* * *

Грохнули пушечные залпы, словно прогремел раскат грома. Ядра упали в нескольких метрах от вражеского судна, подняв вокруг себя высокие фонтаны воды. Пиратский корабль тотчас же начал разворачиваться влево и поспешил от греха подальше убраться прочь. Гийом Лежантиль послушно заткнул уши, но после залпа еще долго слышал в левом ухе свист, хотя рядом с ним никто не свистел. Он вспомнил своего коллегу, известного астронома Луи де Ламаршандьера, который в последние годы постоянно жаловался, что днем и ночью слышит какой-то свист. Свои дни он закончил в приюте для умалишенных. Конечно, он, в отличие от Лежантиля, был уже далеко не молод и страдал старческой немощью, но все же… С астрономом случилась и еще одна неприятность: когда корабль после пушечной стрельбы тряхнуло, у него выпал из рук телескоп. В результате на поверхности трубы появилась небольшая вмятина. Гийом трясущимися от волнения руками проверил стекла, изготовленные Маржисье, – к счастью, они не разбились.

Капитан де Вокуа посоветовал ему залить в ухо немного соленой воды и полежать. Гийом отправился к себе в каюту и вытянулся на койке. Он твердил себе, что с ним все хорошо. Он дышит, он жив. Он ощущал тяжесть своего тела, своих рук и ног; слышал доносящиеся до него шумы: потрескивание корабельного корпуса, голоса матросов…

Он закрыл глаза. Вспомнил свою парижскую квартиру и представил ее себе, словно увидел наяву. Вот его книги и труды по астрономии. Вот здесь он принимал выдающихся ученых. В свои тридцать пять лет он обладал многими познаниями, но сохранил юношеский задор и мечтательность. Именно они привели его из нормандского Кутанса, где ребенком он любил смотреть на вечернее небо, в Париж, где получил кафедру в Академии наук. «Друг мой, – говорил он жене, – человек, страстно увлеченный своим делом, благословен богами». – «Вы совершенно правы, друг мой», – отвечала Гортензия.

– Прохождение Венеры! – пронзительно взвизгнул рядом с ним хриплый голос.

Гийом Лежантиль открыл глаза. Мольер – восточноазиатский скворец капитана – уселся на прикроватный столик и уставил на Гийома чернильно-черные зрачки. Из уважения к астроному Вокуа специально выучил птицу говорить эту фразу. Мольер запомнил ее всего за два дня и теперь выкрикивал к месту и не к месту (эта привычка останется с ним до конца его дней).

– Прохождение Венеры! – повторил скворец.

– Да, прохождение Венеры, – вздохнул Гийом. – В последний раз его наблюдали сто двадцать два года назад. Следующее произойдет в будущем году, а еще одно – через восемь лет.

– Восемь лет! – каркнула птица.

– Восемь лет, – пробормотал Гийом. – А потом через сто пять лет. В 1874 году… А дальше – в 1882-м, в 2004-м, в 2012-м… В 2117-м, в 2125-м…

И Гийом заснул.

* * *

Пишары сказали, что «подумают», – именно так они выразились, что не сулило ничего хорошего. Ксавье накопил достаточно опыта, чтобы различать нюансы в лексиконе потенциальных покупателей. «Мы все обсудим» звучало намного перспективнее, чем «мы подумаем», а «я позвоню вам завтра ближе к полудню» означало, что дело идет к заключению договора. Сегодняшний визит еще раз подтвердил то, что и так было ему прекрасно известно: ситуация на рынке недвижимости не улучшается. Он зашел в кафе, устроился на террасе и заказал бутылку «Перье». Вечером Селина приведет Оливье и оставит его на выходные. Как всегда, разговаривать они с бывшей женой почти не будут. Стоит Селине позвонить в дверь, как атмосфера в квартире резко сгущается, а температура, по его ощущениям, падает сразу градусов на десять. Сына в выходные надо чем-то занять, но чем? Ни малейшей идеи. Может, сводить его в парк «Багатель» посмотреть на павлинов? Но захочет ли Оливье смотреть на павлинов? Ксавье всегда старался предложить сыну что-нибудь необычное, что могло его заинтересовать, иначе он так и просидит оба дня над планшетом с компьютерными играми. Эта вероятность внушала Ксавье ужас. Если поначалу такие игры – например, Pac-Man или Space Invaders – действительно служили невинным развлечением, то постепенно, благодаря развитию технологий, они скакнули на такую высоту, что полностью завладели умами и временем детей и подростков. «Нельзя жить, уткнувшись в экран! Я знаю, о чем говорю, я сам провожу за компьютером часы и часы!» – однажды попытался он урезонить Селину, которая без конца покупала сыну все новые гаджеты и приложения, – не исключено, с единственной целью позлить Ксавье. «Это я провожу часы за компьютером, – возразила она. – Ты встречаешься с клиентами, разгуливаешь по городу в свое удовольствие, не то что я». И пожаловалась, что вынуждена целый день торчать в офисе, лишь изредка спускаясь на улицу, чтобы выкурить сигарету. «Мой сын не должен превратиться в безмозглого кретина, помешанного на дурацких игрушках! Настоящая жизнь – в музеях, в парках, на свежем воздухе!» Беседа быстро переросла в ссору, и Селина бросила трубку. Назавтра она привела Оливье, развернулась и ушла, не сказав Ксавье ни слова. Отец с сыном отправились в Булонский лес покататься на лодке по озеру. Ксавье работал веслами и отвечал на тысячу неудобных вопросов. «Почему вы больше не живете вместе? Вы что, друг друга не любите? Если бы не я, вы бы вообще больше не виделись, да?» Ему приходилось проявлять чудеса дипломатии и тщательно взвешивать каждое произносимое слово.

