– Ну да, – признала очевидное девушка. – Они же адвокаты!

– Дура ты, Хэин! – взорвался Витька, назвав от волнения ее чосонским именем.

– Что с вами случилось? – разглядела она, наконец, многочисленные ссадины на теле Марта.

– Вахрамеева из-за тебя чуть не убили! – выпалил кореец, но, получив тычок в бок, тут же заткнулся.

– Как! – ахнула девчонка. – Надо немедленно сообщить воспитателям.

– Не надо никому сообщать! – попросил Веня, попытавшись сосредоточиться на ее голове.

Узкие глаза Фимки на мгновение расширились, как у героев манхвы^[6], но потом так же резко сузились, после чего она высоко вздернула свой крохотный носик и с гордым видом удалилась, выпалив на прощание:

– Больно надо!

– Ну все зло от баб! – пробурчал ей вслед Март, радуясь про себя, что ментальное воздействие удалось, и голова при этом не заболела.

– Дура, – согласился с ним Виктор, после чего немного мечтательно добавил: – Но красивая!

Однако его приятелю в этот момент было не до обсуждения внешности одноклассницы. Дело в том, что при входе в дортуар висело большое зеркало, в котором он наконец-таки увидел свое новое тело и едва не свалился в обморок.

Из трюмо на него смотрел он сам, только лет на пятнадцать моложе. Тот же рост, то же лицо, телосложение, в общем, все, как тогда, когда он впервые почувствовал в себе силу. А еще к нему вернулись все воспоминания Мартемьяна Вахрамеева. Точнее, почти все.

Как-то так получилось, что помнил он себя только с восьми лет, когда его вытащили из-под обломков дома, разбитого точным попаданием бомбы. Израненного, переломанного мальчишку спасли бойцы абордажной команды воздушного фрегата «Паллада» во главе с боцманматом Игнатом Вахрамеевым. Они же и доставили все еще пребывающего в бессознательно-оглушенном состоянии паренька на борт корабля. Там за него взялся корабельный целитель, сумевший излечить наиболее серьезные раны безымянного пациента, погрузив его затем в глубокий сон. Марик пришел в себя незадолго до прибытия на авиабазу.

– Просыпайся, малыш. – Лекарь легким касанием ко лбу мальчика пробудил его и со всей возможной мягкостью спросил, видя, что глаза юного пациента открылись и смотрят осмысленно. – Я исцелил самые тяжелые раны, остальное заживет вскоре само.

– Благодарю вас, господин доктор, – прошептал мальчик.

– Можешь обращаться ко мне по имени-отчеству, Александр Павлович.

– Хорошо.

– А тебя как зовут?

– Мартемьяном, Александр Павлович. – Несколько томительных мгновений он молчал, а потом растерянно добавил: – Больше ничего не помню.

– Что ж, такое случается. Ты пережил сильное сотрясение мозга. Все, что позволяет современная медицина и целительское искусство, я сделал. Теперь дело за натурой. Организм у тебя молодой и здоровый. Даст бог, все придет в норму.

– Александр Павлович, что будет со мной теперь?

– Через несколько минут мы прибываем на базу. Тебя разместят временно в лазарете.

Оставшееся время полета Марик завороженно смотрел в иллюминатор на облака и проплывающие далеко внизу поля и горы. Сколько ни старался, вспомнить он так ничего и не смог. В голове царила одна звенящая пустота.

Боцманмат Вахрамеев принял большое участие в судьбе своего «крестника». После выписки Марика из больницы он добился у начальства, чтобы «спасенного малыша покуда разместили в нашей казарме». А через несколько дней смог отыскать для него место в приюте для сирот. Когда Марику выправляли новые документы, то записали на фамилию спасителя – Вахрамеевым, но оставили вовсе без отчества. Возраст определили примерно. Доктор предположил, что спасенному ребенку лет восемь. Потому в метрике значилось – 14 июля 1925 года.

«Выходит, вроде как второй раз ты родился, паря…» – проведя рукой по мальчишечьей вихрастой голове, со вздохом пояснил тогда ему «крестный» – дядька Игнат.

День указали тот самый, когда японцы нанесли удар по русским кварталам Сеула. Большой войны тогда не случилось. Сеульский инцидент 1933 года канул в историю, но для Марика это событие стало роковым.

