– Арина, буду откровенен: я могу, следуя вашему желанию, попытаться строить защиту на том, что вы не убивали месье Максюту...

– Я не убивала его! – выкрикнула я.

Больше всего мне хотелось сейчас влепить законнику пощечину. Но ежели я уступлю своим желаниям, кто будет меня тогда защищать? Он ведь наверняка оскорбится и сложит с себя полномочия.

– Я вам верю, – тоном воспитательницы, беседующей с ребенком-дебилом, заговорил адвокат, – но для нас важнее всего, чтобы поверили присяжные. А с учетом ситуации это будет сложно сделать. Давайте перечислим факты. Вы в течение последних пяти месяцев были любовницей убитого олигарха. Вы тайно встречались с ним, в том числе и на яхте «Полярная звезда». В ночь убийства вы отправились с ним на яхту, где предались оргии...

– Да, все так, черт побери! – не удержалась я от восклицания. – И что с того?

«Майбах» тем временем достиг отеля «Фонтен-бло», который находится на искусственной косе, вдающейся в море. Там я проживала до своего ареста. Прошло всего два дня, а кажется, что миновала вечность!

Адвокат монотонно продолжил:

– Вас обнаружила прислуга убитого, прибывшая ранним утром на яхту, дабы навести порядок. Точнее, не только вас, а в первую очередь мертвого хозяина. Кто-то перерезал ему горло – от уха до уха. Причем сделано это было при помощи ножа, который вы сжимали в руке. Яхтой управлял сам Максюта, больше никого на борту не было, как вы сами подтвердили...

– Я же не осматривала всю яхту, может быть, там кто-то притаился! – снова прервала его я. – На яхте масса помещений!

Адвокат вздохнул.

– Конечно, мы можем исходить из того, что туда проник таинственный убийца. Но… такая версия выглядит, пардон, притянутой за уши. Я могу себе представить, что у Виктора Максюты были враги, причем даже желавшие его смерти. Однако им было бы намного проще и безопаснее устранить противника при помощи столь распространенного в России заказного убийства. И насколько я в курсе, киллеры практически всегда используют огнестрельное оружие, гораздо реже – бомбы или яды. Но не кинжалы!

– Враги хотели создать видимость преступления на почве страсти, – заявила я, – поэтому они и подставили меня! И... и... и...

Более мне в голову ничего не лезло. Да, моя версия звучала нелепо, странно и глупо. Неужели я и правда до такой степени напилась, что прирезала Витю и ничего не помню о произошедшем? Этот вопрос за последние два дня я задавала себе миллион раз, не меньше. И каждый раз ответ был один и тот же: «Нет, невозможно. Я же не страдаю раздвоением создания или расщеплением личности. Да и не пила я много, потому что вообще много не пью. От силы два бокала шампанского. И все, больше в памяти нет ничего. Мы с Витей еще не успели перейти к тому, что адвокат именует оргией, как все закончилось. А потом я пробудилась от того, что кто-то грубо тряс меня за плечо. И тем самым кем-то был полицейский».

– И ваша, и моя задача – выиграть процесс, – назидательно произнес адвокат. – Если вы говорите, что невиновны, я обязан верить вам. Собственно, правда меня не интересует, потому что главное – склонить присяжных к принятию нужного нам решения. Но в данном конкретном случае убедить их будет очень нелегко. Так что необходимо хорошенько подумать о том, на какой версии остановиться. При неблагополучном для нас исходе, то есть в случае вынесения обвинительного приговора, вам грозит пожизненное заключение. – И адвокат указал на возвышавшуюся в бухте на черной одинокой скале тюрьму «Святая Берта». – А вот если упирать на то, что Максюта унижал, бил, истязал вас и даже склонял против вашей воли к сексу, то можно отделаться несколькими годами заключения. Есть другой вариант: нанять команду психиатров, которые подтвердят вашу невменяемость. В таком случае тюрьма вам вообще не грозит.

– И вместо этого я отправлюсь в психушку? – вырвалось у меня. – Нет уж, покорнейше благодарю! Я не убивала Виктора. И не хочу признаваться в том преступлении, которое не совершала.

