– Поговорить надо, – сказал менеджер нашего отдела Туомо Перттиля. – Обменяемся кое-какими идеями.
Мы сидели в кабинете Перттиля – стеклянном кубе, неприятные особенности которого включали в себя отсутствие приватности, а также тот факт, что между сидящими не было никакого стола. Для меня это было неестественно. Мы расположились друг напротив друга, как на приеме у врача. Мне не хотелось думать, кто из нас пациент, а кто – лекарь. Стулья были жесткими, с металлической рамой, страшно неудобными, и мне некуда было положить руки. Я опустил их на колени.
– Я хочу тебя послушать, – сказал Перттиля. – Я хочу тебя услышать.
Одно дело – физический дискомфорт. Но принять новую роль Перттиля мне было еще труднее. Я подавал заявление на должность начальника отдела. Я был более опытным и подходящим кандидатом. Не знаю, как и чем, но Перттиля – бывший начальник отдела продаж – убедил совет директоров, что отдать предпочтение следует ему.
– Думаю, что так мы лучше поймем друг друга, – продолжал он. – Я верю, что, если мы откроемся друг другу, мы найдем что-то общее и придем к взаимоприемлемому решению. А общее решение – это правильное решение. Но произойдет это только в том случае, если мы поймем, что мы – просто два человека, которые ведут диалог. Просто два человека, без всяких должностей, без статусных одежек, без амбициозных личных планов. Два парня у костра, готовые открыться друг другу на эмоциональном уровне, чтобы двигаться вперед.
Я знал, что говорить так сейчас модно, и знал, что Перттиля прошел бесчисленное количество курсов по этой теме. Разумеется, я не мог представить себе нас с ним голышом в лесу, но с его манерой вести разговор была еще одна, более серьезная проблема: он не сообщал никакой информации и его болтовня ни к чему не вела.
– Не понимаю, – сказал я. – Не понимаю, почему система…
Перттиля дружелюбно усмехнулся. Что на голове, что на лице у него не было ни волоска – он их тщательно сбривал, и, когда он улыбался, следы улыбки можно было видеть даже на затылке.
– Ой, извини. Иногда меня немного заносит. Я так привык открываться людям, что забываю дать им пространство, – сказал он голосом, которой появился у него меньше года назад.
Год назад он говорил, как все, но после всех этих курсов тембр его голоса превратился в нечто среднее между сказкой на ночь и переговорами об освобождении заложников. И это очень плохо совпадало с тем, что я о нем знал.
– Ты только не подумай… Я хочу дать тебе пространство для маневра. Ты говори, а я буду слушать. Но прежде чем мы начнем, есть один вопрос, который я хочу тебе задать.
Я подождал. Перттиля уперся локтями в колени и наклонился вперед.
– Как тебе наш новый офис? Командная работа, открытость? Наше стремление все делать вместе? Делиться знаниями в реальном времени. Наш корпоративный дух?
– Как я уже говорил, мне кажется, что это замедляет нашу работу и усложняет…
– Но ты же понимаешь, что мы – одна команда? Мы узнаем друг друга, чувствуем присутствие друг друга, учимся друг у друга, будим наш спящий потенциал…
– Ну…
– Все говорят, что они нашли свое истинное «я», – продолжал Перттиля, – достигли нового уровня понимания – не просто как математики и аналитики, но как люди. А все потому, что мы поставили своей целью стереть границы. Все границы – и внутренние, и внешние. Мы поднялись на новый уровень.
У Перттиля были глубоко посаженные глаза под темными бровями, из-за чего было трудно прочитать выражение его лица. Но я мог представить себе, что за этими глазами, в самой глубине, яростно ревел огонь. По моему позвоночнику снова прокатилась холодная волна неопределенности.
– Насчет этого не знаю, – сказал я. – Мне сложно оценить все эти… уровни.
– Сложно оценить… – овторил Перттиля и откинулся на спинку стула. – Ладно. За решение каких задач, по-твоему, ты мог бы взяться?
Такого вопроса я не ожидал и с трудом удержал руки на коленях.