Единственной памятью о прошлой, но теперь неведомой жизни остался дорогой красного золота нательный крест. Но директор приюта – тогда еще титулярный советник, а вот уже три года как коллежский асессор Воронин, – решил, что мальчик может потерять свою единственную драгоценность, и потому забрал его на хранение, выдав взамен другой – медный.

Учился Мартемьян всегда старательно, так что учителя частенько ставили своего любимого ученика в пример остальным. Отличная память и природная любознательность позволяли усваивать знания без зубрежки. Также легко ему давалось и чистописание, и каллиграфия. Иногда ему казалось, что многое он и прежде умел, и если голова предательски отказывалась делиться потерянным прошлым, то тело не подводило, стабильно выдавая наработанные навыки.

Первые воспоминания его – о воздушном корабле, полете и военных летчиках – так отложились в душе, что никакой иной мечты, кроме как о небе, он и не хотел помыслить.

Задача эта была не проста, но Марик был готов на все, чтобы достичь своей цели.

И главным в его планах был расчет на стипендию, выдаваемую ежегодно попечительским советом Императорского общества учебных и богоугодных заведений в Дальневосточном наместничестве. Доставалась она лучшему ученику. И давала право продолжить обучение в старших классах реального училища или иных приравненных к нему средних учебных заведениях, после чего открывалась прямая дорога в университет, или, в его случае, в Великого князя Александра Михайловича воздухоплавательную школу.

Время от времени, как напоминания из прошлого, ему приходили короткие, написанные корявым почерком открытки – поздравления с Рождеством и Светлой Пасхой – от «крестного». Бывало даже, дядька Игнат высылал немного денег «на конфеты». Но вот лично со своим спасителем Марик так за все годы больше и не увиделся. Служба в разных частях Российской империи и даже далеко за ее пределами, а потом тяжелое ранение и инвалидность лишили Вахрамеева возможности навестить крестника.

Обрушившиеся на Вениамина воспоминания вызвали приступ дикой головной боли, от которой он, если бы не помощь Витьки, непременно свалился бы. Но верный друг все-таки сумел довести его до кровати и помог прилечь. Затем, убедившись, что приятель заснул, накрыл его колючим казенным одеялом и устроился на соседней койке.

Спал Март беспокойно. В голове то и дело возникали совершенно фантасмагорические картины огромных летающих кораблей, заливающих пространство под ними чем-то вроде напалма, затем он снова оказывался в воде и, будучи не в силах сопротивляться, опускался глубже и глубже в пучину, жалея лишь об одном, что ему так и не довелось подняться в небо.

Потом ноги коснулись каменистого дна, и тело как будто пронзила молния. Оттолкнувшись, что было сил, он попытался всплыть, и, когда легкие уже раздирало от удушья, ему удалось-таки достичь поверхности и глотнуть живительного воздуха. Только это был уже не сирота Марик, а Вениамин. А на берегу чудесно спасшегося подростка ждал не Витька Ким, а страшные убийцы, зачем-то снявшие с него крест.

В этот момент Март открыл глаза и проснулся. Тягучая, словно патока, боль прошла, а голова работала как никогда ясно и четко. Кто бы ни были эти таинственные киллеры, понятно, что им нужен был не только Марик, но и его крест. Но они не знали, что у него на шее был не настоящий. Значит, рано или поздно они вернутся и узнают, что их жертве удалось выжить. В таком случае ему нужно бежать, пока не поздно!

«Зря я вернулся», – с запоздалым сожалением подумал парень. Хотя, если подумать, то не совсем зря. Какое-то время у него есть, и пока злодеи не появились, надо забрать тельник обратно. Зачем он ему нужен, Марик вряд ли смог бы объяснить, но почему-то чувствовал, что именно в нем таится разгадка. Воронин приезжает завтра, точнее, уже сегодня.

«Успею», – подумал он и, повернувшись на бок, неожиданно сам для себя снова заснул.

На сей раз ему снился воздушный фрегат «Паллада», невообразимо огромный и прекрасный. Палуба под ногами вибрировала от работы машин, ветер развевал флаги, а он – Март – стоял на мостике и упивался тем, как четко слушается штурвала боевой корабль Воздушного флота Российской империи.

