Стены оставались цивильно-белыми, но в потоке данных на экране чувствовался внимательный взгляд службы безопасности. Сам поток дублируют, тут и гадать нечего. А еще что? Наблюдают? Леди Дж. У. Ни мановением руки оживляет тысячу один глаз, некогда встроенный в стены кабинета? И пускает гулять по необъятному столу караваны картинок. Каждое ваше действие, доктор Уоттс, каждое слово заносится в протокол.

– Так что такого в твоей голове?

Я перевел субскан в режим массированной атаки. И мигающая нить лазера заплясала на глазах Питера. Точка-тире-точка-тире.

Примите шифрограмму.

Сигнал летел по проводам, задевая химические метки, и, достигнув пункта назначения, умирал.

Шифровальщик вышел покурить. Извините.

– Ты прав, док. Сто механизмов самообмана. Но человек – тварь изобретательная. Я придумал сто первый способ.

Вот теперь аккуратная круглая мишень точно прикрепилась к моему затылку.

– Всё, Питер. Закрыли тему. Я не желаю…

– Не будь наивным, док. Объем информации, циркулирующей в этой комнате, не имеет значения. Ты заказал себе утилизацию, когда допустил мысль, что с «ВиКо» можно посотрудничать. Надеюсь, у тебя были на это причины.

Агонизирующая «Судико» и робкая надежда, что научную практику моей лаборатории не свернут. Дадут работать с синдромом Китона.

Ложная слепота, оказывается, заразна и проявляется порой весьма избирательно.

– Они не сообщили мне никакой значимой информации. – Сказывалась привычка отбиваться до последнего. – Могли бы предоставить все данные и ускорить работу, но не сделали этого. Значит, я не списан.

– Здесь уже был врач, обладавший всей полнотой информации. Но я по-прежнему слеп, а его больше нет. Ты – всего лишь попытка зайти с другого конца, док.

Хуже всего, что он вытягивал на поверхность мысли, которые ворочались в моем подсознании далеко не первый день. Он знал это. Я знал это.

На снимках коры проступили алые кляксы активности.

– Вчера ты спрашивал, на что это похоже, док. Ни на что. Не с чем сравнить. Просто вспышка. Яркая. И снова слепнешь, и когда свет уходит, ты всё равно остаешься слепым. Два состояния крота. И между ними точка, в которой ты что-то видел. Точно знаешь – видел. Но не знаешь что.

– Ты просто спер какой-то плагин, Питер. Увел немного корма у хищника.

– Доктор, а доктор, скажи, ты меня видишь? Конечно, видишь. И я могу описать – каким. Я участвовал в разработке корпоративных скинов.

Точка-точка-точка. Красные вспышки на корковой зоне. Стук изнутри? Я слышу, но открыть не могу. И никто не может – ключ у Питера.

– Я с десяток лет участвовал в разработках. Рисовал картинки для жизни. Сначала элементарное: паркетный пол для офисов средней руки, кожаную обивку для кресел в кабинеты боссов. Мама мыла раму. Раму из дерева, с ручками-вензелями и мутными стеклами. Знаешь, почему стекла делают мутными? Чтобы на фон не тратиться.

Точек становилось больше, но их рисунок не соответствовал первичному сигналу.

– Ты подходишь к окну, открываешь, и раз – загружается следующая картинка. Им хорошо, когда картинок много.

– В этом суть работы «ВиКо».

– Ты не понял, док. Им – это всем. Тебе, мне и еще скольким-то миллиардам.

Питер провел рукой по груди и смял крошечную корпоративную Джоконду на лацкане рисованного пиджака.

– Ты видишь на мне костюм группы С, я вижу на тебе какой-то ультрамодный балахон группы Д. Но мы оба знаем, что на самом деле всё это фэйк, скин поверх утыканного маркерами привязки комбеза. Зато какая экономия! Массы рукоплещут! Мы экономим на материалах, доктор Уоттс! Вы счастливы? Лично я счастлив. Зарисуй реальную хрень хренью нереальной. Так я и жил. Рисовал. Конвертировал экономию на коже и дереве в экономию на людских мозгах. Мои картинки становились всё сложнее и сложнее. Но мне нравилось. Был в этом какой-то вызов. А еще кайф. Выходишь из дому, идешь по улице, смотришь на людей и думаешь: кто из них видит мир моими глазами?

