Глава 4
Рьяный огонь, черные латы

Полоцк походил скорее на крепость, чем на город. Неприветливые стены детинца воинственно нависали над высоким берегом реки, а от них вниз по склону сбегали угрюмые улочки слободы. В отличие от Киева или даже Смоленска, здесь не было мощенных деревом тротуаров, и на большак вела хоть и широкая, но всего лишь накатанная возами колея.

Словом, ничего необычного.

Кроме одного.

Даже Тверда, повидавшего на своем веку пожаров войны, это кострище заставило поежиться. Полоцкий двор гильдии располагался на окраине города, вплотную примыкая к речной пристани. Терем головы, по которому сейчас невозможно было определить, на сколько поверхов он высился над землей, жилые срубы обитавших здесь купеческих людей и клети дворни, хозяйские постройки, склады, амбары и мастерские – все рассыпалось прахом в прямом смысле слова. Мрачные черные огрызки, гнилыми пеньками зубов торчащие в том месте, где раньше вдавался в реку длинный причал, липко облизывали волны. О том, что вдоль него некогда были пришвартованы корабли, можно было догадаться разве что по обугленным остаткам досок и бревен, прибитым течением к берегу. Лесины высокого тына, отгораживающего подворье гильдии, обуглены и растерзаны так, словно на них выплеснулась струя огня. Даже сама земля изрыта и изъедена немыслимым жаром, оставившим на ней многочисленные шрамы трещин и не позволившим уцелеть в ужасающем кипящем котле ни единой травинке.

– Это то, ради чего мы сюда перли? – первым, как повелось, голос подал Хват. – И что мы тут еще можем увидеть, кроме того, что смогли разглядеть да откопать местные? А я сомневаюсь, что они смогли разгрести хоть что-то.

По пепелищу, если можно так назвать черное кострище, оставленное чудовищным огненным вихрем, они бродили чуть не полдня. То спускались к воде, то принимались осматривать частокол, то пытались растащить остатки спаянных будто в исполинском, добела разогретом кузнечном горне испепеленных строений. Все без толку. Найти тут хоть что-то было невозможно.

Первым до этого додумался Полоз. Еще утром он рвался сюда не хуже солнца, спешащего растопить поутру ночной кошмар. Но едва вышли за пределы наместникова детинца, интерес к доблестному отстаиванию интересов гильдии в нем поутух. А после того как увидел, в какую головню обратилась богатейшая в городе усадьба, сумел удивить: вдруг оказалось, что у него в Полоцке имеется и куча других дел. Ничуть не меньше отыскалось их и у Хвата, стоило только Путяте обмолвиться о том, что никакого серебра, даже очень сильно расплавленного, найти здесь не удастся – свои куны гильдия хранит не в одном месте, а в займовых грамотах.

– Чего? – большего презрения варяг не выказывал даже грамотам Тумана, когда выяснилось, что пользоваться по старинке лопухами гораздо сподручнее. – Бумажки вместо денег? Неудивительно что здесь все полыхнуло таким синим пламенем. Вон, грамотей знает, как здорово занимается береста.

Туман поднимался к ним с берега реки, выудив в воде какую-то черную головню и осматривая ее с таким видом, будто собирался сделать из нее новое цевье для лука. Едва не споткнувшись об обугленное нагромождение камней, бывшее некогда основанием печи в кузне, он протянул находку Путяте. Но тот, мельком взглянув на измазанные сажей руки Тумана, свои тут же спрятал за спину.

– Вряд ли этот пожар был случайным, – не обратив ни малейшего внимания на брезгливость купца, принялся вертеть в руках находку книгочей. – Ощущение такое, что полыхнуло все и разом. Включая пристань и корабли. Так не бывает. Обычно занимается какое-то одно здание, а на остальные огонь перекидывается после, если не удается его унять.