– Вставайте! – противным голосом разбудила друзей Фимка.

– Отстань! – пробурчал Вениамин, переворачиваясь на другой бок.

– Что?! – закипела от возмущения нахальная девица. – Да я… да я… да я на вас воспитателю пожалуюсь! Нет! Директору!

– Его еще нет, – равнодушно парировал отчаянно зевающий Витька. – Кстати, как и воспитателей.

– Они вернутся!

– И что ты им скажешь? Мол, заходила в дортуар мальчиков, что благовоспитанной барышне делать никак не полагается? – съязвил Ким, явно кого-то передразнивая.

– Ну и валяйтесь! – обиделась Фима. – Я скажу, что вы есть не хотите и завтрак на вас можно не оставлять!

– Только попробуй! – забеспокоился мальчишка, но было поздно, ибо порядком разозлившаяся одноклассница вылетела вон из спальной залы.

– Давай вставать, – мрачно буркнул он товарищу – Не то и впрямь без завтрака останемся.

– Давай, – не без сожаления в голосе отозвался Март и, соскочив с узкой койки, принялся натягивать на себя одежду.

Сон, который он так и не досмотрел, был невообразимо прекрасен, но столь же нелеп. Какие, скажите на милость, могут быть воздушные фрегаты, да еще и в Российской империи? Право же, чушь какая-то! Хотя, если подумать, то ничуть не большая, чем погибнуть, а потом возродиться в теле своей копии в прошлом.

То, что вокруг прошлое, Март понял сразу. Во-первых, вместо пластиковых стеклопакетов в окнах зданий были деревянные рамы с самыми настоящими стеклами, причем некоторые из них были составлены из двух задвинутых друг на друга половин. Последний раз он такое видел в далеком детстве, когда стекольщику не хватало материала, и он составлял сшибки из кусочков. Во-вторых, и на кухарке, и на Фимке были длинные, до середины икры, платья. И если на взрослой женщине такой подол смотрелся более или менее уместно, то на девочке-подростке, да еще и кореянке, это было явной архаикой. Ну и, в-третьих, конечно, мебель. Довольно грубая, но при этом даже на вид прочная, она была изготовлена целиком из дерева без всяких там ДСП или МДФ^[7]. Даже фанеры толком не видно. Оставалось понять, в какие именно годы его занесло. Память реципиента подсказывала, что в самое начало сороковых, но мозг отказывался верить, как и в существование воздушных кораблей.

На завтрак они с Витькой почти не опоздали, и неодобрительно покачавшая головой подавальщица выделила им по куску ноздреватого серого хлеба с кругляшом ярко-желтого сливочного масла, а также по жестяной кружке круто заваренного чая. Вчера вечером Март был слишком уставшим и голодным, чтобы ощутить вкус пищи, но сегодня он просто упивался ароматом свежей выпечки и вкусом настоящего коровьего масла.

Судя по всему, изготовители продуктов еще не догадывались о существовании разрыхлителей, ароматических добавок и искусственных жиров, а потому все было совершенно натуральным и при этом невообразимо вкусным. А чай… это была просто симфония!

– Что с тобой? – пихнул его в бок мгновенно справившийся со своей порцией Ким.

– Все нормально, не парься, – пробухтел с набитым ртом Март.

– Чего париться-то? – явно не понял его приятель. – Банный день у нас в субботу, а сегодня, слава богу, уже понедельник.

– Вахрамеев, Ким! – строгим голосом окликнула их Фимка.

– Чего еще?

– Не вздумайте никуда сбегать! По крайней мере, до приезда господина Воронина.

– И в мыслях не было! – состроил постную физиономию Витька.

– То-то же! – прищурилась ни на грош не поверившая ему девушка.

Вообще, всякое утро в приюте должно было начинаться с общей молитвы. Но отец Василий, служивший не только духовным наставником молодежи, но и преподавателем словесности и русского языка, уехал вместе с директором. Так что следить за религиозным воспитанием подрастающего поколения было некому, кроме дворника Михалыча. Тот же, как обычно, ограничился тем, что пообещал благословить розгой всякого, кто забудет о Божьих заповедях и плохо подметет выложенные плоскими камнями дорожки и плац.

