– Нет. Я не делал ЭТОГО. – Паша посмотрел в застывшие маски лиц напротив него. – Я не отрицаю ничего из того, что вы мне тут зачли. Ни антигосударственного настроя, ни размещения абсолютно правдивой, к вашему сведению, информации про творящееся в нашей стране, в моей стране! беззаконие, ни поездки в Лондон, ни даже того, что ходил на запрещаемые нынешней властью митинги!

– Но ваше обвинение в совершении теракта – это что-то за гранью добра и зла, дорогой вы мой гражданин дознаватель, – передразнил манеру обращения гсбшников Паша. – И дед мой был замечательным ученым, болеющим за свою страну! Больше мне нечего сказать. Я хотел бы выбраться отсюда как можно скорее, если у вас больше ко мне нет вопросов. Или доказательств моей вины!

– О, дайте нам только время, Павел Андреевич, дайте время! – Посколитов заложил руки за спину. – Я рад, что мы с вами поговорили начистоту. Возможно, понадобится еще не одна беседа. Но сейчас, я вижу, вы несколько поистрепались… – он вдруг сделал быстрый шаг к изголовью пашиной кровати и протянув средний палец правой руки, собрал им со лба Паши несколько застывших там капель пота, а затем, не торопясь, поднес его к своему рту и облизнул. Не говоря больше ни слова, он развернулся и размеренным шагом вышел из комнаты.

В комнате воцарилась гнетущая тишина. Оставшийся здесь Гурвич молча разглядывал Пашу со своей позиции в ногах его кровати. Паша переваривал случившийся диалог и поведение психованного гсбшника. Перед его глазами, словно заслоняя собой от недавних переживаний, стояла смутная фигура деда, Федора Константиновича Занозина.

Дед для Паши был каким-то полумифическим созданием, с всклокоченной бородой и венчиком пушистых волос вокруг основательной лысины, которое очень редко, но всегда очень ярко врывалось в пашину детскую жизнь, принося с собой множество забавных историй и необычных подарков.

Дед проводил почти все свое время в арктических экспедициях, охотясь за упавшими на Землю метеоритами, но, когда возвращался оттуда, обязательно находил время, чтобы навестить внука. Пока дедушку не упекли в тюрьму, он был частым гостем в их квартире. Рассказы про белых медведей, морозы, любопытных песцов, братство полярников и, конечно же, про небесные камни – далекие гости из других миров, неизменно приводили Пашу в радостное возбуждение, длившееся неделями после очередного дедушкиного визита.

В пашиных снах поселялись ручные пингвины, с помощью которых он находил осколки комет и астероидов, становился знаменитым на весь мир и получал в подарок огромный радиоуправляемый луноход. Он хотел стать как дед, великим ученым, астрономом, первооткрывателем космических глубин. Однако, как это часто бывает в жизни, ему пришлось довольствоваться более скромным умением продавать 3Д принтеры и комплектующие.

Прокрутив через свое сознание мысли о деде, Паша машинально потер рукой забинтованную грудь. Там, оправленный в серебро, на цепочке должен был висеть небольшой кусочек метеорита, который когда-то подарил ему дед. Паша никогда не снимал с себя этот артефакт, но теперь его, конечно же, не было.

– Куда цепочку дели, ироды? – произнес Паша в воздух, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

– Цепочку? Какую цепочку, Павел Андреевич? – Гурвич сразу включился в разговор, живо наклонившись вперед.

– Цепочка на шее у меня была. Серебряная. С камушком.

– Павел Андреевич, ваша грудь… была достаточно существенно повреждена взрывом. Мы не находили при вас цепочки. Ее, наверняка, смело взрывной волной. Мы поищем в вещдоках, я вам обязательно ее доставлю, как только найдем. – Гурвич был сама вежливость.

– Кстати, как ваше самочувствие? – спросил он. – Сможете встать?

– Хм, попробую.

Паша быстро провел внутренний аудит своего состояния и с удивлением обнаружил, что, несмотря на эмоциональную выхолощенность после обескураживающего наката Посколитова, физически он чувствовал себя достаточно крепко, чтобы хотя бы попытаться встать. Жутко чесались грудь и тот забинтованный бугорок, что оставался от правой руки, но Паша боялся к нему прикасаться.

