В мамином архиве девушка нашла тетрадку, в которой были записаны имена, даты, телефоны. Похоже, туда Галина Сергеевна заносила все, что имело отношение к смерти супруга. Настя не могла расшифровать многие записи, но ей стало понятно: мама на свой страх и риск вела собственное расследование причин гибели отца. И Галина Сергеевна, Настя отлично это помнила, не верила в то, что Всеволод Петрович покончил с собой. Но если самоубийства не было, то оставался один-единственный вариант: прокурора Лагодина убили!

* * *

Настя корила себя за то, что не прислушивалась к словам мамы, не принимала всерьез ее разговоры, не интересовалась тем, что та делала в Болотовске и в Москве. Ага, Москва! В Москве она встречалась с генерал-майором Остоженским. Интересно, о чем они говорили?

Среди записей мамы Настя обнаружила и московский телефон Остоженского. Девушка долго колебалась, но в конце концов решила, что звонить Глебу Романовичу не имеет смысла. Вряд ли разговор с ним что-то даст, а в худшем случае она напорется на Максима. Хотя вряд ли тот живет с отцом, ведь Максим собирался жениться.

Настя уже не сомневалась в том, что смерть мамы связана с гибелью отца. Галина Сергеевна говорила что-то о мафии, о том, что отец многим мешал в Болотовске. Не исключено, что она была права и Всеволода Петровича действительно убили, представив все как самоубийство прокурора, задушившего во время ссоры любовницу. Но если так...

Тогда выходит, что никакой любовницы у отца не было! И он вовсе не стрелял в себя, а был застрелен! И мама, желая докопаться до истины, ступила на опасную дорогу. Поэтому... поэтому и сама стала жертвой преступления!

Настя испугалась подобных мыслей. Ведь в таком случае получается, что и никакого разбойного нападения не было – маму убили намеренно, а сумочку забрали для отвода глаз, чтобы создать видимость ограбления.

Настя попыталась завести об этом речь с тетей Олей, но та сразу же положила конец дискуссии:

– Настенька, я не хочу ни о чем и слышать! Галя вбила себе в голову, что Всеволода убили. Ее можно понять – легче свалить вину на других, чем принять правду. Подумай об учебе в университете, а также о том, что будет дальше. Пусть прошлое останется в прошлом, для тебя важно будущее!

Слова тети Настю не убедили. Чем больше она размышляла, тем сильнее становилась ее уверенность – и отец, и затем мама стали жертвами заранее спланированных преступлений. Причем преступлений, связанных каким-то непостижимым образом с деятельностью Всеволода Петровича в Болотовске, который теперь снова стал Нерьяновском. А значит, искать ответы на все вопросы следует именно там.

* * *

В марте 1990 года Настя предприняла поездку в Нерьяновск. Город практически не изменился. Девушка прошлась по Театральной площади и посмотрела на окна своей бывшей квартиры – теперь там жили другие люди.

С собой Настя привезла мамину тетрадку. Красными чернилами там был подчеркнут номер телефона и фамилия: «Хрипунов С.И.». Девушке удалось узнать, что Степан Игнатьевич Хрипунов был патологоанатомом, производившим тогда, в 1984 году, вскрытие тела отца и проходимки Грачевой. Уже около двух лет Хрипунов был на пенсии, что облегчало задачу встречи и беседы с ним. Настя позвонила Степану Игнатьевичу, однако едва обмолвилась о своей миссии, как бывший патологоанатом, ругаясь, повесил трубку.

Тогда Настя отправилась к Хрипунову домой. Обитал Степан Игнатьевич в старом пятиэтажном доме с большим палисадником. Вначале девушка не застала патологоанатома, а когда снова пришла по его адресу вечером, то уже со двора увидела свет в окнах квартиры.

Дверь ей открыл грузный пожилой человек с большой лысиной, в тренировочных штанах и засаленной фланелевой рубашке.

– Степан Игнатьевич? – спросила Настя. – Добрый вечер. Я все же хотела поговорить с вами, если позволите. Меня зовут Анастасия Лагодина, и...

– Катись отсюда, иначе вызову сейчас милицию! – завопил Хрипунов визгливо. – Ишь чего, повадились ко мне ходить! Сначала мамаша, теперь еще и дочка! Не хочу ничего знать, моя хата с краю, я вообще пешка во всей этой истории!