Вот этим воспитанники и были заняты почти до самого обеда, совпавшего с возвращением в их богоугодное заведение господина Воронина. В этот момент Март окончательно убедился в том, что они оказались в прошлом. Потому что пикап, на котором приехали отец Василий и директор, выглядел, скажем так, весьма древним агрегатом.

– Чада мои, – громко выкрикнул священник, – пособите разгрузить продукты.

Надо сказать, что иеромонах отец Василий выглядел в своей кожаной безрукавке поверх подрясника весьма импозантно, чтобы не сказать по-хипстерски. По идее, он должен был замаливать свои никому не ведомые грехи в тиши монастыря, но приходских священников на Дальнем Востоке не хватало, и он нашел свое служение в приюте.

Воспитанники его любили, а потому сразу же откликнулись на зов. Тем паче что, помогая батюшке, всегда можно было рассчитывать на благодарность. Вот и сейчас, стоило им помочь разгрузить несколько мешков с крупами и мукой, а также ящик консервов, как отец Василий вытащил коробку печенья и щедро наделил добровольных помощников вкусняшками. К слову сказать, все тяжелые грузы он перенес сам, а мальчишки только подтаскивали их к борту грузовичка.

– Балуете вы их, отче! – с укоризной заметила тетя Маша.

– Кто же их еще побалует-то, – вздохнул иеромонах. – Вот вернут меня в обитель, тогда уж…

Что будет тогда, он никогда не говорил, но всем и так было ясно, что никак не менее чем катастрофа.

– Мартемьян, сын мой, поди сюда, – подозвал он одного из своих помощников.

– Да, батюшка, – кротко отозвался парень.

– А где крест? – заметил отсутствие на шее гайтана священник.

– Потерял, – зачем-то соврал Март.

– Нехорошо сие, – нахмурился отец Василий. – Надобно непременно сыскать!

– Найду, батюшка.

– А не найдешь, так приди ко мне, я тебе другой дам, – со значением в голосе добавил поп. – Православный!

Несмотря на то что примирение с древнеправославной церковью состоялось более двадцати лет назад и их кресты с иконами считались вполне благодатными, священники РПЦ все еще немного подозрительно относились к бывшим раскольникам. Что, впрочем, совершенно не мешало им выступать единым фронтом против местных сектантов и язычников.

– Нет, я свой найду, – непонятно зачем возразил Марик.

– Как знаешь, чадо, – не стал спорить отец Василий.

– Вы что-то хотели, батюшка?

– Охти мне, – хлопнул себя по голове поп, больше напоминавший байкера из оставленного Мартом мира. – Совсем забыл. Письмо тебе пришло, от отца твоего крестного. Где же оно…

– Потеряли?

– Типун тебе на язык, малахольный! Не иначе их благородие Пантелей Митрофанович забрал с прочими бумагами. Ступай к нему, там и получишь эпистолу свою.

– Благословите, батюшка.

– Бог благословит, – перекрестил воспитанника священник.

Кабинет директора располагался на втором этаже жилого здания, рядом с входом на половину девочек. И первым, кого встретил Март, поднявшись наверх по лестнице, была, конечно же, вездесущая Фимка.

– Ты что здесь забыл? – подозрительно посмотрела она на юношу.

– Мне к директору надо, – не стал скрывать тот.

– Ты к Пантелею Митрофановичу, сам? – изумилась девушка.

– Успела настучать? – сообразил Март.

– Вот еще! – фыркнула Фима. – Просто доложила, что вы с Витькой опять где-то весь день пропадали. А что, я врать из-за вас должна?

– Прав Виктор, – хмыкнул молодой человек и, как ни в чем не бывало, прошел мимо старосты школы.

– В чем прав? – удивилась одноклассница.

– В том, что ты, Ефимия, красивая… Но все равно дура!

– Ах ты! – взвилась одновременно польщенная и оскорбленная в лучших чувствах девчонка, но было поздно, ибо Март уже постучал в обитую коричневой кожей дверь директора.

– Кто там? – неожиданно низким голосом отозвался Воронин.

– Это я, – просунул голову Марик.

– Вахрамеев? – изумился чиновник. – Вот уж, право, кого не ожидал увидеть! Ну, заходи, раз пришел.

