Отгоняя лесных светлячков, она взволнованно тараторила:

– Пять трупов! Я вам клянусь. Вы поймите: Дорхес, мой сосед, – он тернассец. И студент. Едва родители-фермеры уедут, как он устраивает вечеринки, и пару раз их компания в угаре залезала на мой участок. Я поэтому держу ухо востро – поглядываю в окна, чтобы вовремя шугануть.

– И что вы увидели на этот раз? – спросил Полынь.

– Дорхес стаскивал с крыльца женские трупы. Сначала одно тело, замотано в плащ. Потом второе. Третье… Следом вышли друзья студента. Они столпились над бедными девушками и спорили до хрипа. Я побежала вызывать вас. Пока нашла свои заготовки для ташени, пока вспомнила, как их складывать, – столько времени прошло… Потом подбегаю к окну, смотрю – а трупов уже нет. Успели расчленить! Изверги иноземные!

Мы с Полынью переглянулись. Женщина уловила наше сомнение и отчаянно зашептала:

– Да клянусь вам, были трупы! Вы что думаете – я глупая? Я не глупая! У меня лупа есть!

– У меня тоже, – сказал Полынь. – Разберемся.

* * *

Калитка фермы была открыта… Мы прошли внутрь и перед тем, как постучаться, огляделись снаружи. Ни крови, ни следов того, что кого-то тащили волоком, – ничего подозрительного.

Полынь потрогал землю возле крыльца:

– Отпечатки ботинок тоже стандартные, – пробормотал он. – А если бы мертвых несли на руках, следы стали бы глубже из-за дополнительного веса.

Мы зашли на конюшню – там были лишь спящие лошади и теплый терпкий запах. Среди деревьев я увидела яблоневого человека, но он спал, свернувшись в корнях калачиком, и я не стала его попусту будить. Сарай, свинарник… Все мирно.

Только в маленький птичник на дальнем конце фермы нас не пустил петух. Встал в дверях и раскричался:

– Ре-е-е! Ре-е-е!

Впрочем, пять тел бы туда все равно не влезли.

В главном доме нам долго не открывали, хотя стук услышали сразу: арфа захлебнулась песней и повисла тишина. Взволнованные шепотки, топот, и вот – в щелочке появился смазливый юноша с типично тернасской белозубой улыбкой.

– Здравствуйте… – испуганно протянул он.

От него слегка пахло запрещенной ягодой грындой, и мы с Полынью переглянулись. Возможно, соседке не понравилось именно это, но на вызов об убийстве мы среагируем быстрее, вот она и приврала.

Полынь представился, предъявил татуировку Ловчего и объяснил, зачем мы здесь. Губы студента изогнулись грустной скобкой:

– Дело в том, что госпожа Цайра очень не любит, когда я собираю друзей. Постоянно что-то выдумывает. Конечно же, мы не убивали никаких девушек! Даже не знаю, как можно такое сочинить. Надо перед следующей вечеринкой занести ей пирог. Чтобы она не ругалась, – и молодой господин Дорхес развел руками.

За спиной у него маячили силуэты четырех товарищей. Такие же юноши-студенты, очаровательно-беззаботные, со следами бессонной ночи на лицах.

– Можно, мы все-таки зайдем, проверим?

Дорхес сглотнул. Потом отступил, пропуская нас внутрь.

Да, вечеринка тут определенно была. На столе стояли блюда с фруктами и орешками, между ними – очень много бокалов. Подушки сброшены на пол, на диванах вместо них валяются раскрытые конспекты. Вдоль каминной полки расставлены крохотные пузырьки с различными зельями. Полынь подошел, стал внимательно читать этикетки.

– Только не трогайте! – взмолился Дорхес. – Это очень редкие зелья! А некоторые – опасные! Нам каждый миллилитр под расписку дают, чисто перед экзаменами!

Полынь кивнул и в ответ лишь сощурился на одну бутылочку из темного стекла. «Спиртовая Эссенция Туманной Лани» – было написано на ней.