– Давайте, я помогу вам, – Гурвич поднялся со своего места и, подойдя ближе к изголовью кровати, посредством нескольких манипуляций отключил Пашу от шлангов.

– Все, можете вставать, – он протянул Паше руку.

Паша, проигнорировав руку Гурвича, откинул с ног одеяло и слегка покряхтывая от долгого лежания и легкой тревожности нового опыта, перевернулся на бок и осторожно опустил свои босые ступни на пол, а затем и встал, немного покачиваясь из стороны в сторону.

Постояв так с минуту, он сделал сначала один, потом другой шаг к дальней стене, оттесняя Гурвича рукой в сторону. Тот не препятствовал, лишь молча следил за пашиными передвижениями. Чуть закружилась голова, но затем быстро прошла. Паша посмотрел направо и увидел белую, в цвет стен, матовую поверхность двери без ручки. Справа от нее располагался небольшой квадратный экранчик сенсорной панели.

– Прелестно, – буркнул себе под нос Паша. – А где тут душ, туалет? Я думал, у вас тут все удобства в персональных номерах должны быть. Кстати, а почему я не хочу в туалет? У вас хоть «утка» есть? Вы же мне вводите какое-то внутривенное питание, я правильно понимаю? Должно же это как-то перерабатываться в отходы?

– Павел Андреевич, вам не нужно об этом думать. Утку вам принесут, как только вы перейдете на другой тип питания. А пока… Наши коктейли превосходно сбалансированы, все идет только в нужное русло, поверьте.

– Чудеса.

– Как ваша грудь, Павел Андреевич? – Гурвич подошел к Паше и коснулся бинтов.

– Да ничего, гораздо лучше вчерашнего. Чешется…

– Рези нет? Дышать не больно?

– Нет, все нормально.

– А в ногах слабости нет? – продолжал опрос Гурвич.

– Может быть, чуть-чуть.

– Отлично. Что ж, на сегодня с нас, пожалуй, хватит… Ложитесь, я вас подключу обратно. – Гурвич запустил руку в карман халата, доставая уже знакомую Паше ампулу со смесью.

Паша послушно вернулся на кровать и улегся на исходное положение.

– Что ж, теперь я вас оставлю, – Гурвич быстро управился с рутинной процедурой и направился к выходу. – Набирайтесь сил. – Он уже почти завернул за угол, но в последний момент обернулся и добавил, будто вспоминая, – Да… и подумайте насчет признания, Павел Андреевич. Может, так будет проще для всех?

Раздался шум открываемой двери, и Паша остался в одиночестве.

– Проще для вас, блядей! – крикнул он в пустоту, немного подождав.

Куда уж проще. – повторил он. – Работать не хотите, суки. Нашли козла отпущения. На меня повесить все? Конечно, это лучший для вас выход! Попался, блин, в пасть к дракону… – Паша забормотал скороговоркой, ощущая как коктейль Гурвича обволакивает его сознание тугой пеленой, начиная свое действие. – Твари, вместо того чтобы искать настоящих террористов, делаете из жертв преступников. Знаем мы ваши методы и порядки… У, гнусные… – он провалился в сон, отметив под конец, что свет в комнате погас.

Во сне он увидел мужчину, который сидел на скамейке возле одноэтажного деревенского дома, качая на коленях мальчика лет пяти-шести. Мальчик вертел в руках игрушечную ракету. Был один из тех замечательных раннеосенних дней, когда солнце одаряет вас нежным теплом, а легкий ветерок играет с волосами в салочки.

– Пап, а когда люди поселятся на других планетах?

– Не знаю, сынок. Может, когда ты вырастешь и станешь как твой дедушка Федя.

– О, так долго ждать? Пап, а побыстрее никак?

– Ну, может и побыстрее.

– Привет, – раздался вдруг сквозь сон незнакомый голос.

– Что? Кто это? – спросил Паша, вертя по сторонам бестелесной головой. Отец с сыном были погружены в беседу, и голос не принадлежал никому из них.

– Пап? – мальчик обернулся к отцу, поднося ему к лицу игрушку. – А мы на таких ракетах будем летать в будущем?