Но все же меня грызла мысль – а что, если адвокат прав и своей несговорчивостью я подпишу себе если не смертный приговор (гильотинировать, по французскому обычаю, в Бертране перестали после Второй мировой), то обреку себя на жалкое существование до конца жизни в тюремной камере? Впрочем, по истечении пятнадцати лет можно подать прошение о помиловании, которое, не исключено, будет удовлетворено, и я в возрасте сорока пяти лет покину застенки. Небольшое утешение!

Сейчас мне всего (уже?) тридцать. Если останусь на свободе, то смогу наслаждаться жизнью и до сорока лет еще вышагивать по подиуму, работать лицом того или иного косметического концерна или Дома моды. Но кому я буду нужна после пятнадцати лет в тюряге? К тому же с клеймом осужденной убийцы...

– У вас, Арина, имеется время, чтобы поразмыслить обо всем, взвесить «за» и «против», принять оптимальное решение, – заметил напоследок адвокат и вылез из автомобиля, дверцу которого распахнул услужливый шофер.

Не замечая поданной законником руки, я шагнула на тротуар и двинулась к входу в отель.

Взгляды – жадные, пугливые, полные ненависти – пронзали меня. Еще бы, ведь журналисты пронюхали, где я остановилась, поэтому заняли пост перед отелем. В холл их, слава богу, не пустили, но зато там имелись любопытные постояльцы и внешне почтительная, а в действительности презрительная прислуга. И – слухи, слухи, слухи. Навстречу мне выкатился директор отеля. Наверняка только для того, чтобы лицезреть «ту самую» топ-модель, убийцу бертранского футбольного императора.

– Мадемуазель Винокурофф, как мы рады снова видеть вас! – расплылся он в чрезвычайно фальшивой улыбке. Было видно, что директора так и подмывает спросить меня о том, как все прошло в суде, однако не мог же он допрашивать одну из своих постоялиц. – Имеются ли у вас особые пожелания?

О, конечно же, у меня были особые пожелания! Например, никогда более в жизни не видеть его лощеную рожу с наглой ухмылкой. Мне очень хотелось сказать что-то подобное, однако я, вздохнув, коротко ответила:

– Мне хочется отдохнуть, поэтому прошу не беспокоить меня.

– Да, да, мадемуазель Винокурофф, будет исполнено! – подобострастно откликнулся директор.

Ему не оставалось ничего другого, как ретироваться. Я же направилась к лифту, заметив, что две пожилые пары, разодетые в меха – несмотря на май месяц! – попятились при виде меня и осторожно переползли к другому лифту. «Они элементарно боятся оказаться со мной в одной кабине!» – злорадно подумала я. Скоро со мной будут обращаться, как с прокаженной. А, собственно, чего я ожидала? И как бы я повела себя на месте этих людишек?

Я вошла в кабину и нажала кнопку последнего этажа – там располагались самые дорогие номера. По пути наверх кабина затормозила, двери раскрылись, и я увидела мадам и месье из соседнего с моим номера. Он – с седой бородкой, в смокинге; она – в эксклюзивном платье с тяжелыми жемчугами вокруг морщинистой шеи.

Помню, всего три дня назад они, завидев меня, начинали улыбаться и принимались ворковать, вываливая мне на голову массу комплиментов. На сей раз все было иначе. Месье выпучился, сделал шаг по направлению к кабине, но женушка схватила его за локоток и прошипела:

– Нет, Мишель, давай пройдемся пешком!

– И в самом деле, мадам, – произнесла я саркастически, – вам и вашему супругу требуются занятия спортом, иначе не миновать смерти от инфаркта. Но все же такой исход куда лучше, чем быть зарезанным своей же любовницей. Так ведь, месье?

У того вообще челюсть отвисла, а на супругу его стало жалко смотреть. Я нажала на кнопку, и двери лифта сомкнулись, кабина полетела дальше вверх. Что ж, в общественном остракизме есть даже нечто положительное, подумалось мне. Во всяком случае, не придется ездить в набитом битком лифте, никто не будет больше приставать с глупым small talk’ом, и наконец-то можно будет поужинать в ресторане, не опасаясь армии назойливых поклонников.