Иногда по вечерам Ксавье звонил Брюно и делился с ним своими проблемами. Брюно ничего не мог ему посоветовать – сам он жил счастливой семейной жизнью с женой и двумя дочками. Но он хотя бы его слушал, а это уже немало.

Ксавье подумал, что надо бы позвонить Брюно. Друг уже прислал ему множество фотографий, запечатлевших ход ремонта в его новых владениях. В пристройке отделывали комнаты для будущих постояльцев, и Брюно приглашал Ксавье приехать полюбоваться на всю эту красоту. Его приятель уже успел завести себе аккаунты в соцсетях, создал сайт и зарегистрировался на Букинге – иначе говоря, развил бурную деятельность по продвижению отеля «Счастливые голубки». На последней фотографии была изображена корзинка ежевики. Снимок сопровождала подпись «Ягоды из собственного сада», дополненная несколькими эмодзи – весело подмигивающими рожицами. Да, теперь Брюно вел образ жизни, весьма далекий от существования бывшего сокурсника. Ксавье подобные картинки ввергали в замешательство; в ответ он отправлял очередной смайлик с припиской: «Здорово, скоро приеду». Но месяц шел за месяцем…

У него зазвонил телефон. Фредерик Шамуа сообщил, что новые владельцы нервничают из-за вещей, забытых предыдущими в стенном шкафу. «Я разговаривал с его ж… ж… женой, и она оч… оч… очень недовольна», – выдавил Фредерик. «Хорошо, я с этим разберусь», – согласился Ксавье.

Упомянутая квартира располагалась в двадцати минутах ходьбы от кафе, где он сидел. Он решил, что сходит туда и заберет то, что можно унести. Или завтра вернется с машиной. Прежние жильцы упорно не отзывались на его послания и, видимо, так и не отзовутся. Значит, придется ему самому тащить этот хлам до ближайшей помойки.

•

– Сожалею, что побеспокоила вас, месье Лемерсье, – сказала женщина, явно не испытывая ни малейшего сожаления, – напротив, она чувствовала себя вправе потребовать от месье Лемерсье немедленного опустошения пресловутого стенного шкафа. Как Ксавье и предполагал, квартира сияла свеженьким ремонтом. Кабинет преобразился в кухню в американском стиле, плавно переходящую в гостиную; с потолка исчезла старинная лепнина; бывшая кухня в конце коридора, судя по всему, превратилась в детскую. Возле входной двери стоял алюминиевый самокат – такие стали все чаще мелькать на парижских улицах. С непосредственностью, порой ввергавшей Ксавье в недоумение, взрослые люди пользовались детской игрушкой и на полном серьезе расхваливали легкость и удобство передвижения по городу на самокате – и ни одного из них не смущало, насколько нелепо это выглядит. Даже Селина собиралась приобрести самокат, чтобы ездить на работу.

– Вот, – сказала мадам Кармийон и торжественно открыла дверцу шкафа, практически сливающуюся со стеной прихожей; ручкой ей служил вставленный в замочную скважину небольшой ключик. При осмотре квартиры Ксавье ее попросту не заметил и не включил шкаф в описание. Внутри обнаружились три рулона старинной ткани, вышедший из употребления барометр и прямоугольный ящик полированного дерева полутора метров высотой и сантиметров сорок шириной, снабженный кожаными ремнями, приколоченными толстыми обойными гвоздями. Роль запора исполняли три висячих металлических замка, на которых надо было набирать шифр.