– Павлуша, у вас будут намного лучше, поверь мне!

Паша никак не мог понять, кто только что поздоровался с ним. Сквозь редкие штакетины забора было видно лишь пустую дорожку и сидящих на ветках кустов воробьев.

– Ты меня слышишь? Привет! – снова произнес кто-то невидимый.

– Привет, – осторожно ответил Паша. – Ты кто? – шепотом спросил он в пространство, опасаясь, как бы его не услышали те двое, со скамейки.

– Пааап, что-то я замерз. – ребенок прижался к отцу и мелко задрожал.

– Пойдем в дом, Павлуша, пойдем в дом. – Мужчина взял сына на руки, встал со скамейки, и скрылся в доме.

– Паша, здравствуй! – голос будто бы доносился из-за спины Паши.

– Да кто ты такой, черт тебя дери!? – воскликнул Паша, вертясь на месте и никого не находя.

– Занозин! – услышал Паша громкий зловещий шепот и открыл глаза.

В темноте, освещаемой редкими тусклыми вспышками лампочек медоборудования, угадывался крупный мужской силуэт, блестящие глаза и тонкогубый рот Посколитова.

– Ты мне во всем признаешься, гнида! – тот наклонился над Пашей и упер ему руку в грудь. – Или вновь будешь покойником!

– Что? Что вы делаете? – захрипел Паша, с трудом вдыхая воздух стиснутыми от давления Посколитова легкими. – Вы совсем больной что ли?

– Говори, сука! Ты поезд взорвал? Кто твои подельники? – Посколитов яростно изрыгал из себя слова, и на Пашу летели брызги слюны из перекошенного рта гсбшника.

– Я вам уже сказал, что я ничего такого не делал! Оставьте меня в покое! Где Гурвич? Он знает о вашей выходке? – Паша попытался сдвинуть руку Посколитова у себя с груди, но это оказалось безнадежным занятием.

– Ты не будешь знать покоя, слизняк! И никто тебя отсюда не спасет, никто не придет за тобой! Ни твои дружки-террористы, ни дружки-сраные активисты, никто! Для всех ты – уже покойник, покойник! О, уж мы-то позаботились об этом! – Посколитов вошел в какой-то, похожий на религиозный, раж. – Запомни это, гнида! – Он сильно стукнул Пашу по щеке открытой ладонью своей левой руки, и у того зазвенело в ушах.

– Ты теперь наш! – Посколитов распрямился над Пашей и развел руки в стороны. – И нашим останешься до конца! Каким бы он для тебя ни был, дорогой ты наш Павел Андреевич, – выплюнул он напоследок. – Я еще вернусь к тебе, и лучше бы тебе к тому времени быть готовым признаться во всем! – гсбшник повернулся к аппаратуре и, пошарив рукой между стеной и тумбочкой, выдернул провода из розетки.

– Наслаждайся темнотой, Занозин. Тебе недолго осталось на этом курорте! – заключил он и вышел из комнаты.

Насладиться темнотой не получалось. Пашины мысли бегали по голове, как застигнутые врасплох ярким светом тараканы, натыкаясь друг на друга.

«Вот попал!» «За что это все мне?» «Что за херня?» «Покойник?» «Тварь, просто конченая тварь!» «Мразота!» фразы вертелись, сменяя друг друга, в бесконечном хороводе вокруг пашиной головы.

– Да что же это такое? – простонал Паша в отчаянии. – Почему я? Почему именно я? – он саданул кулаком себе по бедру и скривился от боли.

– Паша! – позвал тихий голос в темноте.

– Да что, бля? Кто тут еще? – Паша широко раскрыл глаза, пытаясь разглядеть нового посетителя, но в комнате кроме него никого не было.

– Это я. Вернее, ты. Мы.

– Что? – голос вроде был Паше знаком. Точно, это с ним Паша здоровался во сне!

– Понятно, – протянул скучным голосом Паша. – Не хватало только кукушке съехать… ну что ж, неудивительно, после всех этих событий… В моей раненой башке завелся чертов друг! Ну здравствуйте, дорогой товарищ! – саркастически улыбнулся он сам себе.

– Паша, тебе необязательно говорить вслух. Сформулируй вопрос или фразу в своей голове, и я тебя услышу.

