Но когда сквозь синюю завесу портала прорывались отряды фейхтов, территория оживала. Становилось ли от этого лучше Элье? Скорее, наоборот. Отсеченные руки, затянутые свежими шрамами лица, выгоревшие крылья… Там внизу мало эмана, а внутреннего запаса на все не хватает. Элья это отлично знала по собственному опыту. А потому ее не удивляли вереницы раненных, а тем более – убитых. Их тоже поднимали наверх. Не всех, только тех, кого можно было забрать.

Иногда в каменном мешке появлялись пленные люди и тогда к порталу подтягивались алые фракки особого надзора. Эти бесцеремонно распихивали и замешкавшихся грузчиков-икке и обычных патрульных фейхтов вроде Эльи. Сучьи дети при этом скалились и перебрасывались шуточками, от которых ныло в груди, а руки сами тянулись к поясу.

Вернется. Все когда-нибудь вернется на круги своя. Главное, не терять веры. Элья не заразится местной безысходностью, она в этой яме временно. И совсем уже скоро за ней придут.

Но пока шли исключительно мимо. Всего внимания от хромающего фейхта – взмах руки, отойди, мол.

Чужая. И для местных тоже. Хотя на них плевать, специально ни с кем не знакомилась толком. Но свои-то, свои, боевые…

– Эй. – Воин во фракке, пробитой с дюжину раз, скользнул взглядом по её напряженному крылу. – Теплое местечко нашла, сестричка.

Поддержали свистом, от которого сделалось совсем муторно. И спину заломило, вот-вот вспыхнут крылья, но… со своими драться? Зачем, когда чужих хватает? Когда есть люди… Когда ярок в памяти поворот, удар и треск кости под лопастью крыла. Визг коня и удивленные глаза всадника, еще не понимающего, что ему конец. Хмельная радость и браан змеей летит, прожигая гортань. И снова крылом, выворачиваясь, ныряя под ноги следующему, распрямляясь и вспарывая брюхо – пусть исходит паром сизая требуха на снегу. Вскрывая глотку – пусть летит алый бисер. Эманом по броне, крылом по плоти, сталью по стали. Добивая. Уже потом, на отступлении, когда схлынет волна из мяса и железа, оставив на берегу слабо копошащиеся обрубки тел. Тогда привычно заноет спина, и остатки мембраны слезут с крыла, как лохмотья сгоревшей кожи. Тогда захочется пить и убраться подальше. Но надо будет вогнать клинок между пластинами тегиляя, так, чтобы хрустнуло, а яблоко рукояти оставило след на ладони. Белый отпечаток будет долго держаться клеймом. И только когда крылья зарастут – мембрана поначалу будет сухой и тонкой, как старый пергамент – кожа вернет нормальный графитовый цвет. Но трубы заглушат голос ветра, требуя собраться. А чуть позже вздрогнет земля, предупреждая: снова идут люди.

И почему кажется, что это воспоминание – одно на всех, кто выходит сейчас из портала? Но до суда Элья запрещено делить его с честными фейхтами.

Склана увидела издали Джуума и скользнула за угол. Меньше всего ей сейчас хотелось попадаться на глаза офицеру внутреннего надзора. Уж лучше сделать еще один дальний обход.

Со спины они походили на камни. Ряд сероватых булыжников, за какой-то надобностью взгроможденных на парапет белого мрамора. Вот только у настоящих булыжников не растут крылья, даже такие уродливые. Узкие лопасти со сросшимися жилками и пустыми ячейками, многие из которых никогда не затягиваются. Мутная, как плохое стекло, мембрана. Пульсирующая в такт сердцу опухоль между лопатками.

Элья сама не понимала, зачем она смотрит на это уродство. И почему икке-нут, обычно пугливые, не спешат разбегаться. Сидят, жмутся друг к дружке локтями, глядя через плечи, но не уходят.

– Мы не нарушаем, уважаемая, – наконец, соизволил сказать один, неловко переворачиваясь боком. Стала видна грудь с торчащими ребрами, и острый локоть, с которого сползали, переплетаясь, узкие ленты мышц. И гроздь черных пятен чуть ниже затылка. Совсем как у того, который умер в первый день Эльиной службы. Желание прогнать – просто, чтобы избавить себя от омерзительного зрелища – пропало, сменяясь любопытством.

– Что вы здесь делаете?

– Душно, уважаемая. – Икке спрыгнул, и соседи-булыжники тотчас сдвинулись, заращивая свободное пространство. – Вы разве не чувствуете, как тут душно?