Я. Он. Она. Все. Наверное, не осталось человека, который бы не использовал плагины и скины «ВинчиКорп» и ей подобных.

Мир глазами Леонардо.

Точность. Изысканность. Красота.

Наши плагины меняют качество вашей жизни!

– Однажды я проснулся, док, с идеей. И это была не наметка на очередную халтурную библиотеку. Нечто намного большее. Просто всплыло во сне. Забавно, да?

– Не вижу ничего смешного.

– Ответ породил сам себя, док. В моей голове. Я нашел альтернативу «ВиКо» и ее плагинам. Для всех и каждого. Нехило, правда?

Я выключил субтом. А еще подумал, что Питера следовало бы ликвидировать.

Эту ночь я провел в лаборатории. Не потому, что заработался – получил запрет покидать здание корпорации. Извините, доктор Уоттс. Причиненные неудобства будут компенсированы, доктор Уоттс. Мы надеемся на ваше понимание, доктор Уоттс. Я понимал. И жилой модуль, любезно оборудованный на этаже, проигнорировал. Я ходил вдоль стен лаборатории, и экран верной собакой следовал за мной. Система жонглировала данными, собирая головоломку чужого мозга.

Точка-тире-точка.

Пустота. Красные вспышки аномалии. Способность Питера каким-то образом снимать и интерпретировать внешние сигналы. Хитрый фильтр, пропускающий пару электронов, от которых работает вся подстанция. Или хотя бы лампочка, что не менее странно.

Питер ворочался на ложементе в соседней комнате. Нас разделяло стекло. Никакой мути: пуленепробиваемая прозрачность, дающая прекрасный обзор. Я наблюдал за ним, потому сразу увидел этот жест. Так приглашают сесть кого-то близкого, легонько похлопывая рядышком с собой. Разумеется, Питер смотрел на меня. Разумеется, мониторы показывали отсутствие активности на зрительной зоне, кроме кратковременного пробоя всё на том же уровне пренебрежимо малых величин. Но сейчас пренебрегать нельзя ничем. В том числе и подобным приглашением. Я открыл дверь и прошел в бокс.

– Тебя оставили в группе продленного дня? – спросил Питер.

– Получается так.

– Ты бодро держишься, док.

– Спасибо.

– А знаешь, на чем сломался я?

– Нет. Твоя история болезни несколько урезана.

– На грёбаной жене продавца шелка. На красотке Моне Лизе Джи. Ты наверняка слышал о проекте «Музей дома». Его пиарят везде.

Я не только слышал. Я старательно качал его плагины и библиотеки, не жалея денег и впервые наплевав на собственное правило не забивать глафы визуальным мусором. Отвечать не понадобилось. Питер каким-то образом знал обо всем этом без слов.

– Мой отдел работал над пилотными базами. Ну и кто мог быть хедлайнером у «ВинчиКорп», как не эта красотка, раскатанная обратно в плоскость? Не зря они тратят на маркетинг процентов шестьдесят бюджета.

Я слышал, что, даже не называя конкретных размеров стартовой прибыли от проекта, на одних слухах, «ВиКо» взвинтило стоимость акций на кучу пунктов.

– Мы сделали Джоконду. Цифрами нарисовали то, что было выполнено натуральными красками и кистями из беличьих хвостов. Транспонация непрактичного гения в казуально-обезжиренный завтрак. Или трепанация.

– Питер, я не имею возможности сорваться в Париж после ланча и полюбоваться работами мастера.

– Ты предпочитаешь любоваться моей работой? Работой того, кто сам ни разу не видел полотно? Копировальщика с копии по копии?

Я действительно перестал понимать, куда он ведет.

– Вживую картину видел единственный парень из моего отдела, когда ему было лет двенадцать. Намного ярче он помнил, как чуть не обмочился в музее, пока его мамаша не соизволила найти клозет.

– Я не удивлен.

