– Сеанс общения с говорливыми призраками окончен! – пробормотал поручик Юркевич, склоняясь над мэтром. – Черт побери, кажется, он мертв!

– Неужели удар? – ахнул кто-то. А другой голос испуганно заметил:

– Это и есть первая жертва вернувшегося из преисподней Джека-потрошителя! Господи, он вспорол ему брюхо!

Раздались вопли, и сразу несколько гостей покинули салон. Графиня почувствовала секундную слабость и с благодарностью оперлась на руку поручика, которую тот галантно ей подставил.

– Что за чушь! – воскликнул князь Бобруйский, склоняясь над медиумом. – Он жив, только в глубоком обмороке, если, конечно, не придуривается. Прикажите принести воды! И давайте перенесем его на кушетку в зале!

Вместе с поручиком они подхватили мэтра под мышки и за ноги и отнесли в смежный салон, где горел яркий электрический свет. Графиня вздохнула полной грудью, машинально погладила висящий на шее бриллиант и в который раз подумала, что суаре удалось.

Перевоплотившись в заботливую хозяйку, она вышла в переднюю, где госпожа Чернозвонова с дочерью и барон с баронессой спешно собирались покинуть ее дом. Захар и младший лакей услужливо подавали им шубы.

– Милая Зинаида Евсеевна, у меня ужасно разболелась голова! – прошептала, прикладывая к глазам крошечный кружевной платочек, госпожа Чернозвонова. – Все эти голоса, все эти кошмарные обвинения…

Графиня подумала, что обвинения прозвучали в адрес только одного человека – самой госпожи Чернозвоновой. Выходит, дух оказался прав и эта особа действительно отравила своего ужасно богатого и, по слухам, крайне жестокого мужа мышьяком?

– Лидия, пошевеливайтесь! – прикрикнула Чернозвонова на дочь и, попрощавшись с графиней, вышла прочь.

– Не думаю, милая моя, что граф Антон Антоныч одобрил бы подобное представление в своем доме! – заявила, поджимая губы, баронесса. Она уже пришла в себя после обморока, который, по мнению графини, был всего лишь дешевой комедией. Нервы у баронессы были толще судовых канатов. И графиня не сомневалась, что эта особа тотчас отошлет графу письмо с обстоятельным описанием всего, что произошло на суаре. Не забыв, конечно же, упомянуть и появление поручика Юркевича…

– А вот я думаю, что граф был бы в восторге! – возразила графиня и мстительно добавила: – И душа моя, берегите себя! Ведь этот ужасный голос предсказал вам скорую смерть от его руки!

Баронесса дернулась и, натягивая на руки перчатки, прошипела:

– О! Духам верить нельзя! Они вечно лгут, наводят тень на плетень, пытаются повлиять на нас, живых, запугивают, стращают. Это наверняка дух какого-нибудь безумца или шутника, который даже там, в мире теней, не может обуздать свою гордыню и темперамент. Он прикинулся этим кошмарным Джеком-потрошителем, но говорил-то по-русски!

– Дорогая, но я тогда, помнится, с большим интересом штудировал прессу, как нашу, так и международную, и в ней выдвигались теории относительно того, что Джеком, потрошившим девиц легкого поведения, был иностранец – например, студент-медик из России! – выдал вдруг ее муж-барон, и графиня отметила, что то была самая долгая речь, которую она слышала от него за все годы знакомства.

Баронесса снова дернулась, уронила вторую перчатку и произнесла:

– Генрих, не пугай меня! Даже если этим Джеком был и русский, он ведь давно мертв! Иначе бы вряд ли сделал паузу длиной в четверть века!

– Да, он мертв, попал в ад, но теперь, в двадцать пятую годовщину своих злодейств, решил вернуться на землю! – присоединяясь к ним, проговорил замогильным голосом поручик Юркевич. – Его душа войдет в другое тело и продолжит смертоубийство!

Ему явно нравилось стращать баронессу, отплачивая ей тем самым за доносы графу.

Младший лакей подал баронессе перчатку, и она, надев ее, заявила:

– Тогда этот ирод лишал жизни дам легкого поведения…

И самым бесстыдным образом взглянула на графиню! Та покраснела – да как она смеет намекать на такое!