– Степан Игнатьевич, в таком случае мне придется сделать то, что я давно планировала! – заявила девушка. – Я обращусь на телевидение, где у меня имеются очень хорошие связи, и завтра перед вашей квартирой окажется команда репортеров.

– Что ты мелешь? – вскинулся пенсионер. – Какое телевидение? Ты что, совсем с ума сошла, девка? Ты ж под монастырь не только себя, но и меня, и мою семью подведешь!

– Тогда ответьте на мои вопросы, и я оставлю вас в покое, – настаивала Настя.

Степан Игнатьевич нехотя отступил в сторону, распахивая широко дверь.

– Ладно, пять минут у меня для тебя найдется. Ну, заходи!

Настя прошла в тесную, пропахшую кошачьей мочой прихожую. Хрипунов провел девушку на крошечную кухню, указал на колченогую табуретку, прикрыл дверь и поставил на газовую плиту старенький чайник.

– А ведь я тебя помню, – сказал патологоанатом неожиданно. – Только тогда ты была еще девчонкой, а сейчас вон какая стала... Сколько тебе – девятнадцать, двадцать?

– Вы были тогда в... морге, когда я прощалась с папой? – спросила Настя, и Хрипунов кивнул.

– Ты вся в мамашу пошла, – добавил пенсионер. – Она тоже на лестнице шумела, пришлось ее впустить. И чего вы такие неугомонные?

– Мама умерла, – сказала тихо Настя.

Хрипунов вздрогнул, отодвинул занавеску, посмотрел во двор и озабоченно покачал головой.

– Господи, и за что мне такая кара! Я не хочу сдохнуть, не хочу, чтобы беда коснулась моей семьи.

– Вы что-то знаете! – сказала убежденно Настя. – Степан Игнатьевич, вы же... вы же проводили вскрытие! Прошу вас, скажите!

Хрипунов вместо этого заявил:

– Да, жаль твою мамашу, но ведь она сама виновата. Предположу, что не своей смертью женщина умерла, наверняка несчастный случай. Что, машина сбила или кирпич на голову свалился?

– Разбойное нападение, – ответила Настя. – Только инсценированное, как я считаю. Маму убили, потому что она слишком много знала!

Чайник засвистел, Хрипунов снял его с плиты и плеснул в кружку воды.

– Ничего не знала она, твоя мамаша, – сказал он, ставя перед Настей кружку с мутной жидкостью, совсем не похожей на чай. – Но много шумела, поэтому ее и хлопнули. Сидела бы тихо, волну не гнала бы, может, все бы и обошлось.

Степан Игнатьевич помолчал, взглянул на Настю и добавил:

– И ты, если не успокоишься, тоже, как и маманя, кончишь. Что на меня так вылупилась? Я тебе добрый совет даю, глаза раскрываю на настоящую жизнь, ты мне благодарна еще будешь!

Он водрузил на стол металлическую тарелку с пряниками. Настя взяла один и надкусила – пряник был черствым.

– Степан Игнатьевич , я же вижу, вы хороший человек, – упрямо заговорила девушка. – Пожалуйста, скажите правду! Я очень хочу знать! Очень!

– А я жить хочу, тоже очень, – беззлобно огрызнулся бывший патологоанатом. – Господи, и почему вы, бабы, всегда такие настырные и глупые? Говорят же русским языком – не лезь ты в это дело. Тебе что, вывеска нужна, как на трансформаторной будке, «Опасно для жизни»? Вот папаша твой помер, теперь и маманя ласты свернула, а ты все роешь и роешь...

Заметив, что его слова произвели на Настю тягостное впечатление, Хрипунов сменил тему:

– Значит, правду тебе подавай! И что ты будешь с той правдой делать? Солить или мариновать, а потом на развес продавать? Ты же молодая, живешь в Ленинграде, квартира у тебя наверняка отдельная имеется, причем хорошая, а не то, что у меня.

– Вы хотите денег? – встрепенулась Настя. – У меня с собой много нет, но от мамы остались кое-какие украшения...

Хрипунов выругался:

– Деньги, деньги! Они всем затмили разум! А ведь почти при коммунизме живем, в эпоху, когда деньги вообще никакой роли не должны играть. Куда там! Значит, так, девка, на вопросы твои отвечу, так и быть, но ты немедленно из города уедешь и забудешь и обо мне, и о том, что я тебе скажу. Ну, понятно?

– Конечно, Степан Игнатьевич, – согласно закивала Настя. Чтобы узнать правду, она готова была дать любое обещание.