– Не успели, – тягучий, как смола, голос раздался сзади. Обернувшись, они увидели перед собой кряжистого воина, о котором вовсе нельзя было сказать, что лучшие его битвы – дело далекого прошлого. Расплющенный в одной из битв нос, выпяченная так далеко вперед челюсть, что нижняя губа покрывала верхнюю, а когда он говорил, рот щерился провалом на месте передних зубов. Словом, обычная разбойничья харя. Но широкий медный обруч с самоцветами, охватывающий голову, и золотая гривна на шее сразу дали исчерпывающее представление о том, кто почтил их на пожарище своим присутствием. – Здесь все сгорело так яро и споро, что от бедолаг, оказавшихся в этом жерле вулкана, почти ничего не удалось найти.

– Конунг Аллсвальд, – смиренно склонил голову Путята. Беглым гвардейцам базилевса и вовсе полагалось переломиться надвое. Благо наместник был не в том настроении, чтобы упиваться знаками должного почитания. Он отмахнулся, давая понять, что дворцовые манеры здесь не к месту. Впрочем, за спиной его высились три хмурых норда. В грубых плащах, серых кольчугах, плетенных крупными кольцами, с короткими мечами да воткнутыми за пояс узкоклювыми топориками. Под конусовидными нурманнскими шлемами с прорезями для глаз торчали ухоженные светлые бороды и заплетенные в косы усы. Ярлы, которые при случае о сих манерах непрошеным гостям должны были напомнить.

– Я согласен с тем, что костер этот вовсе не от случайно оброненной лучины разгорелся, – продолжил конунг, как только воинственная его свита по взмаху руки хмуро удалилась. – Готовились к этому, видимо, не один день. Все это мы выяснили сами, и вовсе не обязательно было присылать сюда посольство гильдии. Не говоря уже о киевском воинстве.

– Быть может, и ты, конунг, и князь – оба сверх меры подогреваете интерес к делу, которое на самом деле имеет отношение лишь к купеческой гильдии? – исхитрился вставить свое слово Путята.

Тверд без особого удовольствия отметил, что рука конунга после этих слов недвусмысленно сжалась в кулак. Не хватало еще для полного счастья заиметь во врагах еще и его. Скрестить клинок с наместником, пусть даже для благой цели спасения толстой шкуры своего нанимателя – это могло обернуться самыми кровавыми неприятностями.

– Говоришь, купец, я, полоцкий наместник, не в свое дело нос сунул? Не угадал. При Дворе гильдии работала долбаная прорва люду. Жителей моего города. И семьи их – старики, жены, дети – тоже в моем городе жили-были. Так вот их всех, всех до одного, до самого маленького сопляка в ту самую проклятую ночь, когда полоцкое зарево видно было, должно быть, даже в Новгороде… всех… ВСЕХ!.. вырезали.

Тверд мигом забыл обо всех своих воинственных мыслях. Даже Хват, что бывало с ним от силы пару раз в жизни, выглядел растерянным. Пронзительно скрипнула искореженная петля ворот, черная, как и два болтающихся на ней обгорелых деревянных обломка, чудом сохранившихся в огненном пекле. Тяжелый плеск волн, полощущих останки изжаренной пристани, стал почему-то казаться особенно мерзким. Аллсвальд, оторвав наконец руку от пояса с оружием, шумно выдох-нул и вдруг опустился на землю. На черную, горелую, в жирных потеках сажи землю.

– Этот огонь ревел так, что я думал – не иначе, сам хазарский бог лично решил посетить мой город и оставить от него только пепел. Его не получалось потушить. Никак. Ничем. Вообще… Я всех людей бросил сюда, тушить. Добро, вода под боком, – кивнул конунг в сторону реки. – Но тогда и вода начала гореть. Люди выпрыгивали с ревущих огнем лодий, попадая в пылающую воду. Да что там! Многие из тех, кто принялись по моему приказу тушить пожар, как лучинки жалкие вспыхивали в один миг. Представлеяшь, каково это? Только что перед тобой человек стоял, а спустя один вдох он в обугленную головню превратился. И пока мы со всем этим пытались хоть что-то сделать, в это же время по всему городу началась заранее спланированная резня. Представляешь, сколько оружных татей рыскало по моим улицам той ночью? И ты говоришь – не мое дело? А чье ж тогда? На кой я тогда вообще тут надобен?

