда перестал ходить в церковь, перестал говеть и причащаться Святых Христовых Таин… в конце-концов я совсем забыл, что я – христианин, жил, как живут, скажу к стыду моему, безсловесныя твари. Ел, пил, спал, исполнял свои мелкия делишки, и так тянулись во мраке мои дни. Во всем полагался я только на свой “разум” и на то, что дала якобы “наука”. Та к прошло несколько лет: я совсем забыл о Церкви Христовой. Но вот порой на меня стала находить какая-то необъяснимая тоска, мою душу стали наполнять какия-то сомненья и тревоги. И день ото дня мне становилось все тяжелее и тяжелее. Закралось в сердце отчаяние: нет ни света, ни выхода, мое существование безцельно и безсмысленно, я – лишний на свете человек… И явилась мысль о самоубийстве. И эта гибельная мысль не казалась мне страшной: напротив – как будто желанной! Правда, я сначала боролся: искал ответов на мучившия меня вопросы в литературе, у современных наших писателей – прежние казались мне уже устарелыми, – но моя душа еще больше омрачалась от этого чтения, еще больнее становилось на сердце. Тогда я решил покончить с собой. И вот, в одну несчастную минуту я зарядил револьвер и уже приставил холодное дуло его к виску… Ни страха, ни сомнений я в этот момент не испытывал: все мне казалось совершенно безразличным; в мысли как-то промелькнуло только, как я упаду после выстрела, начнется переполох, а там… Это – там, за гробом на секунду меня остановило. И вдруг с быстротою молнии мне вспомнилось мое детство, училище, встреча Святой Пасхи и – то настроение, радостное настроение, какое я испытывал в те дни!.. И выпал из руки моей револьвер, и я вдруг заплакал, заплакал горько – навзрыд!.. Что было со мною дальше – не помню: очнулся я уже лежащим на кровати, а около меня суетились мать, родные и доктор. На голове лежал компресс, и доктор уверял родных, что это – только простой обморок. Чрез два дня я оправился, явился аппетит, сон, хотя очень чуткий. Со мною как будто ничего не произошло особеннаго. Но мое состояние не укрылось от любящаго взора матери моей. Она как-то незаметно для меня пригласила меня в вашу церковь ко всенощной. Был день воскресный. Не желая оскорблять ее отказом, тем более, что видел, как она тревожилась и хлопотала около меня, когда со мною был обморок, я пошел с нею в храм Божий. А я не был в церкви целых восемь лет! Когда я вошел туда, мне стало как-то не по себе: так я отвык от храма. Матушка заметила мое смущение, но мне и вида не показала, что заметила, и пригласила меня пройти дальше во внутрь церкви. С некоторым самопринуждением, но я пошел за нею. Она приложилась к св. мощам, частица коих была на аналое, за клиросом, а я не мог себя к тому принудить, а стоял и нервно пощипывал усы. Всенощная скоро окончилась; весь бывший народ запел громогласно: “Взбранной Воеводе победительная”… Это так на меня подействовало, что у меня дрожь пошла по телу. Но я приписал это своей нервности. Начался молебен, и трогательное общенародное пение “Милосердия двери отверзи нам”… привело меня в умиление. И чем дальше пели, тем теплее становилось у меня на душе, и наконец вдруг я заплакал тихими, облегчающими слезами: с моей души, выражаясь словами поэта, как бремя скатилось, и стало легко и отрадно… И тут только я понял, что напрасно я метался, ища выхода для своей наболевшей и исстрадавшейся души. Этот выход был вот тут, в храме Божием так близко, и те, кто посещает его, никогда не испытывают тех мук, какия я пережил, удалившись от Церкви! И ушел я в угол храма и там плакал горькими слезами, как малое дитя, как кающийся Петр… Но вот вышли вы, дорогой батюшка, ограждая себя крестным знамением, и своим громким голосом провозгласили: “Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!” Глядя на вас, и я возложил на себя крестное знамение – в первый раз за все восемь лет моего духовнаго блуждания. Вы говорили о том, как крепко стояли за веру Христову древние христиане, как даже маленькия дети переносили за имя Христово страдания, а матери, смотря на их страдания, радовались, веруя, что их ждет мученический венец. А я… меня никто не преследовал, не мучил за Христа, а между тем я – отрекся от Христа! О Боже, милостив буди мне, грешному! На словах не выскажешь того, что испытывал я в эти минуты. Когда я пришел домой, меня потянуло почитать что-нибудь из Священнаго Писания. Я взял у матушки Библию и, раскрыв наугад, прочитал: “добра, котораго хочу, не делаю, а зло, которое не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то уже не я делаю то но живущий во мне грех” (Рим. 7, 19–20). Вскоре после этого дня я стал ходить в церковь, поговел, причастился Святых Таин и – нашел “смысл жизни”. А слушая ваши поучения, уразумел и то, что смерть есть лишь одна из стадий к вечной жизни”.