– Главное, его унесите, – сказала хозяйка, указывая на ящик. – Он весит целую тонну. Муж на пробежке потянул спину, он и пытаться не станет его поднять. А я тем более.

– Понимаю, – сказал Ксавье и вытащил ящик из шкафа. Насчет тонны дама явно преувеличила, но килограммов тридцать в нем точно было. Если не больше.

– С рулонами и старым барометром я как-нибудь сама разберусь, – не веря своему счастью, смилостивилась мадам Кармийон, заполучившая риелтора в качестве бесплатной рабочей силы, – только избавьте меня наконец от этого ящика, месье Лемерсье.

Тщательно подогнанные ремни позволяли пристроить ящик на спину, немного наискосок, на манер того, как охотники носят ружье. Благодаря этому вес распределялся на оба плеча, отчего груз казался менее тяжелым. Ксавье простился с бывшей клиенткой и пешком пошел к себе в агентство. На перекрестке ему встретился виолончелист, тоже, как и он, нагруженный, только своей виолончелью. Музыкант обменялся с Ксавье коротким взглядом и двинулся дальше, но потом дважды обернулся. Наверняка ему не давал покоя вопрос, на каком инструменте играет этот парень.

– Н… н… н-н-надо знать шифр, – сказал Фредерик.

– Да, Фредерик, – согласился Ксавье, – надо знать шифр.

– Что это м… м… м-м-может быть?

Они смотрели на стоящий на полу ящик.

– Пока не откроем замок, не узнаем, Фредерик.

– Можно разрезать… – предложил стажер.

– Нечем. И мы не будем ничего покупать ради этого ящика.

– Т… т… тогда надо попросить слесаря, – осенило Фредерика.

– Да, конечно, – вздохнул Ксавье.

Раньше у них в квартале была слесарная мастерская, но она закрылась.

Оба на какое-то время задумались.

– Ладно, пойду схожу к Клоду, – прервал молчание Ксавье. – Может, подскажет что-нибудь…

Лавка антиквара располагалась через несколько домов от агентства недвижимости и появилась на этой улице задолго до него. Вопреки названию – «Улыбка прошлого», владелец лавки давно не улыбался. Дела у него с каждым днем шли все хуже. Больше никто не интересовался табакерками и старинными штопорами, зеркалами с ртутным покрытием, хрустальными чернильницами или ночными столиками розового дерева. Молодежь эти предметы оставляли равнодушной, а редкие коллекционеры, продолжавшие их собирать, предпочитали совершать покупки через eBay, потому что там они стоили дешевле. Клод готовился выйти на пенсию и вслух мечтал о том, как через год переберется на юг, где он успел приобрести дом с участком земли, и займется выращиванием оливок. Тем не менее лавку он открывал каждый день, чтобы, по его собственному выражению, «обозначить свое присутствие».

– Это обманка, – пробормотал он.

– Обманка? – не понял Ксавье.

Он водрузил ящик на стол антиквара, который, вставив ювелирную лупу в правый глаз на манер монокля, внимательно изучал один из замков.

– Механизм проворачивается впустую, – объяснил Клод. – Хитро придумано. Не каждый догадается. С секретом замочки… Вот только не пойму, для чего на обратной стороне каждого накладки в виде цветка лилии? Зачем тут символ королевской власти? Постой-ка…

Он встал, снял с витрины перьевую ручку, вернулся за стол и принялся скрести стальным перышком один из цветков.

– Дай-ка мне масло, – обратился он к Ксавье, и тот протянул ему склянку с оружейным маслом, которую антиквар держал для очистки замков.

Клод капнул маслом на тряпочку и прошелся ею по королевской лилии.

– Есть! – воскликнул он.

– Что нашел? – спросил Ксавье.

– Лилии! В них весь секрет. Они поворачиваются вправо.

Ногтем большого пальца он слегка провернул накладную лилию на первом замке, и раздался щелчок. Затем он проделал то же самое с двумя остальными цветками, и с тем же щелчком открылись два последних замка. Антиквар поднялся с кресла и откинул крышку ящика.

Мужчины молча уставились на его содержимое.

– Что это?

– Телескоп, – объявил антиквар. – Очень старый телескоп.