– Почему-то я не удивлен этому обстоятельству. – Паша продолжил говорить вслух, правда теперь снизил голос до шепота. – Ну давай, представляйся. Как тебя там? Барон Вислобрюх или Наполеон Третий? Ада Горштейн? Савелий Крамаров?

– Паша, я настаиваю на том, чтобы мы с тобой общались мысленно. Поверь, это будет для тебя… для нас намного полезнее и, что самое важное, безопаснее. Ты же не хочешь, чтобы твои новые друзья обвинили тебя еще по нескольким статьям, а в конце сожгли на костре как ведьму? Хоть сейчас и не те, не такие уж далекие, времена, люди определенных профессий с тех пор не сильно изменились.

– Так пойдет? – громко попробовал подумать Паша про себя.

– Отлично. Нам повезло, что Иван Алексеевич в запале, так сказать, праведного рвения обесточил питавшую нас аппаратуру. Видишь ли, она, как и все остальное у этих людей, помимо основной, выполняет сразу несколько довольно необычных дополнительных функций. Твои слова могли услышать и сделать кое-какие, неприятные для нас, выводы.

– Знаешь, я почти ничего не понял из того, что ты мне сказал! Или сказала, сказало? – Паша закатил глаза и провел ладонью по лицу. – Будешь утверждать, что ты – не плод моего, воспаленного недавним явлением душки Посколитова и всеми остальными злоключениями, воображения? Тогда кто, или что?

Несколько минут голос внутри Паши молчал. Паша уже начал подумывать, что его галлюцинации, вызванные нервным потрясением, прошли, но это, конечно, было не так.

– Представь, что я – разум внутри тебя, Паша, – сказал, наконец, голос. – У меня нет имени. По крайней мере, с того момента, как я осознал себя, мысли о собственном именовании меня не посещали. У меня также нет пола, если тебе это интересно.

– И давно ты… осознал себя?

– Если считать днями, то с того момента прошло вот уже девять дней.

– Девять дней!? Постой, ты что же, молчал все это время? Ты видел, кто подорвал тот вагон? Девять дней! То-то меня так торкнуло в голову на прошлой неделе, когда я на толчке сидел! – зачастил Паша. – Это тогда ты внедрился в меня?

– Про туалет сейчас было очень смешно, Паша, правда. Но это случилось в тот самый момент, когда произошел взрыв. Я проанализировал информацию. Это совершенно очевидно.

– Погоди, погоди. Когда я очнулся, Гурвич говорил, что взрыв произошел три дня назад. С тех пор, по моим прикидкам, прошло еще… ну, скажем, два дня. Итого, получается, максимум пять!

– Паша, тебе необходимо меньше слушать Гурвича и подобных ему людей. С момента взрыва прошло девять стандартных земных суток.

– Земных, – повторил Паша. – Так. Что-то я не понимаю, как связан взрыв и твое появление?

– Попробую тебе это объяснить. 8 сентября две тысячи двадцать пятого года, в восемь часов тридцать семь минут утра московского времени через определенную точку в пространственно-временном континууме прошел пучок сверхвысокоэнергетических частиц, названия которым у вас еще нет.

– Данное событие зафиксировали научные станции в Америке, Австралии и здесь, в России. Теперь ваши ученые будут долго с этим разбираться… Нечто, находящееся в точке слияния – в том самом вагоне, вызвало цепную реакцию, сопровождающуюся выбросом большого количества энергии. Это то, что ты называешь взрывом. Но, помимо взрыва, во время контакта произошла некая трансформация. Итогом которой стал я. А точкой в пространстве был ты, Паша. Если точнее, то это был тот осколок метеорита, который ты носил на груди. Я провел ретроспективный анализ данной цепи событий. Ошибки быть не может.

– Дела, – Паша задумчиво потер грудь. – Так ты – какой-то космический пришелец что ли? И теперь ты живешь внутри меня?

– Можешь считать, что так. Могу тебе сказать одно. Вероятность этой совокупности событий была настолько же мала, как и вероятность возникновения жизни на вашей планете. Может, даже и меньше. Но вы здесь. А теперь и я тоже.

– Как же меня не разорвало на части к чертовой матери?

