Мы быстро убедились, что приватная беседа на скаку – выбор людей с очень громкими голосами: глашатаев при королевском дворе, например. А вот простым смертным ужасно мешают ветер, дующий в уши, клацающие на кочках зубы и прочие прелести скоростной езды.

Махнув рукой, Патрициус решительно выключил перевозчичий счетчик и сошел с дороги в прохладные заросли ракитника.

– Что ж с вами приключилось, мадам? – запричитал он, когда я спешилась. – Говорят, вы храм разрушили да из тюрьмы сбежали? А потом куда делись?

– Ох, Патрициус, тут непростая история… – Я осторожно пощупала щеки, жутко болевшие после моих конспиративных гримас.

То недолгое время, что я проработала в Иноземном ведомстве, мы с кентавром общались каждый день. Он возил меня всюду и с удовольствием слушал о моих рабочих приключениях. Я, в свою очередь, была доверенным лицом Патрициуса, главным консультантом по тайнам женской психологии, и даже успела мельком познакомиться с его семьей – красавицей-женой и шестью жеребятами. Все шесть были девочками.

– Бедная вы моя мадам! А я знал – вы не по злому умыслу! – охнул кентавр, выслушав отредактированный пересказ моих приключений.

Про богов я не заикнулась. Про Мелисандра Кеса – тоже. Зная Патрициуса, могу предположить, что кентавр тотчас бы организовал в Шолохе клуб почитателей саусберийца: по меркам перевозчика, именно таким и должен быть настоящий мужчина – наглым, смелым и романтично непоследовательным в своих поступках.

– Король верит в мою вину, к сожалению. – Я вздохнула. – Но ты мне лучше скажи две вещи. Первая: как там Полынь?

Патрициус, поколебавшись, пожал плечами:

– Я не знаю, мадам. Он в тюрьме.

– Почему?! – Я натурально взвыла.

Что-то многовато плохих новостей разом!

– Ну, – Патрициус задумчиво пожевал губами, – он ведь тоже храм разрушал? Как и вы?

Ага, значит, слухи про бывшую «теневую» работу куратора в город не просочились…

Я нахмурилась:

– Но ведь Полыни должны были дать Генеральство?

– Ему и дали! – Кентавр махнул золотистым хвостом. – Говорят, у господина Полыни теперь очень красивая статуя в ведомстве, амулеты – как настоящие, искусно из мрамора вырезаны… А волосы в ветреный день и вовсе шевелятся, как у медузы…

– А желание? Почему он не использовал генеральское право одного желания, чтобы получить амнистию?

– Я не знаю, мадам, честное слово, не знаю! – Патрициус аж руками лба коснулся, типа, боги мне свидетели.

Я прикусила губу. Прах пойми, что тут происходит.

Потом я достала из кармана свернутую трубочкой газету и открыла ее на странице с «господами добровольцами».

– Вопрос второй. Что это за чушь с экспедицией под курган?

– А это вовсе не чушь, мадам! Принц Лиссай пропал после землетрясения. Искали уж его, искали – да не нашли.

И Патрициус, комфортно улегшись возле обросшего мхом бревна, уверенно продолжил:

– После того как весь дворцовый остров многажды прочесали, стало ясно, что принц провалился в глубокую трещину. Экую глубокую, что сквозь нее ухнул прямо в некрополь. Трещин таких на острове теперь с десяток – страх берет за душу, мадам, как подумаешь, что за хмыри оттуда могут повылазить! Не-не, это я не о ваших предках, к срединникам я со всем почтением, – кентавр поспешил поправиться, наблюдая за сложной гаммой эмоций на моем лице.

– Все хорошо, Патрициус. Продолжай.

– Сайнор новостям про трещину не обрадовался. Могу понять! Если б мою жеребеночку неделю искали как сбежавшую, а потом выяснили, что она под каменным завалом, – да я бы их всех растоптал вот этими самыми копытами!

– А как они выяснили?

– Ну дык методом исключения.

Я приободрилась. Ведь при нашем космическом «дано» это отнюдь не самое эффективное решение! Куда вероятнее, что принца все-таки вышвырнуло где-то далеко от Шолоха, и он сейчас старательно ищет дорогу домой, направленный в нужную сторону богиней Авеной. Просто никто об этом не знает. Пока что.

Я кивнула:

– А дальше что?

– А дальше Сайнор отправил под курган поисковый отряд из магов, но через сутки никто не вернулся. Люди смеялись, что отряд подземными щелями драпанул из столицы, лишь бы более с королевским гневом не встречаться. Но после шуточки затухли: Его Величество отправил в некрополь Ходящих, и те тоже растворились, будто тени в полдень. Вернулся лишь один – весь перемазанный кровью, полумертвый, маску потерял, как и кончик носа… Чтобы такое с Ходящим сотворить, мадам, – это ж кем надо быть?

«Например, Зверем», – подумала я, но эта версия означала бы, что плохо все – абсолютно все – и я не хотела давать ей шанса.

Так что я громко захрустела морковкой, пытаясь ее хрупаньем заглушить нестройный хор тараканов-невротиков в моей голове. За морковку спасибо Патрициусу. Добросердечный кентавр, когда мы сделали привал, разглядел меня получше, всплеснул руками, заявил, что я похожа на бледную немочь, и стал активно набивать меня витаминами – в его седельных сумках обнаружилась куча съедобных припасов, преимущественно овощного характера.

Когда шумовые эффекты морковки одержали верх над паникой, я все-таки спросила:

– И кем же надо быть?

– Упырем!

Кентавр с таким значением произнес название этой бытовой, в сущности, нежити, что я лишь тупо переспросила:

– Упырем? Обычным? Кладбищенским?