– Но в этот раз он решил убить всех нас, тех, кто присутствовал на спиритическом сеансе! – напомнил поручик. – И вы, баронесса, станете первой жертвой!

– Второй! – высокомерно возразила та – прежнее самообладание уже вернулось к ней. – Этот Джек обещал еще одну жертву до меня, причем в вашем доме, графинюшка! Вам стоит запирать свой будуар на все имеющиеся замки!

Графиня испуганно захлопала ресницами – а что, если Джек убьет сначала ее саму и только потом баронессу?

– Но нам нечего бояться! – успокоила ее баронесса. – Ибо это не Джек-потрошитель, а Джек-лгунишка. И вообще, этот французишка наверняка шарлатан. На вашем месте я бы гнала его из дома в три шеи! Au revoir, милая моя!

Сопровождаемая молчаливым супругом, баронесса выплыла в ноябрьскую тьму. Пользуясь тем, что в передней они оказались одни, поручик привлек графиню к себе и поцеловал. Она сопротивлялась, но не очень сильно.

Как всегда, бесшумно появился дворецкий Захар. Его осторожное покашливание привело графиню в чувства. Отпрянув от поручика, она сердито спросила:

– Как там мэтр? Пришел в себя? Ты принес льда?

– Месье гораздо лучше, ваше сиятельство. Не будет ли иных распоряжений? – спросил Захар, и графине почудилось, что на его постном лице блуждает странная ухмылка. Нет, не хватало еще, чтобы слуги ей косточки перемывали!

Графиня вернулась в залу, где застала месье Гийома, полулежащего на кушетке и прижимающего к лысому черепу брикет льда.

– Мадам, я безутешен! – произнес он, порываясь встать, что у него, впрочем, не получилось. – Как я понял со слов княгини и князя, в мое тело вошел какой-то злобный дух, который всех вас напугал, пророча несчастья и кошмары. Но причин для беспокойства нет – мне знакомы подобные мятежные призраки, которые испытывают поистине дьявольское наслаждение от того, что пугают живых!

Графиня уверила мэтра, что никто не испугался и не поверил самозваному Джеку. И правда, теперь, при ярком свете электрических ламп, весь ужас, который обуял ее в темном салоне, без следа улетучился.

Полковник Цицер с супругой тоже засобирались, а потом ретировался и князь Бобруйский с княгиней. Зато томный Лавруша все еще оставался в салоне, мэтр приходил в себя, отпивая крошечными глоточками поданный ему цейлонский чай, да поручик все стремился снова поцеловать ее. Оставшись одна в передней, графиня подошла к большому зеркалу и убедилась, что выглядит сногсшибательно. Она поправила прическу – и вдруг заметила на пальце каплю крови. Графиня нахмурилась – откуда взялась кровь? Она что, порезалась, но когда и как? Она решительно не помнила ничего такого…

Забыв об этом пустяке, графиня вернулась в залу. Мэтр вел беседу с поручиком, который, кажется, пытался выведать у него секреты любовного приворота.

– Ах, как же я устала! – вздохнула она. – И как же хорошо, что за столом нас было двенадцать! Будь нас тринадцать, дух наверняка разбушевался бы еще сильнее!

Мэтр энергично кивнул головой:

– Да, мадам, так и есть! Ибо любое число является энергетической матрицей материи. Поэтому я и просил вас, чтобы гостей была дюжина…

– Но их было тринадцать! – возразил вдруг Лавруша.

Графиня усмехнулась, понимая, что молодой человек просто старается привлечь ее внимание к своей особе.

– Лаврентий Арсеньевич, вы что, плохо считаете? – спросила она. – Гостей было двенадцать! Вы и мэтр. Поручик и я…

Она слегка покраснела – фраза вышла уж слишком саморазоблачительной.

– Барон и баронесса. Князь и княгиня. Полковник и полковница. Наконец, мать и дочь Чернозвоновы! Ровно шесть пар – итого дюжина! Не так ли?

– Точно так, графиня! – ответил поручик, бросая на нее пламенный взгляд.