Патологоанатом снова выглянул в окно и наконец заговорил:

– Значит, так. Вскрывал я и твоего папашу, и ту особу, Грачеву, которую он придушил. В том, что бабу именно задушили, сомнений никаких не было. Причем сделали это с особой жестокостью. Но детали я опускаю. Что же папани твоего, прокурора, касается, то тут дело совершенно иное...

Он замолчал, однако Настя не смела прерывать паузу. Почесав за ухом, Хрипунов продолжил:

– Никакого самоубийства, конечно, не было. И угол выстрела не тот, и следов пороха на руках не было, и ожога на коже лица нет – ничто не сходится! Твоего папашу убили с близкого расстояния выстрелом в висок. Вскрытие только подтвердило мою версию, о которой я и доложил начальству. Еще подумал тогда, что заваруха начнется. Еще бы, ведь не кого-нибудь, а прокурора города кокнули! Ан нет...

Хрипунов снова сделал паузу. Девушка молча ждала и услышала:

– Начальство мне вдруг и говорит: «Никакое это не убийство, а типичное самоубийство». А кто я такой, чтобы с начальством спорить? Ну ты сама подумай, девка? Конечно, нужный протокол вскрытия и подписал, где стояли заранее кем-то сформулированные выводы о том, что Лагодин Всеволод Петрович покончил с собой. Что мне оставалось делать, а?

Настя взглянула на Хрипунова, на лице которого было написано отчаяние. Голова у девушки шла кругом. Значит, все правда, отец был убит...

– Мафия! – воскликнула Настя, а Хрипунов зашипел:

– Ну, ты еще с транспарантами к исполкому выйди! Мафия не мафия, а могущественные люди, не какие-нибудь тебе гаврики, и даже не воры в законе. Люди, у которых власть, которые боялись утратить свое влияние и оказаться в тюрьме, и все из-за того, что твой папаша не хотел с ними сотрудничать. Слышал я краем уха, что ему миллион предлагали. На такие деньги можно жить припеваючи до конца жизни, а он отказался!

В словах Хрипунова сквозила неприкрытая зависть, из чего Настя поняла, что патологоанатом от миллиона не отказался бы, но ему его, увы, никто не предлагал.

– А кто они, эти люди? – спросила Настя.

– Ты что думаешь, я их поименно знаю? – Хрипунов неприятно рассмеялся. – Да если бы и знал, тебе точно не сказал бы. Ну вот, душу облегчил, только не знаю, правильно ли сделал, что тебе рассказал. А теперь тебе пора, девка.

Настя поняла: Хрипунов что-то утаивает – глаза у патологоанатома бегали, руки дрожали.

– Степан Игнатьевич, я ведь вижу, вы рассказали мне не все, – заявила девушка, стараясь произвести впечатление уверенной в себе особы.

Хрипунов злобно взглянул на Настю:

– Сразу видно, что папаша твой прокурором был. Ничего не знаю! Иди уже!

Настя оставалась сидеть на табуретке. Хрипунов в очередной раз откинул занавеску.

– Ну что ты тут расселась? Сейчас моя старуха домой притащится, и если тебя увидит, то устроит скандал. Давай, убирайся восвояси, девка!

– Почему? – спросила Настя. – Я не прочь познакомиться с вашей супругой. Расскажу ей, что вы меня в гости пригласили, а потом приставать начали. И вообще, я в милицию могу заявить на вас, Степан Игнатьевич!

Патологоанатом покраснел:

– Вон ты как запела! Я к тебе со всей душой и по-человечески, а ты мне свинью решила подложить?

Насте и самой было крайне неловко за свое поведение, но у нее не было иного выхода. Старик знал еще что-то о смерти отца, но упорно не желал говорить. Поэтому она имеет право задействовать все средства, чтобы развязать ему язык.

– Ну ладно, – тяжело вздохнув, сдался патологоанатом. – Никому об этом не говорил, даже твоей мамаше. С нее было достаточно и того, что я тебе сейчас поведал. Как уже сказал, я подписал протокол вскрытия, но ведь у меня имелся и другой, подлинный. Начальство велело его уничтожить, но я посчитал, что опасно так делать. Подумал: ну как потом вскроется, что прокурора все же убили, а под протоколом, согласно которому он покончил с собой, стоит моя подпись. На меня тогда все шишки и посыплются...

Настя ловила каждое слово патологоанатома, не хотела перебивать, но тут не выдержала:

– И где он, этот протокол, Степан Игнатьевич? Вы его сохранили? Он у вас здесь?