Оглядываясь назад, молодой человек далее размышляет: “до такой ясной мысли я не мог дойти, пока не посещал церкви; я ходил будто в заколдованном круге, из котораго некуда было бежать, и я, дрожа, стоял пред мучительной загадкой: к чему мы живем? Ведь “жизнь – обман, она и кончится безсмысленно и гадко, среди телесных мук и сердца жгучих ран” (простите, что опять говорю чужими словами). Кругом я видел только зло, и мне казалось, что зло в мире царствовало и смеялось над добром… А теперь я снова вернулся под опеку матери-Церкви, где нашел утешение и покой и даже радость, которой уже давно-давно не испытывал… Я чувствую себя так, как будто перенес тяжкую болезнь, но зато на душе моей так легко… А читая Слово Божие, я все более и более убеждаюсь в истине слов Господа нашего Иисуса Христа: ищите прежде царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам”.

В заключение автор говорит, что его письмо есть удовлетворение потребности сердца – раскрыть тайник души тому, кто был “невольным учителем и наставником на пути истины”. О себе говорит, что ему теперь 24 года, он еще не женат, окончил курс гимназии, служит и внешним своим положением очень доволен.

Читатели видят, как благодать Божия подстерегает душу человеческую, чтоб пробудить в ней спящую совесть и обратить на путь спасения. Благо тому юноше, который носит в своем сердце благодатныя воспоминания от дней детства. Видите, как в страшную минуту искушения автора этого письма спасли светлыя впечатления пасхальных дней в детстве! Не ясно ли: в чем спасение от искушений для молодежи нашей? Как застраховать детей от этих искушений? Гд е искать спасения от эпидемии самоубийств среди молодежи по преимуществу? А эти самоубийства растут с ужасающей силой… Возьмите любой номер газеты и вы увидите этому страшное подтверждение. Вот, напр., номер 12, 204 “Новаго Времени”: больше столбца занято описанием самоубийств. Их за один день зарегистрировано в одном Петербурге 23! Только за один день! Сколько же за месяц? За год? Сколько по всей России?!. Ведь ужас берет от этой скорбной летописи! А наша интеллигенция все хочет как-нибудь обойтись без Бога, объяснить все как-нибудь туманными фразами! Тут, простите, уж просто проглядывает какое-то упорство, нежелание иметь дело с религией, отречение от Христа… Тут и Сам Бог, никого насильно не желающий спасать, не поможет. Ведь, по учению слова Божия, в том и состоит хула на Духа Святаго, когда человек упорно сопротивляется очевидной истине. А эти лицемеры-интеллигенты не только сами не хотят знать истины, но и от других стараются ее укрыть. Невольно вспоминается слово Господа к фарисеям: “горе вам, яко затворяете царствие небесное пред человеки, вы бо не входите, ни входящих оставляете внити!” (Мф. 23, 14). Невольно думается: как легко и просто разрешился бы мучительный, роковой вопрос о современном положении нашего отечества, вопрос о том: что делать, как выйти из той смуты, которая, как ядовитый туман окутала нас со всех сторон, губит и молодых, и старых, и семью, и школу, и образованные классы, и простой народ, как, говорю, легко этот вопрос решился бы, если бы наша интеллигенция в целом обратилась к Богу отцев своих, к Христовой истине! Но – увы! Ко многим из ея среды приходится применить слово Исаии пророка: “егда (когда. – Ред.) убелит ефиоп кожу свою или изменит рысь пестроты своя?” Та к и эти люди не способны к обращению, и о них может быть сказано: аще кто из мертвых воскреснет – они не имут веры.