– За те задачи, которые у меня уже есть. Я математик, и…
– Как ты видишь себя частью команды? – прервал меня Перттиля. – Что ты приносишь команде? Сообществу? Семье? Чем ты готов нас одарить?
Вопрос с подковыркой? Я решил быть предельно честным.
– Математически…
– Давай на минуту забудем о математике, – сказал он и поднял свою правую руку, словно пытаясь остановить невидимый поток, струящийся через комнату.
– Забыть о математике? – непонимающе спросил я. – Эта работа основана на принципах…
– Я знаю, на чем она основана, – кивнул Перттиля, – но нам необходим общий путь, по которому мы идем вместе, и неважно, что у нас в руках – математика или что-то еще.
– В наших руках? Боюсь, это не та часть тела, которая принесет нам пользу, – сказал я. – Наша сила в логике. Нам нужна ясная голова.
Перттиля снова наклонился вперед, упер локти в колени и сдвинул голову чуть вбок, приняв позу мыслителя. Выдержал долгую паузу и, наконец, произнес:
– Когда я стал у руля этого отдела, он увязал в грязи. Ты помнишь, каждый сидел в своем маленьком кабинетике, работал над чем-то, и никто не знал, чем заняты остальные. Это не было продуктивно, и отсутствовало всякое чувство сообщества. Я захотел перенести эту группу бумагомарак и астрофизиков в двадцать первый век. А теперь это произошло. Мы летим. Летим к самому солнцу.
– Я бы этого не рекомендовал. В любых условиях. К тому же, даже если выражаться метафорически, это…
– Видишь? Я именно об этом и говорю! Есть один парень, который всегда противостоит всему, что мы делаем. Парень сидит в своем уголке и считает, как хренов давно потерянный кузен Эйнштейна. Угадай, кто это?
– Я просто хочу, чтобы все было рационально и разумно, – сказал я. – Именно это и дает нам математика. Это конкретное знание. Не знаю, зачем нам нужны все эти «внутренние дети», все эти… графики настроения. По-моему, они нам ни к чему. Нам нужны разум и логика. Вот что я приношу.
– Приносил.
Одно это слово причинило мне больше боли, чем тысячи предыдущих. Я знал свой профессиональный калибр. Я почувствовал, как заколотилось сердце и ускорился пульс. Все это было абсолютно недопустимо. Неопределенность прошла, и ее сменили раздражение и досада.
– У меня прекрасные профессиональные навыки, и с опытом они только отточились…
– Похоже, не все.
– То, что нам сегодня нужно…
– То, что нам сегодня нужно, отличается от того, в чем люди нуждались в семидесятые, – сказал Перттиля и дернулся. – Я имею в виду тысяча девятьсот семидесятые. Или заглянем еще дальше?
Я понял, что свистопляска с паролем была лишь началом. И я слишком хорошо знал Перттиля. Сейчас он говорил своим обычным голосом.
– А теперь послушай меня. Как старший актуарий, ты можешь получить именно то, чего хочешь, – сказал он. – Тебе не придется быть членом команды. Пользоваться внутренней сетью. Ты сможешь сидеть в одиночестве и считать сколько влезет. У тебя будет собственный кабинет.
Перттиля выпрямился и оперся о спинку стула. До этого он сидел на самом его краешке.
– Все предусмотрено. Твой кабинет будет на первом этаже. В маленькой комнате за стеллажом уборщика. Ты сможешь даже закрыть дверь. Вот тебе блокнот и калькулятор. Внутренняя сеть тебе не нужна. Твоя задача – оценить влияние инфляции 2011 года на страховые премии 2012-го. Все данные у тебя на столе. Если не ошибаюсь, там примерно шестьдесят папок.
– Это совершенно не разумно, – сказал я. – Сейчас 2020-й. К тому же все это уже давно подсчитано, когда мы определяли размер страховых премий для того года…
– Тогда посчитай еще раз. И проверь, чтобы все было как надо. Тебе такое нравится. Тебе нравится математика. Ты такое любишь. Ты любишь математику.