А он почти нормальный, если спереди смотреть. Самую малость, видать, не хватило, чтобы в «полезные» попасть.

– Душновато, – согласилась Элья. – Это потому, что здесь низко.

Зачем она вообще разговаривает с ними? Не нарушают, и хорошо. Пусть себе сидят, греют корявые спинки под закатным солнышком, щебечут о своем, бесполезном. Или пусть расходятся и щебечут в другом месте. Она еще не решила.

Икке, застывший в позе одновременно и почтительной, и лишенной намека на лесть, осмелился возразить:

– Это потому, что эмана мало.

Те, которые на парапете, закивали.

Мало? Разумеется, с ним сейчас туго, особенно здесь, но война вообще сбила привычные потоки. Глупые икке часто не понимают очевидного. Или дело в том, что она фейхт и умеет приспосабливаться, обходиться внутренним запасом? Или в том, что они икке и им тяжело тянуть извне? Хотя какая, к демонам, разница?

Она уже собиралась уйти, когда икке вновь нарушил правила:

– Ходит слух, что из человеческой крови можно выварить эман.

Десятки глаз уставились на Элью, ожидая… чего? Подтверждения? Вправду говорят: какие крылья, такие и мозги. И Элья, глядя в тусклые желтые глаза, ответила очередной поговоркой:

– Если бы скланы летали – жизнь была бы иной. А ты, если веришь в чушь про человеческую кровь – попросись вниз. Там её хватает. Всякой.

И только у самых казарм в голову пришла мысль: годись человеческая кровь для подобных целей – на Островах уже давно работали бы соответствующие фабрики. Да и в самих людях появился бы хоть какой-то смысл.

А все-таки территории приемки действительно душновато. Наверное, из-за портала.

Больше всего засадой вонял угол двухэтажного дома со знаком мастерской. Но до него оставался добрый десяток метров, а потому Элья скользнула в сторону. И чуть не напоролась на кинжал. Заработала руками, отводя удары, сыплющиеся один за другим. Крылья мгновенно потеплели, но расправить их мешала узость перехода. Впрочем, с этой бедой помог сам нападающий, пинком вытолкнув Элью обратно на улицу.

Склана, разогревшаяся уже вполне достаточно, отскочила еще на несколько шагов. За спиной – никого. Из-за того самого угла выходят двое, явно воины. Еще несколько тел копошится у стены следующего здания: угловатые пятна в серой мути припортального воздуха. Это икке, не страшнее стаи крысцов-падальщиков. И в драку встревать не станут.

– Ну? – Бракаар вышел из перехода, чуть подпрыгивая.

Он был похож на брата. Высокий. Сухопарый. Притворно-неуклюжий. Шкура отливает благородной синевой, свидетельствующей о чистоте крови, а лопасть крыла характерно-дымчатая, расчерченная узором родового рисунка, почти совершенного. Но в этом «почти» – главное отличие от брата. Ну и в том, что Бракаар пока жив и сжимает в руке боевой браан. А вот у Эльи лишь кинжал и стальной стек, правда, с тяжелым наконечником.

– Дуэль? – Кинжал – в левую, стек – в правую. Джуум говорил, что эта железяка неплохо канализирует внутренний эман. Вот и случай проверить.

– Дуэль? А разве кто-то говорит о ней? Таких, как ты режут в подворотнях.

Бракаар расправил крылья даже больше, чем следует для боя. Бахвалится. Кнутом бы сейчас перетянуть да по самому краешку, пробивая защиту и рассекая опорные жилы. Так, чтобы неделю потом заращивал. Вот была бы наука… И ему, и этим двоим, которые отрезали пути отступления. Если втроем пойдут, придется худо. Но кажется, это просто наблюдатели.

Правильно, незачем решать чужие проблемы.

– Ну? – Горячая волна эмана прошла по крови. Крылья обмякли, легли плащом. Вот так будет хорошо, теперь брааном по ним не достать.

Бракаар начал первым. Щелкнул кнутом, расцвечивая серые стены ярко-голубой вспышкой. Впустую: такие штуки надо применять умеючи и в подходящий момент, а не просто спускать эман в воздух.

Короткими шагами Элья выхаживала вокруг него, экономя силы и выбирая дистанцию. Крылья Бракаара пылали невидимым огнем, тем самым, что взрывался искрами на кончике его кнута. Браан поблескивал холодным светом, но склана знала, как обжигающе он может пройтись по телу.