В коридоре мне попалась горничная с тележкой. И даже та – конечно, горничная, а не тележка! – вылупилась на меня, как будто столкнулась с привидением.

Я мило бросила ей:

– Казнь на гильотине назначена на послезавтра, а пока мне разрешили вернуться в отель. Кстати, вы приглашены на экзекуцию. Причем не как почетная гостья, а в качестве моей дублерши. Так как, согласны?

Бедняжка спаслась от меня бегством, причем столь стремительно, что едва не перевернула свою тележку. Да, видимо, плохи мои дела, если даже горничные не желают разговаривать со мной!

А, ладно, наплевать на все и всех, решила я и открыла при помощи электронной карточки-ключа дверь своего номера. Два дня назад, когда я покидала его, чтобы отправиться на тайное свидание с Витей, все было иначе. И я была иной, и жила в совершенно другом измерении. Тогда я была чрезвычайно успешной фотомоделью, королевой подиума. А кто я теперь? Главная и единственная подозреваемая в деле по убийству русского олигарха, который, к несчастью, купил растреклятую бертранскую футбольную команду.

Я вошла в номер и затворила дверь. И наконец-то осталась одна. Но ведь это не значило, что все проблемы разом испарились. Стоит мне высунуть нос в коридор, как обязательно столкнусь с другими постояльцами или прислугой. Да и покидать крошечное княжество на Лазурном Берегу мне запрещено постановлением суда – придется жить в отеле, как в золоченой клетке.

Я прошествовала по огромному номеру (все же я могу позволить себе такую роскошь!), приблизилась к одному из окон, осторожно приоткрыла тяжелую портьеру – и увидела журналистов, толпившихся около отеля. Кто-то заметил, видимо, шевеление около моего окна, потому что тотчас на окна устремились десятки фотоаппаратов и камер. Я отпрянула в глубь комнаты, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. Вообще-то любая топ-модель на моем месте была бы чрезвычайно рада тому, что пользуется таким успехом у журналистской братии, но ведь работники мировой желтой прессы хотят получить новое фото «жестокой убийцы».

Повинуясь внезапному импульсу, я прошлась по всем четырем комнатам номера и нажала на выключатели, приводя в действие электрическую систему, управлявшую жалюзи. Когда номер погрузился в темноту, везде включила лампы и – зарыдала. Ну почему мне приходится так мучиться?

Ответа на вопрос мне никто дать не мог, поэтому я отправилась в ванную, где не меньше часа нежилась в мраморной купели, заполненной горячей водой. За это время мой мобильный телефон, валявшийся на полу, трезвонил не меньше десяти раз, и каждый раз я игнорировала его. Мне не хотелось ни с кем говорить, менее всего с собственным менеджером, а еще меньше с адвокатом. Итак, у меня, похоже, единственный путь – признать себя виновной в преступлении, которого я не совершала, на несколько лет отправиться в местную тюрьму или, используя заключение психиатров, в сумасшедший дом. Хорошая перспектива, ничего не скажешь!

Я встала из ванны, и телефон зазвонил в очередной раз. Нет, не буду обращать на него внимание! Лучше всего вообще выключить. И все же я подняла изящную штучку, украшенную стразами, и увидела номер родителей – они звонили мне из России, желая осведомиться, как дела у их горячо любимой дочери.

Безусловно, папа с мамой уже знают о случившемся. Наверняка сообщение о моем аресте прошло и в российской прессе, и по телевидению как обрамление новости о гибели олигарха Максюты. К тому же отец внимательно отслеживает сообщения в Интернете, а там-то новость о моем аресте появилась раньше всего.

Чувствуя угрызения совести, я отключила мобильный телефон. Что я могла сказать родителям? Им не требовались уверения в том, что я не убивала Витю. Даже если бы я его убила, то все равно осталась бы их любимой дочуркой Аришей. Я им обязательно перезвоню, только позже. В тот момент у меня не было желания говорить с ними и оптимистично врать, заявляя, что все в полном порядке и что мой арест – всего лишь трагическое недоразумение.