– Разумеется, я люблю математику…
– Но ты не любишь коллектив. Ты не любишь нашу открытость, нашу способность к диалогу, наше общение, наше стремление открываться друг другу и исследовать наши эмоции. Ты слишком замкнут в себе, тебе не хватает гибкости, и ты нам не доверяешь. Тебе не нравится то, что я тебе предлагаю?
– Я не…
– Вот именно. Ты – «не». Так что… – ерттиля протянул мне лист бумаги. – Вот тебе другой вариант.
Я быстро прочитал бумагу. Раздражение и досада покинули меня. Я был поражен. Я был в ярости. Посмотрел на Перттиля:
– Ты хочешь, чтобы я подал заявление об уходе?
Он снова улыбнулся. Улыбка была почти такой же, как в начале нашего разговора, только теперь из нее исчез даже намек на теплоту, которая, возможно, присутствовала в ней за секунду до этого.
– Вопрос в том, чего хочешь ты, – сказал он. – Я хочу помочь тебе и предложить другой путь.
– То есть или я буду заниматься бесполезными расчетами, или участвовать в любительских сеансах психотерапии, которые мешают серьезному математическому мышлению? Первое бессмысленно. Второе ведет к дезорганизации, хаосу и краху.
– Всегда есть третий вариант, – сказал Перттиля и кивнул в направлении листа бумаги.
– Точность требует точности, – сказал я, услышав в своем голосе дрожь. Кровь у меня кипела. – Нельзя достичь абсолютной точности в матрицах корреляции методом Конмари. Я не могу быть частью команды, чья высшая цель – уик-энд с изготовлением суши.
– Для тебя есть маленький кабинет на первом этаже.
Я покачал головой.
– Нет, – сказал я. – Это просто неразумно. Я хочу, чтобы все было разумно. Я хочу действовать разумно. А это соглашение… В нем сказано, что в случае увольнения я добровольно отказываюсь от выплаты полугодовой зарплаты, которая мне полагается, и что увольняюсь я немедленно.
– Потому что ты уходишь по собственному желанию, – сказал Перттиля, снова включив свой мягкий голос – наверное, ему нравилось, как он звучит. – Если хочешь остаться с нами, на нашем этаже… Завтра утром у нас трехчасовой семинар по трансцендентной медитации, который проведет выдающийся…
– Дай мне ручку, пожалуйста.
Судя по выражению их лиц, они уже все знали. На рабочей станции у меня имелась всего одна личная вещь – фотография моего кота Шопенгауэра. Я выложил все рабочие документы из своего кожаного кейса и бросил в опустевший кейс фото кота. Спустился в лифте на первый этаж и даже не взглянул на стеллаж уборщика и дверь за ним. Вышел на улицу и остановился, словно на что-то наткнулся, как будто ноги прилипли к земле.
Я теперь безработный.
Мысль казалась невероятной, как минимум, для меня. Я никогда не представлял себе, что окажусь в ситуации, когда не буду знать, куда мне идти утром. Как будто гигантский механизм, обеспечивающий порядок в мире, внезапно сломался. Я посмотрел на часы, но, как и следовало ожидать, это ничем мне не помогло. Они показывали время, но время утратило всякий смысл. Было 10:18.
Еще минуту назад я размышлял над различием между условной вероятностью и исходной вероятностью и пытался найти способ определить математическую независимость системы аксиом во взаимно дополнительных событиях.
Теперь я стоял на обочине шоссе – безработный, с кейсом, в котором не было ничего кроме фотографии кота.
Я заставил себя двигаться. Солнце грело мне спину, и я почувствовал себя чуть лучше. Когда показалась железнодорожная станция Пасила, я уже мог взглянуть на ситуацию более прагматично, применяя логику и разум. Я был опытным математиком и знал о страховом бизнесе больше, чем вся неграмотная команда Перттиля. Я слегка расслабился. Скоро я начну заниматься расчетами для его конкурентов.
Насколько трудно найти страховую компанию, в которой и к себе, и к математике относятся одинаково серьезно?
Вряд ли так уж трудно. Скоро я все выясню.
Проще говоря, все наладится.
О проекте
О подписке