Лавруша качнул головой:

– Да, графиня, на спиритическом сеансе нас было двенадцать, но вообще-то гостей было тринадцать! Вы забыли господина Державина-Клеопатрова!

Графиня ахнула – так и есть, несмотря на скандал, учиненный беллетристом, его присутствие напрочь вылетело у нее из головы после суматохи, учиненной мятежным духом на спиритическом сеансе!

– Или он покинул нас по-английски? – со смешком спросил поручик. – В соответствии с манерами, принятыми на родине Джека-потрошителя?

Графиня обернулась, увидела кресло с высокой спинкой, стоявшее возле камина. В этот момент в залу вошел дворецкий Захар, принесший чай для всех остальных.

– Захар, господин Державин-Клеопатров уехал, покуда мы были в салоне? – спросила она, на что дворецкий ответствовал:

– Насколько мне известно, ваше сиятельство, он никуда не уезжал. Как вы распорядились, я принес ему чаю, после чего подал ему плед и придвинул по его просьбе кресло ближе к камину.

Какая же она, однако, плохая хозяйка! Забыла о том, что у нее имеется еще один гость! Коря себя за столь явный проступок, графиня подошла к креслу – а ведь верно, оно по-прежнему повернуто спинкой к комнате, и увидеть, сидит ли в нем кто-то, решительно невозможно.

– Глеб Трофимыч! Глеб Трофимыч! – сказала она, завидев укутанного в плед беллетриста. Так и есть, мирно свесив голову на грудь, знаменитый писатель почивал.

– Задремал! – сказала она с улыбкой. – Только вот что с ним делать? Наверное, надо разбудить…

Она дотронулась до свисавшей из-под пледа руки Державина-Клеопатрова, но беллетрист никак на это прикосновение не отреагировал.

Присоединившийся к ней поручик, хмуря соболиные брови, произнес:

– Странно, что весь этот шум его не разбудил! Тут ведь сразу несколько дам вопило. Крепкий у него, однако, сон! Эй, Глеб Трофимыч, извольте проснуться!

Он весьма сильно ткнул беллетриста, но вместо того, чтобы проснуться, тот лишь как-то съехал в сторону. Графиня вскрикнула, а поручик крикнул:

– Эй, Кудияров, ко мне!

Томный юноша тут же подошел, и поручик попросил его увести графиню прочь. Но та, топнув ножкой, воскликнула:

– Это мой дом! И я не из разряда тех глупых куриц, которые кудахчут при малейшей опасности. Он ведь умер, не так ли?

Поручик прикоснулся к шее Державина-Клеопатрова, явно пытаясь нащупать пульс, а потом медленно произнес:

– Увы, это так! Сердце его не бьется!

– Умер во сне! Апоплексический удар от переживаний! – простонала графиня, а потом в ужасе обернулась к мэтру, сидящему на кушетке с чашкой чая в руке.

– О мэтр! Ваше пророчество сбылось! Господин беллетрист умер! Как вы и предсказывали – до конца года! – перешла она на французский.

– Быть может, ему можно еще помочь… – начал, заикаясь, Лавруша. – Я ведь когда-то начинал учиться на медицинском факультете…

Поручик шагнул в сторону, уступая место молодому человеку. Графиня, пренебрегая приличиями, прижалась к поручику. Ведь одно дело – туманные предсказания или завывания духов, а другое – пророчество, сбывшееся столь скоро и столь кошмарным образом!

– Вот и первый труп! – проговорил поручик с нервным смешком. – А вторым должна стать наша милая проныра-баронесса, ведь так? Надо ей немедленно сообщить, что пророчество сбылось. Пусть дрожит у себя под пуховым одеялом!

Графиня вскрикнула:

– О как вы несносны, Григорий Аполлинарьевич! Разве можно желать кому-то смерти? Да и дух… Джек-потрошитель… Он вел речь об убийстве в моем доме, а бедолага Державин-Клеопатров умер своей смертью! Значит, баронессе ничего не грозит!

– Гм… Он ведь нам всем угрожал, заявил, что всех нас убьет! Да, не Джек-потрошитель, а Джек-враль… Но все равно занятно, что он помер. Хотя не исключено обыкновенное дурацкое совпадение, коих в жизни великое множество.