Я приблизилась к огромному зеркалу – специальной конструкции, с подогревом, чтобы не запотевало, если принимаешь ванну, – и всмотрелась в свое отражение. Да, вот она я, Арина Винокурова, тридцати лет от роду, Овен по знаку Зодиака, так называемая топ-модель, гордость (во всяком случае, до недавнего времени) России и в течение последних дней – ужас Бертрана. Рост – метр семьдесят девять, вес – пятьдесят три килограмма, зеленые глаза, длинные волнистые рыжие волосы, молочная кожа. Прямо-таки принцесса из сказки!

Поэтому-то на меня и обратила внимание владелица одного из московских модельных агентств. Она, как и ее коллеги, регулярно ездила в провинцию, где устраивала кастинг для всех желающих стать моделью. Я, в то время наивная девчушка семнадцати лет, только что окончившая школу и начавшая учебу в университете, на факультете иностранных языков, отправилась туда вместе с тремя подружками.

Вообще-то я входила в команду поддержки своей некогда лучшей подруги Вики, считавшейся самой красивой девицей на курсе. Вика, высокая блондинка, чем-то неуловимо похожая на юную Грейс Келли, была уверена в том, что ее тотчас возьмут на работу в столичное модельное агентство. Я же, тощая, нескладная, в уродливых очках, с длинными волосами, заплетенными в косу, – и не помышляла о подиуме. Мальчики за мной не увивались, а в школе меня дразнили Колокольней и Зубочисткой. Были и другие прозвища, вспоминать которые не хотелось. А Вику, окончившую лингвистическую гимназию с золотой медалью, всегда окружала толпа поклонников и льстецов.

Только теперь, по прошествии без малого тринадцати лет, я понимаю, отчего Вика намеренно окружала себя, мягко говоря, не самыми красивыми подругами. Это же ясно как божий день – чтобы на их фоне блистать своей исключительной внешностью. Что, надо отдать Вике должное, удавалось ей на славу. Мы все, ее так называемые лучшие подруги, в действительности были свитой, фрейлинами императрицы, бесплатным приложением к ее лицу Белоснежки, фигуре Барби и характеру Бабы-яги.

Подумать только, ведь я умирала от счастья, когда узнала, что Вика смилостивилась и решила зачислить меня в свои приятельницы. Не обращала, глупенькая, внимания на то, что от меня требовалось лишь оттенять ее красоту и выполнять поручения – то таскать ее сумки, то покупать для нее особую минеральную воду, то подавать косметичку, то давать списывать. В общем, королева Виктория восседала на троне, а мы, ее челядь, копошились где-то у самого подножия.

Для нашего хоть и областного, но провинциального города визит главы московского модельного агентства был событием особой важности. Вне всякого сомнения, и в нашем городке имелась пара-тройка агентств, однако так называемые модели, работавшие в них, карьеры не делали, в лучшем случае оказывались в постели местных мафиози и чиновников городской или областной администрации, а также бизнесменов-толстосумов. Если они где и появлялись, так только на приемах, презентациях или, скажем, во время демонстрации коллекции одежды местной трикотажной фабрики. Кое-кто пробился в дикторы областного телевидения, а некоторым повезло особо – они вышли замуж за представителей городского истеблишмента.

Вика дурой не была. Родители ее, люди более чем обеспеченные (папа трудился в команде губернатора, мама заведовала той самой лингвистической гимназией, которую Вика окончила с золотой медалью), обладали в городе несомненным влиянием, и девочка мечтала о карьере настоящей, а не провинциальной модели, причем не просто модели, а с приставкой «топ». Вика побывала несколько раз в Париже, Риме и даже Нью-Йорке, ее комната была завалена модными глянцевыми журналами, она знала наизусть имена всех дизайнеров и не сомневалась в том, что к двадцати годам станет всемирно известной манекенщицей.