– Зря. Поэтому ты тихо пускаешь дома слюни даже не на эхо. На кучку импульсов, грамотно скомпилированных дизайнером на основе чего-то, по сути, неизвестного и непонятного самому дизайнеру. Есть иллюзия стартовой точки. Но, опершись на нее, ты не перевернешь мир. Ты даже не сможешь привязаться к ней, как к маркеру, чтобы определить свое положение в пространстве. Свалишься в мнимое пространство, но даже там будут непонятки с тем, равно ли «i» в квадрате минус единице.

– Тебя волнуют комплексные числа?

– Уже нет. Меня волнует точка отсчета. Потому я сделал то, что сделал. Нашел идеальную привязку. Теоретически.

– А практически ты сейчас слеп, с синяком в половину лба и магниткой на руках. И «ВиКо» требует вернуть тебе зрение, чтобы увидеть… Что?

– Работу моей экспериментальной системы, не требующей никаких внешних загрузок и плагинов. Системы, не требующей «ВиКо».

– Тебя бы пристрелили сразу, Питер.

– Нет, только когда корпорация убедится, что из этой системы нельзя извлечь выгоду.

– Хорошо, если твоим глафам больше не требуются внешние библиотеки, то откуда они берут скины? Что они наклеивают на серый комбинезон или стену?

– Не знаю. Если ты заметил, я немного слепой. В теории, мое подсознание само нарисует нужный скин. Вытянет его из себя, наплевав на глафы и плагины. Я отчасти соврал тебе, док. Да, я могу описать тебя, завернутого в фирменную шмотку «ВиКо». Но воспринимаю я тебя по-другому. Просто знаю, что рядом со мной находятся три точки. Две из них – глаза под глафами, третья – пятка, по которой лупит «ВиКо». И через эти точки проходит плоскость доктора Уоттса.

– Бред.

– Я так вижу.

– Ты вообще не видишь.

Питер отвернулся и сжался в комок.

– Я не уверен, что то, что я увижу, когда зрение вернется полностью, мне понравится.

– Тогда зачем ты запустил процесс?

– То, что я видел последние пару лет, нравилось мне еще меньше, док.

– Питер, тебе что-нибудь известно о синдроме ложной слепоты Китона?

– Нет.

– Это нормально. Просто ты – тот молоток, которым «ВиКо» стучит по моей пятке. И эта самая пятка тоже ты.

Уверен, скин кабинета рисовали так, чтобы имя на табличке было видно из любой точки комнаты. Т. К. Фойберг, вице-президент. Дизайнер расстарался, и буквы, спрыгнув с таблички, прочно приросли к моей сетчатке. А может, прямо к затылочной доле мозга, последние тридцать пять лет старательно пропалываемой умельцами из «ВиКо».

– Я вас слушаю, доктор, – произнес Фойберг и заученным движением поправил галстук-нитку.

Плагин отработал четко, сначала чуть приоткрыв красную кожу, а потом снова обхватив ее ошейником воротника.

– У вас ведь есть, что сказать.

Есть. Но я не был уверен, что сказанное воспримут верно, а потому начал издалека:

– Решение неординарной задачи требует неординарного подхода.

– Поясните.

– Проблема Питера носит не физиологический характер. И стандартные методы не выправят ситуацию. По крайней мере, в ближайшем будущем. Возможно, со временем проявится положительная динамика.

– У вас есть альтернативный вариант.

Во мне всё больше крепла уверенность, что холеное лицо с аккуратными усиками – еще один отличнейший скин.

– Есть.

Я указал на большую эмблему «ВинчиКорп», нависшую над креслом вице-президента. Он слегка скосил глаза и погладил указательным пальцем стол. Меняет библиотеку. А где же ваш корпоративный дух, уважаемый Т. К. Фойберг?

– Поподробнее, – попросил он.

– Я предполагаю, что у Питера – психосоматический блок, который он сам себе и поставил.

– И вы хотите разбить его вот этим? – Вице-президент «ВиКо» не глядя ткнул в трехмерное изображение Джоконды.

– Не совсем. Мне нужен оригинал.

– Дорогое лекарство.

– Другого я предложить не могу.

– Что насчет абсолютно точного скина?

– Предлагаете мне разрезать титановый блок солнечным лучиком и лупой?

– Полагаю, про идеальную физическую копию я услышу примерно то же.

