Так как работа его в Блэнелли должна была прекратиться к концу месяца, он сразу же начал искать новое место, перелистывая последние страницы «Ланцета», предлагая свои услуги всюду, где были подходящие условия. Он нашел множество объявлений в столбце «Требуются помощники врача». Посылал туда заявления, копии своих документов, отзывов и даже, как это часто требовалось в объявлениях, свою фотографическую карточку. Но прошла первая неделя, за ней вторая, а он не получил ни единого предложения. Он был разочарован и поражен. Тогда Денни объяснил ему, в чем дело, одной спокойной фразой: «Вы работали в Блэнелли».

Тут Эндрю с огорчением сообразил, что всему виной его работа в этом отдаленном уэльском городке. Никто не хотел брать врача «из долин» – у них была дурная слава. Прошло две недели, и Эндрю начал серьезно беспокоиться. Что же ему делать? Он все еще должен был больше пятидесяти фунтов «Гленовскому фонду». Ему, конечно, отсрочат уплату. Но независимо от этого, если он не найдет другого места, чем он будет жить? У него имелось наличных денег всего два-три фунта, не больше, и ни приличного платья, ни какого-либо имущества: за все время работы в Блэнелли он даже не купил себе нового костюма, а тот, в котором он приехал, уже и тогда был достаточно потрепан. Бывали минуты настоящего ужаса, когда он уже видел себя впавшим в полную нищету.

Измученный заботами и неизвестностью, он тосковал по Кристин. Писать ей не стоило; он не умел выражать свои чувства на бумаге. Все, что он написал бы, несомненно, произвело бы на нее невыгодное впечатление. А в Блэнелли она должна была вернуться только в первых числах сентября. Эндрю беспокойно и жадно поглядывал на календарь, считая дни, оставшиеся до ее приезда. Их было все еще двенадцать. И с растущим унынием он жаждал, чтобы они поскорее прошли, что бы ни ждало его впереди.

Вечером тридцатого августа, через три недели после его заявления об уходе, когда он в силу горькой необходимости уже подумывал о том, чтобы поискать место фармацевта, он шел по Чэпел-стрит и встретил Денни. В последнее время отношения между ними были несколько натянутыми, и Эндрю удивился, когда Денни остановил его.

Выколотив трубку о каблук сапога, Филип разглядывал ее так, словно не было ничего интереснее.

– Жаль, что вы уезжаете, Мэнсон. Без вас здесь будет совсем не то. – Он помолчал. – Я сегодня слышал, что Общество медицинской помощи в Эберло ищет младшего врача. Эберло – в тридцати милях отсюда, по ту сторону долины. Врачи там приличные; старший врач Луэллин – дельный человек. А так как это такой же город в долине, как Блэнелли, то вряд ли они будут брезгать врачом «из долины». Почему бы вам не попытаться?

Эндрю нерешительно смотрел на Денни. Надежды его, некогда витавшие высоко, за последнее время были окончательно сломлены, он утратил всякую веру в успех.

– Что же, – согласился он как-то вяло, – раз так, надо будет попытаться.

Несколько минут спустя он шел домой под начавшимся проливным дождем, чтобы написать и отослать заявление.

Шестого сентября в Эберло состоялось заседание комитета Общества медицинской помощи в полном составе для выбора врача на место доктора Лесли, недавно уехавшего на каучуковую плантацию на Малайских островах. На его место имелось семь кандидатов, и всех семерых пригласили на заседание комитета.

Был чудесный летний день, и стрелки больших часов над входом в кооперативный универсальный магазин приближались к четырем. Прохаживаясь взад и вперед по тротуару перед зданием Общества медицинской помощи на Эберло-сквер и нервно поглядывая на шестерых остальных кандидатов, Эндрю с беспокойством ожидал, когда часы пробьют четыре. Он страстно жаждал удачи.

Эберло, насколько он успел его рассмотреть, понравился ему. Город был расположен на самом краю Джеслейской долины, то есть не столько в долине, сколько над ней. Благодаря такому высокому местоположению, воздух здесь был здоровый, живительный. Город был больше Блэнелли – Эндрю решил, что в нем должно быть тысяч двадцать жителей, – и весь он, со своими красивыми улицами и магазинами, двумя кинематографами и тем простором, который создавали зеленевшие вокруг поля, казался Эндрю настоящим раем после знойной духоты и тесноты Пенеллийского ущелья.

«Но мне ни за что не достанется это место, – волновался он, шагая взад и вперед. – Никогда, никогда, никогда. Нет, не может быть, чтобы мне так повезло!»

Все другие кандидаты, как ему казалось, имели гораздо больше шансов на успех, – они были так хорошо одеты, держали себя так уверенно. В особенности доктор Эдвардс. Он просто излучал уверенность. Эндрю чувствовал, что ему ненавистен этот Эдвардс, упитанный, цветущий мужчина средних лет, который только что, в общем разговоре у входа, откровенно сообщил, что он продал свою практику в долине, чтобы занять это место врача в Эберло. «Черт бы его побрал! – злился в душе Эндрю. – Он, видно, вполне уверен, что это место за ним, иначе он, конечно, не продал бы прежнего».