– Нет у меня никакого протокола! – заговорил вдруг суетливо Хрипунов. – Был да сплыл, я его давно уничтожил! Я что, идиот, такие улики хранить?

Настя, понимая, что патологоанатом лжет, нетерпеливо заявила:

– Вы говорите неправду! Но я хочу получить протокол. Понимаю, вам нужны деньги... Продайте мне его! У меня имеется квартира в Ленинграде...

– Да хоть дворец в Бахрейне! – рявкнул Хрипунов. – Соображаешь, чего хочешь? Нет, протокол ты не получишь!

– Значит, вы его все же не уничтожили? Позвольте хотя бы в него заглянуть! – настаивала Настя. – Обещаю, что оставлю вас в покое, как только прочитаю протокол. Я хочу знать, как умер мой отец...

– Я тебе и так рассказать могу, – почти уже согласился Хрипунов, но тут, отдернув опять занавеску, вдруг прошептал: – Старуха моя идет, с сумками... Ну, живо прочь! И все, езжай к себе обратно! Нет у меня протокола! Нет – и никогда не было!

Девушка встала с табуретки, Хрипунов схватил ее за локоть и выволок в коридор. Едва успев натянуть сапоги, но даже их не застегнув, Настя оказалась на лестничной клетке. Хрипунов швырнул ей в руки полушубок и указал на верхний этаж. Настя уже слышала шаги по лестнице, сопровождаемые тяжелой одышкой. Девушка взлетела наверх и затаилась. Осторожно выглянув, увидела полную даму лет пятидесяти с двумя объемными сумками в руках. Хрипунов бросился к жене, причитая:

– Лидочка, разреши я тебе помогу! Ах, тебе же нельзя таскать такие тяжести! А что ты купила, неужели палтуса? И даже апельсины удалось достать, ну надо же! А сервелат не выбросили? А ведь обещали, обещали...

Супруга, вручая ему сумки, проворчала:

– Я только что говорила с Марьей Прокофьевной, она сказала, что у нас в подъезде настоящий концерт был. Какая-то молодуха к нам ломилась...

Патологоанатом, затаскивая сумки в квартиру, заявил:

– Да какая-то пьяная двери перепутала. Ей нужно было к Ивановым, ну, тем, что над нами живут, а она этажом ошиблась...

– Я прекрасно знаю, кто такие Ивановы и где они живут! – заявила безапелляционно одышливая Лидочка. – Степан, не юли! Та вертихвостка к тебе намыливалась?

– Лидочка, ну что ты! – снова запричитал Хрипунов, и дверь в квартиру захлопнулась.

Настя, застегнув сапожки и надев полушубок, осторожно спустилась вниз и побежала прочь, так и не узнав, чем закончилась драма в семействе Хрипуновых.

* * *

Девушка бродила по городу и размышляла. Итак, патологоанатом сохранил протокол вскрытия в качестве гарантии, чтобы его, если вдруг вскроется правда, не сделали «стрелочником». Но Хрипунов, вне всяких сомнений, не заинтересован в разглашении подлинных обстоятельств смерти ее отца. Нечего и надеяться на то, что старик вдруг сжалится и разрешит ей ознакомиться с протоколом. И что же теперь делать?

Девушка зашла в пельменную, перекусила, после чего настроение ее значительно улучшилось, а голова заработала с утроенной силой. Итак, все упирается в несносного Степана Игнатьевича. Денег, чтобы подкупить его, нет, да он, пожалуй, и за миллион не выдаст ей протокол. Значит, надо добыть драгоценный документ иным путем!

А иной путь был только один – кража. Настя даже оглянулась по сторонам, опасаясь, не высказала ли столь крамольную мысль вслух. Хотя, естественно, все просто: Хрипунов не собирается отдать ей протокол, значит, надо изъять документ против воли его владельца!

Интересно, где Степан Игнатьевич хранит бумагу? Наиболее подходящее место – его собственная квартира. Но кто знает, может быть, он прячет протокол где-то, к примеру, на даче, у родственников или в камере хранения на вокзале. Нет. Вряд ли, сама себя остановила Настя, такие важные бумаги должны находиться всегда под рукой.