– А тебя почти разорвало. – голос сообщил данный факт как само собой разумеющееся. – Но, видишь ли, Паша, с тобой в этот момент уже был я. А моим маяком или, если хочешь, магнитом стал ты. Мы помогли друг другу в первые мгновения сосуществования и, надеюсь, поможем еще не раз.

– Так. Ты, случаем, не собираешься меня съесть изнутри, типа как Чужой?

– Нет, конечно. Что за чушь!?

– Скажи мне, только честно, я умер или нет? Это все сейчас, – Паша сделал рукой обводящий жест, – Гурвич, рука, эта комната – реально или это – посмертные страдания моей несчастной души в богом забытом чистилище? Не то, чтобы я верю в бога, – добавил он, – вернее, совсем не верю, но все-таки? Уж очень все это похоже на какие-то адские переживания!

– Если рассматривать понятие смерти как полную остановку биологических и физиологических процессов жизнедеятельности организма, ты был на самом краю, Паша. Когда тебя нашли эти люди из Главной службы безопасности Российской Федерации, лишь мозг твой испускал слабые электрические сигналы, поддерживаемый моими усилиями. Затем, когда мне удалось более полно разобраться в человеческой физиологии, я запустил процесс регенерации. Правда, к этому моменту ты находился в не столь приятном, даже по сравнению с этим, месте.

– Вот почему Посколитов про покойника мне что-то втирал?! – догадался Паша. – И что было дальше?

– А дальше они поняли, что ты не совсем покойник, и перебросили тебя вертолетом сначала на одну из своих реанимационных баз, а затем и сюда. Я понял, что грубое вмешательство в процесс твоего восстановления может быть замечено, и ограничился поддерживающим контролем. Надо отдать им должное, дело свое они знают.

– Так что они от меня хотят? – Паша потеребил себя за ухо. – Почему наврали про то, сколько я у них нахожусь?

– Знаешь, Паша, я уже заметил, что лгать – в порядке вещей для вас, людей. А насчет того, чего они хотят… Иван Алексеевич тебе же ясно сказал, что ему от тебя нужно. Могу также допустить, что ты представляешь для спецслужб и чисто медицинский интерес. Да и их специфические навыки ломки людей нуждаются в постоянной практике. Для них это столь же естественно, как дышать.

– Но… если все было так, как ты описываешь, то никаких террористов нет! Никто не подкладывал бомбу, нет никаких улик, остатков взрывного устройства, по которому они могут выйти на след бомбиста. Зачем им добиваться признания от меня?

– Подумай сам. Какое иное объяснение они могут предъявить высокому начальству? Взрыв недалеко от центра Москвы, в утренний час пик, произошел сам собой? Из-за атмосферных колебаний? Нет, Паша. Тут-то им как раз все в строку и ложится. Хороший повод лишний раз ужесточить правила для простых людей и увеличить полномочия для себя. Даже если улик у них нет, сфабриковать их для этих людей не является чем-то неизвестным или не пройденным.

– Слушай, для космического пришельца ты очень хорошо подкован с политической точки зрения, – попытался пошутить Паша.

– У меня хороший учитель. Не забывай, что твой разум теперь является частью моего.

– Обрадовал. Значит, они хотят сделать меня козлом отпущения за этот… инцидент?

– Ты прав. Кому-то из них было бы проще, если бы ты скончался, но теперь они хотят добиться от тебя признания.

– Что же мне делать?

– У тебя есть несколько опций. Первая – пойти у них на поводу и признаться во всем. Далее, как ты можешь догадаться, тебя ждет не слишком приятная участь.

– Ну уж нет!

– Опция вторая – отрицать все до последнего и надеяться, что от тебя отстанут. Но я бы на это не рассчитывал.

– Да уж, такие черти, как Посколитов, не отстанут, – мрачно подумал Паша.

– Третья опция – уйти отсюда.

– Вот с этого момента поподробнее, пожалуйста!

– На самом деле, для меня не составит особого труда вывести тебя из этого места, Паша. Если ты, конечно, захочешь.

– Издеваешься? Конечно, хочу! Вот только смогу ли? – Паша подумал о том, что девять дней не стоял на ногах дольше десяти минут.

– Сможешь,