– Отец Василий сказал, что мне пришло письмо.

– В самом деле? Хм. Да, кажется, действительно, пришло. Только я здесь при чем?

– Он сказал, что вы забрали его вместе с другими бумагами.

– Сейчас посмотрю. И впрямь, вот оно. Держи.

– Спасибо.

– Не за что. Лучше расскажи мне, зачем вы с Кимом опять шлялись на Байнунгсан?

– Просто гуляли.

Судя по всему, директор ожидал, что воспитанник пойдет в отказ, и готовился уличить его во лжи, а потому несколько растерялся.

– Однако какое странное место для прогулок!

– А где тут еще гулять? – спросил Март, повергнув коллежского асессора в еще большее изумление. – Не в город же сбегать!

– Это и впрямь не стоит делать, – машинально согласился Воронин.

– Пантелей Митрофанович, а могу я получить свой крест?

– Какой еще крест? – насторожился директор.

– Ну тот самый, красного золота… С которым меня привезли в приют.

– Ты что-то путаешь, Вахрамеев! Не было при тебе никакого креста. Да еще червонного.

– Вы его еще в сейф положили, – немного растерялся Марик. – Сказали, на сохранение…

– Ты что же это хочешь сказать, маленький мерзавец, – возмутился чиновник, – что я твой крест украл? Да я, если хочешь знать, тридцать лет верой и правдой служу государю и отечеству, а ты…

Если бы на месте Марта был прежний мальчишка, он, возможно бы, и сдался под напором праведного негодования директора, но лучший переговорщик своей компании сразу же заметил, как забегали глаза и непроизвольно дернулась щека кричащего…

– А ведь вы, Пантелей Митрофанович, лжете! – спокойно заявил он директору.

– Что?! Да я тебя в карцер! Нет, ну каков негодяй…

Но взгляд Вениамина уже сконцентрировался на безукоризненно чистом крахмальном воротнике чиновника, и через секунду тот почувствовал, что его жирной шее стало тесно. Сначала Воронин попробовал просто ослабить галстук, но затем, сообразив, что это не помогает, рванул что есть силы.

– Где мой крест? – с могильной невозмутимостью поинтересовался у стремительно синеющего директора Март и немного ослабил хватку.

– Я отдам, – в панике выпалил тот. – Я заплачу! Сколько хочешь заплачу! Только не убивай. Я же не знал, что ты одаренный…

Зрелище взрослого человека, испуганно стелящегося перед подростком, практически мальчишкой, было настолько странным и непривычным, что Вахрамеев совсем прекратил воздействие и отпустил его.

– Фух, – тяжело вздохнул Воронин, потянувшись трясущимися руками к графину с водой. – Ну и напугал же ты меня!

– Вы так и не ответили, Пантелей Митрофанович.

– В лом-м-ба-барде, – стуча зубами о край стекла, ответил ему чиновник.

– И не совестно вам было сироту обкрадывать? Хотя о чем это я?

– Прости, Вахрамеев. Бес попутал! Все грех зеленого сукна проклятый^[8].

– Ломбард в Чемульпо или Сеуле?

– В Чемульпо.

– В сеттльменте?

– Нет. Совсем рядом, но в Чосонской части. Принадлежит господину Хвану.

– Он еще там?

– Не знаю, ей-богу не знаю!

– Надеюсь, квитанция сохранилась?

– Да, – судорожно кивнул директор и принялся рыться в портмоне.

– Большая сумма в залоге? – спросил Март.

– Сто двадцать тысяч вон, – протянул ему бумажку с иероглифами Воронин.

– Это много? – на всякий случай поинтересовался молодой человек, плохо представлявший себе местные цены.

– Достаточно, – печально вздохнул Пантелей Митрофанович. – Примерно сто рублей золотом.

– И у вас, насколько я понимаю, таких денег нет?

– Увы!

– А сколько есть?

– Вот… эгхм, пятнад… шестнадцать рублей. С мелочью.

– Давайте сюда, – отобрал у испуганного чиновника деньги Март. – Это будет процентами, а на сумму долга соблаговолите выписать вексель. И ради бога, не говорите мне, что у вас не имеется чековой книжки, а то я совсем разочаруюсь в человеческом роде.