Она рассказывала нам, своим служанкам, что была и в Москве, где ее едва ли не на коленях умоляли подписать эксклюзивный контракт с одним из агентств, однако Вика отказалась, так как не могла бросить школу и пренебречь университетом. Теперь-то, умудренная жизненным опытом, я понимаю, что никто ничего Вике в Москве не предлагал, потому что, если бы подобное предложение поступило в самом деле, она бы с великой радостью бросила не только наш провинциальный город, школу и университет, а также и родителей вместе со своей любимой таксой. Скорее всего, в Москве ее никто не заметил, поэтому-то Вика и врала, распространяя небылицы, которые мы, наивные подружки, принимали за чистую монету. Еще бы! Не только Париж или Нью-Йорк, но и Москва казалась для нас другим миром, от упоминания о котором захватывало дыхание.

Вика притащила на кастинг папку со своими снимками, сделанными лучшим в городе фотографом. До этого она провела у зеркала не менее четырех часов и еще часа четыре выбирала, что же именно ей надеть. Мы, ее свита, были обязаны выражать восхищение. Собственно, именно для того Вика и взяла нас с собой – она была уверена, что ее возьмут в модели, и ей хотелось, чтобы ее триумф поразил нас, дурнушек, в самое сердце.

Надо сказать, наша королева не ошиблась – директриса модельного агентства ее заметила. Тем более что Вика умела двигаться, поскольку брала уроки у бывшей балерины, примадонны драматического театра.

Мы дожидались ее в коридоре. Я и представить себе не могла, что в нашем городе столько желающих записаться в модели. Сама-то я и не помышляла о таком – пределом моих желаний было, окончив университет, получить место учительницы английского и французского в школе или, возможно, остаться при кафедре и заняться написанием диссертации.

Вика – сияющая, лучезарная, с гордо вскинутым подбородком – появилась в холле детско-юношеского центра, бывшего дворца пионеров, в актовом зале которого и состоялось магическое действо под названием «кастинг». Я бы отдала полжизни за то, чтобы взглянуть хотя бы одним глазком, что там и как происходит, но в зал не допускались ни зрители, ни родители, ни группы поддержки. Там властвовали директриса модельного агентства и ее помощники.

В большом коридоре, выложенном побуревшими мраморными плитами, мне даже не нашлось местечка на стуле или в кресле, поэтому пришлось стоять, держа Викино манто из соболя. И вдруг я услышала голос Вики.

– Меня взяли! Теперь я поеду в Москву! Я стану знаменитой! – кричала она, стоя в дверях актового зала.

Мы, помнится, даже зааплодировали, потому что были горды – ну как же, мы ведь знакомы с девушкой, которую взяли в агентство!

Как потом я узнала, во время таких поездок по стране директрисе удавалось находить среди сотен и тысяч серых мышек настоящие, неотшлифованные алмазы. А самым ценным ее приобретением была, вне всяких сомнений, я. Однако если бы в тот момент кто-то сказал мне, что всего через год я появлюсь на подиуме в Париже, а через два мое фото украсит разворот в журнале «Вог», я бы сочла того человека опасным сумасшедшим. Никто из нас не сомневался, что если кому и суждена судьба топ-модели, так это Вике.

Нет, в тот день директриса была слишком занята и наверняка устала, поэтому на меня она не обратила внимания. Да и вообще, кажется, в тот день я ее не видела, равно как и она меня. Вика, захлебываясь от счастья, рассказала, наверняка все преувеличивая, как хвалила ее директриса, как были поражены ее помощники, как фотограф заявил, что у нее самое красивое лицо и тело из тех, которые он видел за всю свою жизнь.

Вике было велено явиться на собеседование с директрисой на следующий день. Та остановилась в лучшем отеле города, и для столь важного визита Вике, конечно же, снова потребовался подходящий антураж, то есть свита. Наверняка сейчас моя бывшая подруга проклинает тот час, когда приняла решение, что сопровождать ее буду я. Ведь останови она выбор на ком-то другом, директриса агентства так бы и не увидела меня, судьба прошла бы мимо меня стороной. Я бы так и осталась в своем родном провинциальном городе, окончила бы университет, наверняка с красным дипломом, и к тридцати годам уж точно защитила бы диссертацию. И не пришлось бы мне быть сейчас выпущенной под залог в два миллиона евро и числиться в убийцах олигарха Максюты.