Взад и вперед, взад и вперед, опустив голову, заложив руки в карманы. Что подумает Кристин, если и тут у него ничего не выйдет? Она должна была вернуться в Блэнелли либо сегодня, либо завтра – в письме она не указывала точно дня. Школа на Бэнк-стрит открывается в будущий понедельник. Хотя в письме к ней он и словом не обмолвился о месте в Эберло, но если он его не получит, то при встрече будет мрачен или, что еще хуже, искусственно весел, и это как раз тогда, когда больше всего на свете ему хочется произвести на нее хорошее впечатление, заслужить ее спокойную, дружескую, радостно-волнующую улыбку.

Четыре часа. Наконец-то! В то время как Эндрю направился ко входу, красивый автомобиль бесшумно проехал по улице и остановился у подъезда. С заднего сиденья встал невысокий щеголеватый мужчина, оглядел кандидатов с беглой улыбкой – любезной, но небрежно-самоуверенной. Перед тем как подняться на крыльцо, он узнал Эдвардса и мельком поздоровался с ним.

– А, Эдвардс, здорово! – Затем, понизив голос: – Думаю, все будет в порядке.

– Спасибо, очень вам благодарен, доктор Луэллин, – шепнул Эдвардс едва слышно, с трепетным почтением.

«Ну, значит, кончено!» – сказал себе с горечью Эндрю.

Приемная наверху, маленькая, бедно обставленная, с кислым запахом, находилась в конце короткого коридора, который вел в комнату комитета. Эндрю вызвали туда третьим по счету. Он вошел в большую комнату комитета с чувством упрямого ожесточения. Если место уже заранее обещано, так не стоит и любезничать с ними, все равно его не получишь. Он с безрадостным видом сел на предложенный ему стул.

В комнате находилось человек тридцать шахтеров. Все сидели, курили и смотрели на него с бесцеремонным любопытством, в котором не было, однако, ничего неприязненного. За маленьким столом сбоку сидел бледный, тихий человек с умным и выразительным лицом, по-видимому тоже бывший шахтер, судя по синим рябинам на его коже. Это был Оуэн, секретарь. В конце стола сидел развалясь доктор Луэллин и благосклонно улыбался, глядя на Эндрю.

Начались расспросы. Но прежде всего Оуэн тихим голосом изложил условия работы:

– У нас тут, доктор, такой порядок: рабочие Эберло – в нашем районе имеются два антрацитовых рудника, сталелитейный завод и одна угольная шахта – выплачивают из каждой недельной получки известную сумму нашему обществу. На эти деньги мы организуем необходимую врачебную помощь, содержим прекрасную, хотя и небольшую больницу, амбулатории, выдаем лекарства, протезы и так далее. Кроме того, у Общества состоят на службе врачи: доктор Луэллин, наш главный врач и хирург, четыре младших врача и дантист. Мы им платим, так сказать, с головы – в зависимости от числа постоянных пациентов в их списке, по определенной ставке за каждого. Насколько я знаю, доктор Лесли в последнее время перед отъездом зарабатывал что-то около пятисот фунтов в год. – Оуэн сделал паузу. – В общем, мы находим нашу систему разумной.

Со стороны тридцати членов комитета последовал ропот одобрения. Оуэн поднял голову и поглядел на них:

– Ну а теперь, джентльмены, есть ли у кого вопросы к доктору Мэнсону?

Эндрю начали обстреливать вопросами. Он старался отвечать спокойно, правдиво, без прикрас. Один раз сострил.

– Вы говорите по-валлийски, доктор? – Вопрос исходил от одного особенно назойливого молодого шахтера, по фамилии Ченкин.

– Нет, – сказал Эндрю. – Я с детства говорю только на гэльском языке^[6].

– Много вам будет от него проку здесь!

– Он мне пригодится, когда я захочу обругать пациентов, – сказал Эндрю сухо, и все засмеялись.

Наконец опрос закончился.

– Очень вам благодарен, доктор Мэнсон, – сказал Оуэн.

И Эндрю вышел в ту же маленькую приемную с кислым запахом. Чувствуя себя так, как будто его долго швыряло по бурным волнам, он наблюдал, как остальные кандидаты один за другим уходили в комнату заседаний.

Эдвардс, вызванный последним, отсутствовал долго, очень долго. И вышел, широко ухмыляясь, всем своим видом как бы говоря: «Жаль мне вас, товарищи. Место уже у меня в кармане».

Последовало бесконечное ожидание. Наконец дверь в комнату комитета отворилась, и из клубов табачного дыма вынырнул Оуэн с бумажкой в руке. Его глаза, поискав среди группы ожидавших, в конце концов с выражением искреннего доброжелательства остановились на Эндрю:

– Будьте добры зайти сюда на минутку, доктор Мэнсон! Комитет хочет еще раз поговорить с вами.

Побелев как мел, с колотившимся сердцем, Эндрю прошел за секретарем в комнату комитета. «Не может быть, – твердил он себе, – не может быть, чтобы они выбрали меня».