– Чьи пузырьки, ваши?

Дорхес побледнел:

– Нет. Ребята принесли.

– Мне что-то нехорошо, – пискнул другой студентик и умчал в ванную. Все тактично промолчали.

– Зачем вам вообще зелья на вечеринке? – спросила я.

– А у нас пересдачи в Башне Магов сейчас идут, – Дорхес снова улыбался, теперь кривовато. – Вот, готовимся. Совмещаем приятное с полезным.

– В Башне Магов, значит… – рассеянно повторил Полынь. Затем шепнул мне: – Отвлеки их, пожалуйста, а то они так и норовят тут все передвинуть.

Это правда: один из студентов бочком-бочком двигался к конспектам, явно надеясь их спрятать, второй испуганно топтался возле зелий, третий бросал печальные взгляды на вешалку с верхней одеждой и, кажется, готовился к марш-броску в ту сторону. Мы с Полынью не могли просто потребовать, чтобы они остановились: у нас не было ни ордера, ни состава преступления.

Так, ну и как же мне их отвлечь? У них сейчас все инстинкты на самосохранение направлены!

– Апчхи, – неожиданно чихнул один из студентов, и от него, как и от хозяина дома, повеяло грындой.

Точно!

Ягодка грында – это такая нездоровая дрянь, которую некоторые студенты заваривают в чай перед экзаменами, чтобы улучшить память. И почувствовать «условно приятное» головокружение. Она запрещена, за ее употребление можно на пару недель оказаться в тюрьме. И в отличие от трупов грында тут точно есть.

Я развернулась и быстрым шагом пошла на кухню. Чай ведь заваривают там, не так ли?

Студенты, чуть ли не взвыв, все четверо сиганули за мной и эдак невзначай перегородили мне дорогу.

– Можно попить? – невинно спросила я, пытаясь продвинуться дальше.

– Я вам сейчас принесу! – заявил один парень, кидаясь вперед. Остальные окружили меня, не давая прохода.

Что ж, у Полыни теперь полная свобода действий. Надо только дать ему побольше времени.

– А чьи вы студенты? – полюбопытствовала я, начиная светскую беседу.

– Мастера Триждыправого.

На кухне что-то уронили, и на весь коридор тотчас завоняло грындой. Дорхес испуганно моргнул и… вдруг начал трещать без умолку, пытаясь отвлечь уже меня. Идеально!

– Мастер Триждыправый – худший преподаватель в Башне, так что нам не повезло, – лихорадочно докладывался студент. – Уже на первом занятии он навешал на всех ярлыки: тебя только в лекари возьмут, тебя только в некроманты, а ты готовься лизать пятки начальству в убогом хуторе… Но это ладно, у нас еще три года до диплома, и есть надежда, что этот старый хрыч успеет откинуться.

Какие добрые.

Звон на кухне повторился… Дорхес добавил скорости и экспрессивности в свой рассказ:

– А вот студенты прошлых выпусков от нашего мастера уже пострадали! И это никак не исправить! Например, был у нас один колдун-альбинос, Гординиус Сай, – и его очень, ну просто очень жестко срезали!

Я вздрогнула.

Гординиус Сай. Знакомое имя.

– Гординиус хотел стать Шептуном. Мечтал! Постоянно везде цветы выращивал, у него уже к концу обучения кончики пальцев стали зелеными, как у настоящего травника, – продолжил Дорхес. – А Триждыправый в выпускной год обозвал его «беспринципной, но живучей сволочью» и сунул работать в посольство в Иджикаяне! На десять лет! У наших стран еще не было союза, а значит, получалась работа в стане врага! Да и сейчас мало радости, особенно когда ты совершенно белокожий под пустынным солнцем! Он до сих пор там! Это же ужасно! Если бы вы знали Гординиуса, вы бы поняли, что Триждыправый ему жизнь сломал!

– Я знаю Гординиуса Сая, – сказала я, вызвав замешательство в рядах собеседников. – Точнее, знала. Мы дружили, пока он не выпустился.