– Хорошо, что боярин Полоз здесь задерживаться не стал, – блеклым голосом, словно опасаясь нарушить повисшее над ними тягостное молчание, проговорил Тверд. – Уж он бы за такие слова наверняка зацепился, что репей за волчий зад.

Аллсвальд посмотрел на кентарха снизу вверх так, будто тот чудесным образом объявился перед ним только что прямо из убитой жаром земли.

– Мне нет дела ни до каких бояр. Я сейчас одного лишь хочу – отыскать этих упырей. Уж я-то найду им награду по их делам. Им не будет стыдно уйти из этого мира. И те мечи, что вы притащили за собой в Полоцк, здесь не надобны. Добра никому еще с мечами не приносили, а сделать больше, чем я сделал, все равно не получится. Так что зря старается княжий ближник. Носом рыть землю здесь – с огромным трудом он оторвал от обезображенной немыслимым жаром земли прокопченый кус и с остервенением раздавил его в кулаке, – бесполезно. Да и вы, господа гильдийцы, вряд ли что сможете сыскать. По домам семей сгоревших здесь людей ходить смысла нет. Пусты они, эти дома. Разве что от крови не в каждом еще пол отскоблить успели.

– И все же дозволь, княже, попробовать, – вид у Путяты был такой, словно он не окрика ожидал, оплеухи или увесистой зуботычины за дерзость свою, а как минимум ножа под ребра. Или того самого меча, за который наместник с такой охотой хватался. Но конунг, глянув на него как на залаявшего вдруг кота, лишь махнул рукой. Крякнув, он поднялся на ноги и, не проронив больше ни звука, отправился в сторону пронзительно взвизгивающей под напором прущего с реки ветра петли не успевших сгореть до основания ворот.

* * *

Этот конец города никак нельзя было отнести к цветущим. Покосившиеся серые хатки славян, перемежающиеся с длинными родовыми домами нордов, не навевали мыслей о достатке их владельцев. То тут, то там в хилых тынах зияли проплешины дыр, а одну избенку, на вид заброшенную несколько лет назад, постепенно разрушало проросшее прямо в нее дерево.

– Вы б меня предупредили хотя бы, что у нас намечается поход по таким вонючим местам. Я б лучше в детинце остался: видал у киевлян пару вещичек, за которые можно было бы бросить кости, – даже бесшабашный Хват не особенно наплевательски отнесся к их нахождению в такой дыре.

– Я вам плачу не за то, чтобы вы раздевали княжьих людей, – проворчал Путята. Вид у него, впрочем, был такой, будто он и сам не знает, что ищет. Взгляд постоянно блуждал по сторонам, и вряд ли он вообще задумывался о том, что уж купцу-то в таком месте показываться крайне нежелательно.

Что Тверд и решил подчеркнуть:

– Ну, так расскажи, в чем сейчас заключается наша работа. Глядишь, поможем тебе найти то, что пытаешься высмотреть.

– Ваши глаза пригодились бы гораздо больше, если бы занимались прямой своей обязанностью – выискиванием угрожающей мне опасности.

Некоторое время шли молча. Лошадей вели в поводу так, чтобы те двигались, образуя внешнюю защитную ограду от возможной атаки лучников. Или, например, пращников. Да и умельцы с сулицами могли садануть откуда-нибудь из-за угла. И потому, когда купец вдруг тронул Тверда за плечо, рука сама собой выхватила нож из-за спины, изготовившись отражать опасность. Но ее не было. Путята показывал на приземистую постройку, длинную, но глубоко вросшую в землю. Жилище это принадлежало норду – кто еще сделает свой дом так, чтобы крышей его служила перевернутая ладья? Изувеченные ее весом и многими прожитыми годами венцы стен ушли в грунт, и со стороны создавалось впечатление, что дом этот из одного перевернутого струга и состоит.

– Мне нужно зайти туда одному, без лишних глаз.