Сидя опять на том же стуле, словно на скамье подсудимых, он увидел обращенные к нему улыбки, ободряющие кивки. Один только доктор Луэллин не смотрел на него.

Оуэн, говоривший от имени всех, начал:

– Доктор Мэнсон, мы будем с вами откровенны: комитет в некоторой нерешительности. Собственно, он, по совету доктора Луэллина, сильно склонялся в пользу другого кандидата, который имеет большой стаж работы в Джеслейской долине.

– Но он слишком разжирел, этот Эдвардс, – вставил седоватый шахтер из задних рядов. – Хотел бы я поглядеть, как он будет карабкаться наверх, к нашим домам на Марди-Хилл!

У Эндрю были слишком напряжены нервы, он и не улыбнулся. Затаив дыхание, ожидал он слов Оуэна.

– Но, – продолжал секретарь, – надо вам сказать, сегодня вы произвели на комитет очень хорошее впечатление. Комитету, как минуту тому назад поэтично выразился Том Кетлис, нужны люди молодые и энергичные.

Смех и крики: «Слушайте! Слушайте!», «Молодец, Том!».

– Кроме того, доктор Мэнсон, должен вам сказать, что на мнение комитета сильно повлияли две рекомендации, которые даны были без вашего ведома и поэтому еще ценнее для нас. Они прибыли по почте только сегодня утром. Они от двух врачей вашего города, то есть из Блэнелли. Одна – от доктора Денни, имеющего звание магистра хирургии, очень высокое звание, как подтвердил и доктор Луэллин, который это должен знать. Другая, вложенная в письмо доктора Денни, подписана доктором Пейджем, помощником которого вы, кажется, теперь состоите? Так вот, видите ли, доктор Мэнсон, мы умеем разбираться в отзывах, а эти два отзыва о вас написаны так искренно, что они произвели на нас очень хорошее впечатление.

Эндрю закусил губу и опустил глаза, только теперь оценив великодушие Денни.

– Остается одно затруднение, доктор. – Оуэн остановился и смущенно потрогал линейку на своем столе. – Комитет сейчас единогласно высказался за вас, но для этого места врача со всеми его… гм… ответственными обязанностями скорее подошел бы человек женатый. Не говоря уже о том, что рабочий всегда предпочитает, чтобы членов его семьи лечил женатый доктор. Вместе с этой должностью мы предоставляем и дом, который у нас здесь называется «Вейл Вью»^[7]. Хороший дом, но он… для холостяка он не совсем подходит.

Беспокойное молчание. Эндрю тяжело перевел дух. В мыслях его встал образ Кристин, словно залитый ярким белым светом. Все, даже доктор Луэллин, смотрели на него, ожидая ответа. И без мыслей, как-то независимо от собственной воли, он заговорил. Он вдруг услышал свой спокойный голос:

– Джентльмены, у меня есть невеста в Блэнелли. Я… я только и ожидал, когда получу приличное место, такое, как здесь у вас, чтобы жениться.

Оуэн от удовольствия треснул линейкой по столу. Остальные выражали свое одобрение, топая тяжелыми сапогами. А неугомонный Кетлис прокричал:

– Вот это отлично, товарищ! Эберло – замечательно подходящее место для медового месяца!

– Итак, я считаю, что вы согласны, джентльмены, – покрыл шум голос Оуэна. – Доктор Мэнсон избран единогласно.

Послышались громкие возгласы одобрения. Эндрю испытывал бурный трепет торжества.

– Когда вы сможете приступить к своим обязанностям, доктор Мэнсон? Чем скорее, тем лучше.

– Я могу начать работу с будущей недели, – ответил Мэнсон. И вдруг, холодея от страха, подумал: «А что, если Кристин не согласится? Что, если я лишусь и ее, и этого чудного места?»

– Значит, решено. Благодарю вас, доктор Мэнсон, вы свободны. Комитет желает вам… и будущей миссис Мэнсон всяческого благополучия на новом месте.

Аплодисменты. Все поздравляли его – и члены комитета, и Луэллин, и Оуэн, сердечно пожавший ему руку.

Затем он вышел в приемную, пытаясь не показывать своей радости, не видеть расстроенного и вместе с тем недоверчивого лица Эдвардса. Но, как он ни старался, он не мог сдерживаться. Когда он шел с площади на вокзал, сердце его ширилось радостным ощущением победы. Походка стала быстрой и упругой. Спускаясь с холма, он увидел справа от себя зеленеющий городской сад с фонтаном и эстрадой для оркестра. Только подумать – эстрада! Когда в Блэнелли единственным возвышением во всей унылой долине была куча шлака! А вот и кино наверху, на холме. Нарядные большие магазины, а под ногами – не горная каменистая тропа, а отличная мощеная дорога. И ведь Оуэн говорил что-то о больнице, о «прекрасной, хотя и небольшой больнице»? О! Подумав о том, как много значит для его работы наличие больницы, Эндрю испустил глубокий вздох. Он забрался в пустое купе кардиффского поезда и всю дорогу бурно ликовал.