– Мистер Фойберг, для вас это удачный символ и многомиллиардный маркетинг. Для меня – божественность, выдавленная в чистилище. Для Питера же – код, гуголплекс нервных импульсов, который может сложиться в нечто.

– В нечто – что?

– В то, ради чего целый этаж этажей вашей корпорации переоборудован в клинику для единственного пациента.

– Но код может и не сложиться.

Я промолчал.

– Хорошо, доктор Уоттс. Я сделаю всё, что смогу. Разумеется, только после того, как ознакомлюсь с вашим полным письменным отчетом, обоснованиями и видеостримом.

Кресло выплюнуло меня. Задница вопила о твердом пластике, глаза – о добротной коже и наполнителе. Вице-президент сидел на чем-то эргономичном и скромном. Можно дать гарантию, что его задница тоже не согласна с моими глазами. Лучшие библиотеки, доктор Уоттс. А скоро мы приладим фильтр и к заднице. Точнее, давно приладили, просто вы полагаете, что иметь вас можно исключительно через анус. Зря, доктор Уоттс. Глаза – не менее отличный способ.

Госпожа Лиза особенно кровожадно посмотрела на прическу Фойберга. Еще немного, и вцепится зубами. Что это, если не конец аудиенции? Я вышел из кабинета.

Два дня наблюдений, два дня разговоров.

– Они откупорят мою черепную коробку, – сказал как-то Питер. – Не скальпелем, так пулей.

Язык не повернулся ляпнуть что-то вроде «ты ошибаешься». Потому что он был прав.

– Корпорация хочет изучить эффект. – Впрочем, и это прозвучало жалко.

– Корпорация хочет получить новый механизм. Но вполне готова списать его, если тот будет слишком странен или, не дай бог, неуправляем.

Я взял пластиковый планшет, и фильтр услужливо натянул на него интерфейс моего сетбука. Значит, не показалось: поверх всех окон висел значок срочного уведомления. Один тач, и короткая записка за подписью вице-президента «ВиКо» открыта. Еще один – стерта, как и гласит указание в постскриптуме.

Вспомогательный монитор мигнул и заново прорисовал диаграммы. Увы, стройные ряды цифр на соседнем экране если и изменились, то где-то на уровне сотых знаков после запятой.

– Бинго, – вдруг произнес Питер, снова увидев то, что видеть не мог. – Кажется, ты ухватил кота Шрёдингера за хвост, док.

– Должно быть. Сегодня вечером тебе назначена экскурсия в терапевтических целях.

– Не боишься вытянуть котика из коробки? В случае чего у «Винчи» найдется скальпель и для тебя.

– Я пытаюсь найти решение.

– Ты ищешь его совместно с корпорацией, а всё, что делает корпорация, – фэйк, производная второго порядка от функции «ложь».

– А ты не хочешь рискнуть?

Он хотел.

Настолько сильно, что без лишних слов встал с кровати через три часа, положил мне руку на плечо и пошаркал вместе со мной сквозь лабиринт коридоров. В другой руке Питер нес дополнительный планшет-сканер. На всякий случай.

Мы никого не встретили на пути, но закачанный в глафы навигатор вел нас лучше любого сопровождающего. Залы «ВиКо» – пустота среди пустоты. Или это очередной скин местных умельцев, прикрывший всё то, что не полагалось видеть любопытному офтальмологу? Чего еще может желать корпорация, способная предоставить клиенту такой плагин? Выключи всех лишних из своей жизни! Засунь их под покров, которому плевать на законы преломления света!

Похоже, беседы с Питером не прошли для вас даром, доктор Уоттс. Придется посидеть на успокоительных. Мы подготовили для вас немного: подаются из рожка в ствол, достаточно одной порции.

Я ждал пилюль напротив единственной реальной точки в нарисованном мире «ВинчиКорп».

Яркий свет убил все тени. Утопил предметы и стер предощущение черной дыры на затылке.

Не осталось мира, кроме прямоугольника, выпиленного из шестнадцатого века.

Мона Лиза Герардини смотрела на Питера. И на меня.

– Ты это видишь? – прошептал я.

– Да. Это не фэйк. Белый лист улыбается мне.

Первым на пол шлепнулся планшет-сканер.