– Кладбищенским – да, но вот только не обычным! У вас ведь в некрополе что? Кости древних магов, ваш усилитель ворожбы, какого на весь Шолох хватает. Вот и на упырей хватило, которые там жили. Теперь это не чащобная нежить, мадам, а твари столь сильные, что даже Ходящих, как щепки, ломают. Шестерых теневиков за неделю укокошили…

Я ошарашенно умолкла.

Шестерых? Их же всего была дюжина! Не то чтобы я фанатка Теневого департамента, наоборот, помещайте меня в самый конец очереди за автографами, но… Новость все равно отвратная.

– Эти упыри-мутанты вылезли наружу?

– Не дай-то небо, мадам! – Патрициус аж выронил из рук ромашковый венок, который все это время мирно плел. – Наоборот, Ходящие к ним спускались. Трое, потом еще трое. Король совсем рассвирепел от таких неудач, требовал остальных одним махом в трещину спустить – но тут Совет взбунтовался, запретил ему.

Я тихонько выдохнула.

Как хорошо, что Сайнор не может принимать никаких решений в одиночку!

Обезумевший с горя король способен наворотить таких дел, что полстраны поляжет. Но у нас его всегда может остановить единогласным решением Совет – собрание руководителей всех девяти ведомств, людей опытных, умных и очень, очень разных. Если уж тонконогая кокетка из Ратуши протестует бок о бок с гротескным военным министром, то идея короля и впрямь плохая.

– Скандалище был изрядный. – Патрициус сопровождал речь бурной жестикуляцией, как при игре в пантомимы. – Совет потребовал, чтобы на следующей неделе все трещины в кургане запломбировали от греха подальше. А у главной двери уже выставили охрану и никого даже близко не подпускают. Сайнору ничего не оставалось, кроме как объявить щедрое вознаграждение для добровольцев, если они успеют найти принца в некрополе до пломбировки. Теперь каждый житель Шолоха знает имя и внешность принца Лиссая. Кончилась его анонимность, мадам.

Мы с кентавром уставились на газету, которую я бросила на землю и прижала камешком. Маг и воин на нем могли похвастаться поистине идиотскими улыбками. Иллюстратор явно испытывал глубочайшие сомнения по поводу того, к чему призывал.

– И много нашлось добровольцев?

Патрициус закончил плести венок, затянул какой-то хитрый узелок, чтобы ромашки не рассыпались, и с пиететом творца возложил его мне на голову.

Потом серьезно сдвинул рыжеватые брови и отрицательно покачал головой:

– Нет, мадам. Люди видели того Ходящего, выжившего. Никакие деньжища того не стоят. Даже Башня магов решила не вмешиваться.

Я с беспокойством почувствовала, как из сердцевин ромашек выбираются муравьи.

Вероятно, Патрициус испугал их, когда внезапно сорвал цветы. Это как если бы ты зашел в кабак по соседству, и его вдруг унесло невиданным доселе смерчем. Умные насекомые притихли на время плетения венка – решили переждать бурю. Теперь, оказавшись у меня на голове в относительном покое, они осмелели, повылезали, поползли оценивать ущерб и исследовать новые территории. Судя по энтузиазму, с каким они закопошились, новая реальность превзошла их самые смелые ожидания. Великое переселение муравьишек… И я в роли кисельных берегов.

У меня руки чесались с визгом отбросить венок в сторону, но я не хотела обидеть Патрициуса. Время на чужбине в компании Кеса и своего очумелого одиночества сделали меня до странности сентиментальной. Я решила стерпеть муравьев. Напоминала себе, какая я стала взрослая, сильная, крутая, умудренная, прах его побери, опытом. Негоже такой детине бояться лесных рыжиков.

Из-за этой моей внутренней борьбы к особняку Мчащихся мы ехали молча.

Когда я прощалась с кентавром у глухого кирпичного забора поместья, он ойкнул:

– Мадам, да у вас вся голова в муравьях!

– Правда? А я и не заметила… – героически стиснула зубы я. Играть – так до конца.

Но тут из-за высокой калитки донесся знакомый голос, сломавший мне все представление:

– Ага, щас, не заметила она! Признайся – ты просто выяснила, что укусы муравьев улучшают цвет лица.

Тяжелый кованый засов скрипнул и послушно уполз вбок под длинными пальцами Кадии из Дома Мчащихся.

– Слава богам, с тобой все хорошо. – Я облегченно выдохнула, когда подруга появилась в проеме.

– Это должна быть моя реплика, эй! – возопила Кад и заключила меня в такие крепкие объятия, что в шее что-то оглушительно хрустнуло.

Я с негодованием отстранилась, отплевываясь от ее вездесущих волос. Поняв, что все это взаправду, что я действительно добралась до дома, я жива, и моя лучшая подруга тут, возвышается надо мной, как березка, я от облегчения рассмеялась, да так заливисто, что залаяли соседские псы, а подводная ночнушка испуганно прильнула к ногам.

Смех перерос в легкую истерику: я поперхнулась и начала кашлять. Это показалось мне невероятно смешным, и я попробовала похлопать саму себя по спине, но вместо этого прихлопнула муравья, исподтишка выползшего из-за ворота… Я резко отдернула руку – и у меня вдруг свело ушибленное в Арсенале плечо. Я расхохоталась еще громче, некстати вспомнив белые портки Мелисандра, я подвывала и похрюкивала под обескураженным взглядом Патрициуса… Кентавр привык к более сдержанной версии «мадам».

Отсмеявшись и кое-как наладив отношения со всеми частями своего организма, я с удивлением поняла, что боевая, огненная Кадия тихо плачет, прижавшись лбом к калитке.