– Подожди, а ты что, тоже из Башни? – опешили студенты, резко перейдя на ты. – Да быть не может, мы бы тебя запомнили! А как тебя зовут? А ты завтра вечером свободна?

Их товарищ, громивший кухню, появился оттуда со стаканом воды в руках и лицом Истинного Героя, Заныкавшего Все, Что Нужно. Остальные чуть не умерли от облегчения. Программа «паника» тотчас сменилась у них на программу «ухаживание», и когда Полынь, успевший, кажется, обшарить весь дом, пришел за мной, ребята уже и вовсе забыли о его существовании.

– Спасибо за сотрудничество, – кивнул Внемлющий, утаскивая меня от новых приятелей.

Едва за нами закрылась дверь, Полынь забрал у меня веер полученных визиток и сжег их простеньким заклинанием.

– Мы не вступаем в связи с подозреваемыми, – наставительно произнес он.

– Ни в коем случае, – на полном серьезе поддержала я. – Как твои успехи?

– Дело раскрыто.

Кто бы сомневался.

* * *

Вслед за Ловчим я углубилась в яблоневый сад. Среди деревьев уже наметилась алая нитка зари, птицы стали петь увереннее, на траве блестела роса. В тусклом утреннем свете мы с Полынью казались двумя призраками в шелках: алых и бирюзовых. Призрак побольше – сухопарый и лохматый, и призрак поменьше – лишь чуточку более мягкий в некоторых местах. Но такой же лохматый, да. Если не сильнее.

Полынь прокашлялся.

Я думала, сейчас он расскажет мне о своих выводах касательно предполагаемых убийств, но вместо этого Ловчий спросил:

– А в годы наставничества с вами действительно жил четвертый студент, этот Гординиус Сай?

– Скорее, гостил. Он часто приезжал на выходные, пока мы были на младших курсах, – уточнила я. – Гординиус был лучшим студентом в своем потоке, и наш магистр О́рлин приглашал его к нам для обмена академическим опытом. Мы дружили. Точнее, сначала Кадия в него влюбилась (ну, это классика), потом я (но тоже так, ненадолго), потом Дахху… – Тут я прервалась на секунду, потому что мне в рот влетел комар, и Полынь успел повернуться ко мне с некоторым изумлением.

Было бы забавно ошарашить его какой-нибудь такой новостью, которую сам Ловчий бы проморгал, но нет.

Выплюнув мерзкое насекомое, я продолжила:

– …потом Дахху понял, что Гординиус – его единственный шанс на мужскую дружбу в обозримом будущем. Так что со второго по четвертый курс мы дружили все вместе. А потом Гординиус выпустился – он старше, – и его отправили по контракту в Иджикаян, как верно отметили наши подозреваемые.

– Он действительно был «беспринципной живучей сволочью»? – полюбопытствовал Полынь.

– Ну… – Я замялась. – Пожалуй, в чем-то да. В некоторых обстоятельствах.

– В некоторых обстоятельствах это плюс, – кивнул Ловчий. – Ведь самый полезный из принципов – гибкость.

Я вздохнула, пронзенная иглой ностальгии.

Беспринципный или нет, а Гординиус Сай был чудным парнем (ставьте ударение куда хотите, не ошибетесь). Заносчивый и бледный, всегда в черном, будто пытающийся притушить свой свет, он выделялся в любой толпе. Он всегда тянулся наверх, очень яростно, и нередко связывался с плохими людьми, но каждый раз кое-как выкручивался из неприятностей.

Самое интересное, что при этом он был классическим «ведомым», хотя сам думал, что лидер… Из-за этого, думаю, наши с ним экспресс-романы и не зашли дальше нескольких свиданий. Ему рядом нужна была девушка-хлыст, но при этом мастер создавать иллюзию, что «ты придумал все это сам, милый». А вовсе не такая рассеянная мечтательница, как я, или честная, как молоток, Кадия.