Хлопок у самого носа. Нежное касание волос. Вспышка. Чуть правее и ослепила бы. Немного левее и достал бы. Медленнее… Быстрее… Движение – жизнь. Но Бракаар не чувствует его. Не понимает, где гнев фейхта Эльи, где лишь его след и как он изменит направление в следующий миг. А непонимание – смерть.

Элья нарочито дернула левым плечом, ушла на полстопы в противоположную сторону и метнула стек. Незаряженный прут пришелся точно под дых. Бракаар замер ровно настолько, чтобы Элья ухватила его за рукав фракки и развернула. Горячие крылья противника оказались перед лицом, но склана лишь легонько стукнула ладонью между ними. А вот пинок отвесила со всей силой, так, что Бракаар пролетел кубарем несколько метров.

Вот и вся дуэль.

Он подскочил, шипя, матерясь и пытаясь восстановить дыхание. Крылья судорожно вздрагивали, истекали битумом пережженной мембраны, но, кажется, Бракаар так ничего и не понял.

– Хочешь следом за братцем? – Элья подняла стек, не выпуская из поля зрения всех троих. – Теперь, я знаю, каков твой узел на ощупь. Шагай отсюда, недобиток.

Где-то в дали уже мелькали фракки внутреннего надзора.

Бракаар было снова двинулся на Элью, но один из фейхтов перехватил его и что-то зашептал. Не произнеся более ни слова, троица скрылась в переходе. Довольно резво, но Элья была даже рада этому, ибо не пришлось объясняться с новыми сослуживцами.

Схватка подняла настроение, почти примирив с территорией приемки. Нет, Элья все-таки в хорошей форме. Бракаар не такой уж и паршивый фейхт, просто она – лучше. И не только его. А вообще все отлично закончилось. Еще одного убиенного ей бы точно не простили, и плевать, что самооборона.

Проходя мимо парапета, на котором жались друг к другу серые комки-икке, Элья кивнула им, как старым знакомым.

Вечерний воздух был по-осеннему прохладен. Небо – драная сеть перьевых облаков, поймавшая куски чего-то серого. Черные шпили Ун-Кааш, словно зубы невиданного зверя, на которых повисло гаснущее солнце. Запах копченой рыбы и шелест шагов за спиной. Снова крадутся? Нет. Не чужаки – местные, почти растворившиеся в этой клоаке и оттого незаметные. Но не для фейхта. Завернув в узкую улочку между двумя складами, Элья обернулась. Так и есть – кривокрылый. Кажется, это был тот самый, который недавно разговаривал с ней. Чего ему опять надо?

– Извините. – Икке поспешно согнулся в поклоне, отступая на дозволенное расстояние. – Я подумал, что вам пригодится.

Он протянул плетенку с тускло светящимся шаром-фонарем. И к чему такая любезность?

– И еще спросить. – Замялся, не решаясь ни уйти, ни задать-таки вопрос, из-за которого он тащился следом. Разрешения ждет? Что ж, пусть считает, что ему повезло: настроение у Эльи вполне подходящее.

– По дороге спросишь.

Он шел, с легкостью выдерживая положенные три шага, и шар нес гордо, точно знамя. А вот спрашивать не торопился. Только когда впереди показалось знакомая туша казармы, заговорил:

– Ходит слух, что когда война закончится, нас всех сошлют вниз.

– Вас?

– Икке. Низших из винст. И остальных, кто…

– …нарушил закон, – подсказала Элья. Надо же, какой вежливый. Или умный, несмотря на то, что крылом не вышел. Ведь бывают же исключения?

– Да. И я хотел спросить, насколько это правда?

Он остановился. Ноги полусогнуты, локти прижаты к телу, голова опущена. Но тон его не соответствует позе. В нем чувствуется вызов.

– А почему ты думаешь, что я знаю?

Ну же, произнеси вслух то, что варится в твоей тупой голове, вывали ошметки слухов и сплетен, которые, вы с удовольствием перемалываете, сидя на парапете.

– Я не думаю. Мне показалось, что вы можете знать.

И снова невидимое напряжение. Он безумен? Или болен, как тот, умерший от эманового голода? Может, сначала из-за него мозги сохнут, а уже потом тело?

– Пожалуйста. Я просто хочу понять, чего еще мне ждать от этой жизни.

Элья выдохнула сквозь стиснутые зубы.

– И чем тебе ссылка не по вкусу? Тебе же здесь не нравится.

– Но… внизу люди.

Ну да. Наирцы. Дикари при железе. С любовью к лошадям и войнам.

– Вот и будет возможность проверить, чего там у них с кровью. Не бойся, их не так и сложно убивать.

Икке отшатнулся, как будто получил пощечину.

