Цитаты из книги «Чудеса и фантазии (сборник)»

В эту ночь он вновь пережил мгновения близости, которые медленно-медленно забывались за годы войны, и последующие обрывки блаженного буйства, и то, что стало истершейся привычкой.

После он стал сомневаться, приходила ли она вообще. Взять хотя бы имя, которым она назвалась, Дидди, Дидона – он как раз про нее читал[146]. Хотя она могла просто взять книгу, пока он ходил к Мэдди, и подсмотреть в ней имя страстной правительницы.

– Извините, – произнес он, имея в виду сразу все: жизнь, спертый воздух в доме, Мэдди, старость, неу

Такое одеяние Джеймс в прежние годы назвал бы вульгарным, но он обращал внимание на современных дам и знал, что теперь у всех наряды, в его допотопном понимании, вульгарные, однако же все рассчитывают, что к ним будут относиться как к порядочным.

Будь ему двадцать, он бы знал, что это от усталости, и посмеялся бы. А сейчас он спрашивал себя – как спрашивал всякий раз: ключи и кошелек на месте? – не начало ли это?

Мне тоже, призналась Пенни. Чего уж хорошего. По-моему, сказала она стареющей женщине с дрожащим под крашеными золотистыми локонами лицом, по-моему, есть на свете вещи куда реальнее нас, но их и наши пути почти никогда не пересекаются. Может быть, в тяжелую минуту мы попадаем в их мир или замечаем, что они делают в нашем

Вот урок, который тебе надо усвоить сейчас, пока есть здоровье: разделение пролегает не между тем, кто служит и кому служат, не между праздными и теми, кто трудится, а между теми, кому интересен мир во всем многообразии его форм и сил, и теми, кто просто существует, суетясь и зевая от скуки

Ничего подобного. Главное не в том, чтобы принимать звание, которое предназначили нам люди, а в том, чтобы научиться жить несуетно

Они не хотели заводить ребенка, пока не кончится война. А потом, после войны, когда Джеймс демобилизовался и стал снова преподавать античную литературу мальчикам, желанный, загаданный ребенок отказался входить в круг.

. Однако никто, слышите, никто, кто хоть раз увидал Огнерозу танцующей на нехоженом снегу или собирающей ледяные цветы с нагих ветвей, не сумеет забыть эту совершенную красоту и жить с обыденностью в сердце. Я теперь понимаю, писал Хьюм, что одна крайность желает другой крайности и что существам из чистого огня или чистого льда открыты восторги, которым мы, обычные смертные, можем подивиться украдкой, но которых нам должно избегать. Я не смогу обитать в ваших мирах, принцесса, ни в ледяном, ни в огненном