– То, что наши глаза тебе не по нраву, мы уже поняли, – возразил Тверд. – Но если там внутри схрон местных татей, то купец им станет приятным даром к ужину.

Недовольно кивнув, Путята посторонился. Когда Тверд встретился глазами с Туманом, тот скосил взгляд в сторону ската крыши дома. Ясно. То, что заметил купец на этой хибаре, определив ее как нужную, было нацарапано там. Проходя мимо, кентарх мимолетно взглянул на едва заметную руну. Это был грубо сработанный знак, который было странно увидеть здесь. Обычно таким символом на дорожных указателях обозначали капища – 12 столбов, стоящих вкруг и символизирующих главные божества русов. Почему здесь кто-то решил вырезать именно такой знак, было не особенно ясно.

Тверд осторожно толкнул дверь от себя и проскользнул в щель, которую она оставила ему для прохода. Внутри было темно, сыро и неубрано. Будто хозяева здесь не появлялись не один год. Впрочем, рассказ конунга о порешенных семьях гильдийцев вполне это объяснял. Кентарх обошел стоящий у очага стол, поднялся по невысокой лестнице и заглянул на открытый пристрой второго поверха. Кроме пары лавок, ларей, да узких полатей, на которые падали косые лучи света сквозь прореху в крыше, тут ничего интересного и опасного не обнаружилось.

Чем же оказалась так интересна для гильдийца эта развалина? Пожав плечами, он недовольно отправился к двери – объявить своему нанимателю об отсутствии угрозы. Доски пола под его сапогами скрипнули еще пару раз. Поначалу он не обратил на это внимания.

А потом его осенило.

Норды не стелят пол. В их жилищах пол – крепко утоптанная земля. Но ведь этот дом явно принадлежал норду. Так может быть…

Опустившись на колено, Тверд принялся ощупывать и простукивать доски. Не то чтобы он не уважал приказаний своего нанимателя, но жизненный опыт не раз подсовывал ему очень очевидные примеры того, насколько важно охраннику не только оберегать своего хозяина, но и знать его секреты. И дело тут было вовсе не в верности. Нередко такое знание могло спасти жизнь.

Отодвинув в сторону стол, он заметил доску, выглядевшую гораздо менее рассохшейся, чем остальные. Зацепив ножом ее край, дернул – и она туго подалась вверх.

Именно в этот момент в его незащищенный живот прилетел удар таранной силы. Отлетев к стене, Тверд успел подумать о том, что ему еще здорово повезло – ослабивший внимание воин частенько становится жертвой именно такого внезапного нападения врага. Жертвой, как правило, бездыханной. Вот только откуда он тут взялся, этот враг?

Оттолкнувшись от стены, Тверд воздел себя на ноги, одновременно уходя в сторону от очередного выпада. Латная перчатка неведомого супостата была довольно чудной: очень тесно облегала руку и была чернее самой черной византийской ночи. Мгновение спустя Тверд отметил, что и весь неведомый враг был облачен в такую черную и словно обтекающую поджарое тело броню. Даже лица не было видно – на опального десятника пялились угольной чернотой будто бы пустые глазницы на личине шлема. Обычно считалось, что такие железные хари должны быть безобразнее безобразного. В конце концов их прямое предназначение – вселять страх во врага. Но кузнец, сработавший этот шлем, о таком правиле, должно быть, не слыхал. Маска была до того ровной да гладкой, а выражение ее – безучастным, что создавалось впечатление, будто война совсем не ее призвание и не то, ради чего ее делали. Темный плащ хитро скрадывал движения нападавшего, а вовсе не путался между руками-ногами, мешая владельцу. Тверд, поначалу списавший на не-опытность нежелание внезапного врага скидывать его, спустя пару умелых движений черномордого понял, насколько сильно ошибся. Пытаться в одиночку одолеть такого противника – дело, конечно, благородное, а для опытного воина так даже и достойное, но какой смысл рисковать жизнью, когда с улицы могут прийти на выручку два соратника?