– Вы не поняли. Я не фейхт…

Верно подмечено.

– …и хочу не убивать. Я хочу жить.

А утром Элью поднял дежурный, молча указав на выход. Пришли? Наконец-то! Еще немного, и она свихнулась бы в этой яме, где дьен грязны как икке-нут, а икке наглы, как полноценные фейхты. При выходе из казармы мрачноватый тип с расшрамленными крылами, протянул свиток и указал на дверь. Точь-в-точь, как до того дежурный. Они все здесь похожи друг на друга. Безликое отребье.

Снаружи ждали двое. Дружище Раард при полном параде? И броню поверх фракки нацепил для пущей важности. Ну да, сталь красиво на фиолетовом смотрится, другое дело, что здесь любоваться на него некому. И хоть бы улыбнулся, кивнул, что ли, зануда старый.

Второй воин Элье был незнаком. Молод, видно, только-только из училища. Кожа очень темная, в черноту – типично для срединных островов; волосы светлые, белые почти – это уже к родному Ун-Каашу ближе. Крылья говорили о том же: узкая лопасть с мембраной медового цвета к низу заострялась. Костальная жилка отливала чернотой, а кубитальные срослись. Медиана слабая. Кто-то из Бхаар? Или Гааши?

– Идем? – Элья сунула свиток за пояс.

И Раард хмуро кивнул, предупредив:

– Только не дури.

Дурить? О чем это? И где браан? Или сначала формальное покаяние перед членами суда, каждый из которых мечтал о том, на что Элья решилась? Мечты мечтами, но делать все буду строго по правилам. Речи. Нотации. Раскаяние, которое не будет выглядеть искренним, но они примут – не могут не принять. Прощение.

Браан на пояс и фиолетовый цвет фракки вместо унылого серого. И марево портала, которое раскроется перед Эльей. Снова будет аромат прелой хвои, сырой земли и крови. Запах войны, её железно-влажный шум… Не прав был икке: чтобы жить, нужно убивать.

Но в Ун-Кааш о смерти не думалось. Город расходился от территории приемки спиралью, что преображалась с каждым витком. Вот невзрачные коробки сменились гранитными глыбинами, в которых каплями слюды поблескивали окна. Мелькнули и исчезли четырехугольные башенки фейхт-училища – скоро желтый двор заполнится новым набором, который обживет старые стены. А вдали уже показалась тяжелая громада Канцелярии.

– Не туда, – остановил Раард, когда Элья хотела свернуть на боковую улочку.

– Но так быстрее.

Младший – все-таки Бхаар или Гааши? – демонстративно положил руку на кнут, а Раард повторил прежнее:

– Не туда.

Спокойно. Он всего лишь исполняет долг. И перед новичком рисуется. А уже вечером все вместе – Элья и белоголового пригласит – сядут и посмеются над утренним официозом.

Канцелярия – мраморная многоножка, опирающаяся на сотню приземистых колонн – широко раскинула лестницы-жвалы. Прошли мимо. И только тогда Элья сообразила, куда ее ведут: корона из башен на холме привычно царапала солнце зубцами, шпили терялись в облаках, а стеклянный флюгер-стрекоза почти растворился в небесной сини.

Вошли не с центрального хода. И Раард, выступив вперед – а новичок-то не снимает руки с браана – повел по лабиринту коридоров. В этой части дворца Элье бывать не доводилось. Коридор. Перемычка подвесного моста и ветер, толкнувший под руку. В попытке удержать равновесие распахнулись крылья, и тут же упреждающе щелкнул кнут.

– Ты чего? Раард, скажи ему, чтобы успокоился.

Новичок смотрел поверх Эльиного плеча. Медлил. Вот кнут скользнул к ноге, поднялся, обвив ладонь, и повис на поясе.

– Иди, – хмуро повторил Раард.

Да что с ними такое? По мостику почти бежали. И шлепанье сапог сзади заставляло торопиться. А если этот, сзади, ударит? С перепугу и дури, которой его башка забита. Или на то и расчет? Вдруг это кто-то из Бракааровых дружков и ему лишь повод нужен? Нет, Раард такого бы не взял. Или заставили? Поэтому и мрачен, и спешит. А эта молодая сволочь даже не думает выдержать положенную традициями дистанцию, так и сопит в спину.

Мост вывел к одной из крайних башен. За широкой дверью обнаружилась лестница, уходящая вниз. Стены коридора слабо мерцали живым светом, было холодно и пахло формалином. Впереди звонко цокали каблуки Раарда. По мере спуска запах становился все отчетливее, а ненависть к новичку росла, грозя прорваться ударом или хотя бы пинком.