Девушка пересчитала наличность – тридцать восемь рублей семьдесят семь копеек. Негусто, надо сказать. Однако она не покинет город, пока протокол не окажется в ее руках. Обращаться в нерьяновскую милицию бесполезно – наверняка там, как модно нынче говорить, «все схвачено»: многие из сотрудников работают на мафию. Но ведь в Ленинграде или Москве все не так! Ну конечно, когда документы окажутся у нее в руках, она обратится к генерал-майору Остоженскому, и тот ей поможет. Ведь он был хорошим другом покойного отца.

Прогулявшись по Нерьяновску, Настя сняла номер в гостинице «Октябрьская». Надолго ее финансов не хватит, но ведь ей понадобится всего несколько дней, чтобы осуществить задуманное. А задумала она ни много ни мало, а настоящее ограбление.

Девушка испытывала неведомое чувство: с самого детства ей внушали, что брать чужое нехорошо, постыдно, а она собирается тайком проникнуть в чужую квартиру и украсть документы. Но ведь другого выхода у нее не было! И папа с мамой, узнай о ее намерении, наверняка бы одобрили затею дочки. Надо же, как все в жизни изменилось – она, студентка философского факультета ЛГУ, превращается в домушницу... Но ведь не ради наживы, а для того, чтобы узнать правду и восстановить справедливость!

Настя долго размышляла о том, как ей пробраться в квартиру Хрипуновых. Она устроила слежку за патологоанатомом и его ревнивой женой – благо что для этого требовалось только прогуливаться около подъезда и регистрировать все передвижения «объектов».

Спустя три дня Настя узнала, что Степан Игнатьевич практически каждый день ездит куда-то (увязавшись за ним, девушка установила, что он направляется к дачному автобусу номер двадцать шесть), а супруга Хрипунова, Лидочка (в действительности же – Лидия Мироновна), все еще работает, поэтому тоже уходит утром, а возвращается только под вечер.

Самую же интересную информацию Настя почерпнула из разговоров бабулек, сидевших на скамейке перед подъездом. Все они были туговаты на ухо, поэтому говорили громко, и девушка, заняв наблюдательный пункт у соседнего подъезда, без труда услышала то, о чем они беседовали.

Основными темами были политика (бабульки поливали грязью генсека Горбачева), дефицит (подробно обсуждалось то, когда, где и что в ближайшее время выкинут из продуктов или галантерейных товаров), болезни (Настя узнала многое о состоянии здоровья сплетниц) и личная жизнь обитателей дома (тут бабульки были настоящими знатоками и могли бы запросто дать фору членам клуба «Что? Где? Когда?»).

* * *

Помимо всего прочего, Настя узнала, что одна из почтенных особ, Марья Прокофьевна, та самая, что докладывала Лидочке о том, кто и когда наведался в ее отсутствие к Степану Игнатьевичу, хранит у себя ключи от некоторых из соседских квартир – старушка слыла надежной и честной.

План созрел в одно мгновение. Настя знала, что вскрыть дверь в квартиру Хрипуновых не сможет – необходимыми воровскими навыками она, дочка прокурора и кандидата философских наук, не обладала. Но кто сказал, что дверь придется вскрывать или выламывать? Она воспользуется запасным ключом, хранящимся у милой Марьи Прокофьевны! Дело упирается лишь в то, как заполучить желанный ключ.

А вот и решение проблемы найдено! Настя купила около расположенного недалеко универсама три гвоздики, а в самом универсаме ей удалось приобрести килограмм овсяного печенья. Затем в киоске «Союзпечать» девушка нашла открытку к Восьмому марта. Праздник вообще-то уже прошел, но ничего, лучше поздравить поздно, чем никогда!

Старушки, как Настя установила в ходе своего наблюдения, покидали стратегически важный объект, то есть скамейку, в промежутке между половиной первого и часом дня – кто-то отправлялся готовить обед для внуков, кто-то собирался прилечь и отдохнуть. В тот день бабушки разошлись без двадцати час.

Марья Прокофьевна обитала на первом этаже, и ее окна выходили во двор, что позволяло старушке наблюдать за всем, что происходит около подъезда. Настя позвонила в дверь квартиры и через несколько секунд услышала шаркающие шаги. Марья Прокофьевна внимательно изучала Настю в «глазок», потом приоткрыла дверь, забранную на цепочку, и осторожно спросила:

– Вам кого?

– Уважаемая Марья Прокофьевна! – произнесла бодрым голосом Анастасия. – Я – представитель военкомата, в мои обязанности входит поздравить всех женщин – участниц Великой Отечественной войны с прошедшим праздником Восьмое марта и вручить подарки.