Правда, к сегодняшнему дню мы с Гординиусом не виделись дольше, чем общались до этого. А поэтому все могло измениться.

Его действительно отправили в Иджикаян сразу на десять лет. На самом деле посольский маг – это прекрасная должность. Очень престижная. Полезная для дальнейшей карьеры. Готова поспорить, мастер Триждыправый верил, что несет своему ученику добро, но…

Какой смысл делать что-то, каким бы престижным оно ни было, если твое сердце не поет от этого дела? Свое поющее сердце – это, возможно, единственный честный ориентир в нашем шатком мире.

… И как же это странно, да? Вот есть в твоей жизни человек, и он тебе важен, четвертое звено великолепной компании, а потом бац – и все кончилось. И ты сначала такой: о, я никогда его не забуду! А потом проходит время. И старый образ стирается не только в твоей голове, но и вообще – из мира, ведь все мы меняемся, и до ужаса быстро.

Анте Давьер говорит, что время – это специальная формула для стирания идиотов. Минимум ингредиентов, максимум эффекта. Только жаль, что и хорошие люди под раздачу попадают.

Мы с Полынью дошли до конца фермы и остановились у птичника. Петух все еще стоял на пороге домика, продолжая тоскливо тянуть одну ноту:

– Реее…

– Я сейчас перечислю тебе кое-какие факты, и ты тоже разгадаешь наше дело, – сказал Полынь и стал один за другим загибать пальцы. – Во-первых, на столе стояло десять бокалов, тогда как студентов – пятеро. Во-вторых, плащи мальчиков пахли курятником. В-третьих, «реее» у петухов – это знак тревоги. В-четвертых – на диване лежали конспекты по трансфигурации. И в-пятых, пузырек с эссенцией туманной лани был пуст. А приносить с собой пустую склянку нет смысла, значит, зелье использовали сегодня.

Последний пункт не говорил мне ни о чем – я не знала, какой эффект дает эссенция… Но и первых четырех хватило с лихвой.

– Ты думаешь?.. – я покосилась на птичник.

– Я уверен.

Полынь взмахом руки шуганул несчастного петуха и распахнул дверцу в деревянный домик. Там было темно. Ловчий сплел пальцы, зажигая маленький пульсар-огонек. В его голубоватом свете мы увидели на сене пять мертвых куриц в ряд.

– Вот и наши трупы.

– М-да. Так и хочется переиначить старое выражение: что же было в начале – курица или девушка?…

– Курица, к счастью. После смерти объекта заклинание теряет силу – неспешно. Часа-двух как раз хватит, чтобы выветрилось. Соседка верно увидела: с крыльца стаскивали девушек. Вернее, куриц в облике девушек. Уже здесь они приобрели изначальную форму.

– Значит, мальчики совместили приятное с полез- ным – по своему собственному признанию. Подготовка к экзамену – и разнообразие на вечеринке. Но зачем они убили птиц? – Я посмотрела на грустного петуха, теперь безмолвно ковыляющего прочь по саду.

Вот уж не думала, что стану свидетелем драмы в птичьем царстве…

– Не намеренно, – цокнул языком Полынь. – Они просто двоечники. Ты знаешь, зачем применяют эссенцию туманной лани, горе мое?

– Если честно, нет.

– А твой Гординиус тебе не рассказывал?

– Почему сразу мой?!

– Эссенция продлевает жизнь трансфигурационному алгоритму, Тинави. Очень редкое зелье, подконтрольное, но студентам на некоторых кафедрах дают – надо же им учиться. Вот только наши мальчики не учли, что после эссенции запрещено давать подопытному настоящую еду и напитки, только чистую воду, – иначе сдохнет. А курочкам, судя по кайме бокалов, щедро наливали.

– Прах, – окончательно расстроилась я, глядя на пестрые рыжие и белые перышки, вьющиеся в темноте курятника.

– Все. Закрываем дело у соседки и зовем Ищеек. Я не хочу сам арестовывать этих придурков.