Да куда же ее ведут?

Широкий пролет и еще одна дверь. Предчувствие опасности накрыло с головой, заставив отступить к центру площадки, так, чтобы эти двое – друзья? враги? – оказались в поле зрения.

– Ну?

– Там все сказано, – Раард ткнул пальцем в свиток, торчащий за поясом Эльи и, смягчившись, попросил. – Не дури. Я не хочу… применять это.

Браан? К ней применять? Да она же своя, пусть временно и вынуждена носить серое. Нет, не в цвете дело. А в чем тогда? Что написано в треклятом свитке, куда Элья не потрудилась заглянуть? И почему молодой смотрит на нее так по-кретински?

Глаза у него светлые, радужка почти неотличима от белка, значит, все-таки Бхаар.

– Давай ты лучше сама, – сказал Раард, указывая на дверь.

– Только скажи этому птенцу, чтобы не лез под крыло.

Это помещение ничем, кроме запаха, не напоминало прозекторскую территории приемки. Выложенный белыми плитами пол, вместо шкафов открытые стеллажи с колбами, ретортами и сложной конструкции перегонным кубом, внутри которого булькало что-то темное и густое. Основное пространство занимали два длинных и широких стола. Над ними, раскинув соцветья линз, возвышался странный агрегат.

Только тела на столе не хватало. Чтобы боком и с ногами, подтянутыми к груди. С разодранной на висках кожей и крошащимися крыльями.

У окна стоял доктор Ваабе в накрахмаленном до ломкости фартуке, который резко контрастировал с почти лиловой, редкого оттенка кожей. В стекле отражались полураскрытые крылья и кресло, на котором придремал Фраахи. Вроде и спит, но рукой крепко вцепился во фракку Бракаара, точно удерживал его от глупостей. Брат Каваарда изображал равнодушие, но ненависть во взгляде было не так-то просто спрятать.

Скэр держался особняком, в сторону вошедших не глянул. Ну да, конечно, гебораан не может позволить открыто проявить слабость. Или не хочет? Рядом с ним, со свитком в руках, замер первый секретарь канцелярии Маах.

Он же и нарушил молчание:

– Мое уважение.

– И вам.

Элья даже сумела изобразить поклон. Ответа не последовало.

– Вы успели ознакомиться с бумагой?

– Нет.

Маах кивнул, словно не ожидал иного, а в белоснежно-чистом пространстве лаборатории на несколько мгновений повисла тишина, нарушаемая лишь бульканьем жидкости в кубе.

Вытянув примятый свиток из-за пояса, Элья попыталась развернуть. Но ставшие вдруг непослушными пальцы долго не могли справиться с печатью. А потом, когда все же удалось разломить сухую бляшку сургуча, оказалось, что читать Элья все равно не может – символы плыли и путались, искажая смысл написанного совсем уж до нелепицы.

– Итак, комиссия в составе…, – забубнил секретарь, видя всю тщетность ее попыток. – … Рассмотрев дело гебран-фейхт Эльи Ван-Хаард и приняв во внимание отягчающие обстоятельства, а также вред, нанесенный народу склан гибелью хаанги Каваарда Урт-Хаас единогласно вынес приговор о прекращении физического существования вышеупомянутой Эльи Ван-Хаард.

Смерть? Ее приговорили к смерти? Вот так просто взяли и… За что?!

– Однако, руководствуясь установкой оптимизационных норм и приняв во внимание положение подсудимой…

Элья едва сумела сдержать вздох облегчения. Всё-таки перераспределение. И серое кольцо территории приемки показалось вполне симпатичным местом.

– …приговору подлежит быть смягченным до второстатейного с особой поправкой.

Второстатейный с особой поправкой? Это как?

– Изгнание, – с удовольствием пояснил Фраахи, поднимаясь. – С отречением рода. И купацией. Полнейшее, так сказать, удаление. Вымолодки… Нет в вас ни ума, ни выдержки, одно хотенье. Пойдем, Бракаар, здесь всё кончено.

– Но… – Уходить тому явно не хотелось, однако старик возражений не терпел и, шлепнув по плечу, повторил, – Пойдем. Меньше находишься рядом с грязью, меньше пачкаешься.

Стоило им выйти за дверь, как доктор Ваабе подал Элье кубок со светло-янтарным, густым с виду напитком.

– Пей, – приказал Скэр.

Пить? Чтобы им резать было удобнее?!

– Настоятельно рекомендую, – поддержал его секретарь. – Некоторые процедуры могут быть неприятны.