Пока они таким образом переговаривались, юный Кудияров подтвердил, что господин беллетрист мертв и сердце его не бьется. А после этого откинул плед, который, подобно савану, скрывал тело Державина-Клеопатрова.

То, что представилось их взорам, было ужасно. Все кресло оказалось залитым кровью. Графиня, увидев рану, зияющую в груди беллетриста, пронзительно завизжала. А когда турецкий ятаган – тот самый, что висел до недавнего времени на стене залы, а теперь торчал из груди беллетриста – с глухим стуком упал на ковер, хозяйка дома ахнула и лишилась чувства. Причем, несмотря на весь ее талант актрисы водевиля, обморок был не поддельный, а самый что ни на есть настоящий.

Поручик, успевший подхватить графиню, заорал что было мочи:

– Захар, немедленно сюда! Черт тебя дери, Захар, где ты!

В залу влетел встревоженный дворецкий. Поручик отнес все еще находившуюся в обмороке графиню на кушетку.

А юный Кудияров, некоторое время смотревший на жуткую рану в груди беллетриста, осторожно дотронулся до нее пальцем, затем перевел взгляд на измазанный в крови ятаган и вышел прочь из залы.

Несколько мучительных минут его мутило, но когда Захар подал ему нюхательную соль, полегчало. Молодой человек подбежал к массивному телефонному аппарату, стоявшему в передней, поднял трубку и произнес:

– Барышня, соедините меня с полицией…

В этот момент на рычаг опустилась тяжелая рука поручика Юркевича.

– Что ты делаешь, Лавруша? – спросил он.

– Это же убийство! – воскликнул молодой человек в ужасе. – Самое настоящее убийство!

Поручик, не мигая, смотрел на него.

– Вы что, не понимаете, что все произошло именно так, как предсказывал дух Джека-потрошителя? Он ведь сказал, что совершит первое убийство в доме графини, – и он его совершил! Ибо у Державина-Клеопатрова…

Он запнулся, а потом разом выдохнул:

– Ибо кто-то при помощи ятагана умертвил его, а потом вырезал сердце! Так же, как поступал Джек-потрошитель, умерщвляя шлюх в Лондоне! И именно так, как он и обещал сделать, вернувшись двадцать пять лет спустя из ада на землю! И это – его первое убийство! Первое, но не последнее!

Поручик по-прежнему смотрел на Кудиярова, и этот взгляд молодому человеку ой как не понравился.

– Ведь он обещал убить нас всех – тех, кто принимал участие в спиритическом сеансе! И начало положено! Бедная баронесса – она должна стать следующей жертвой!

И в этот момент из залы донесся полный трагизма голос мэтра Гийома:

– Боюсь, мадам, что мы должны смириться с кошмарной действительностью. Джек-потрошитель вернулся из недр преисподней и начал новую серию убийств. И в этот раз он охотится за нами!

Прохор Курицын потянулся, перевернулся на другой бок и уставился на гибкую рыжеволосую особу, которая лежала рядом с ним на кровати. Приподнявшись, он убедился в том, что она крепко спит. Проявляя недюжинные акробатические способности, Прохор опустился на пол так, чтобы старая кровать не заскрипела.

Несмотря на то что стояло утро и со двора доносились мерные звуки метлы дворника, было еще темно. Прохор ненавидел ноябрь и прочие месяцы, когда день в Петербурге длится считаные часы и тьма держит жителей города в заложниках, как некий всесильный монстр.

Не натягивая своих модных ярко-желтых штиблет и вычурной жилетки, Прохор миновал пыльный полузасохший фикус в аляповатой кадке с хохломской росписью, осторожно подошел к комоду, поморщился, когда паркет издал жалобный звук, и выдвинул верхний ящик. На всякий случай он посмотрел на девицу, которая лежала все в той же позе. Жаркая, надо сказать, оказалась штучка! Теперь понятно, почему мужчины, в том числе высокопоставленные и влиятельные, тянулись к ней. Правда, ее услуги были недешевы, причем очень даже недешевы, но именно это и вызывало массу вопросов. Если она брала за свои эротические услуги такие большие гонорары, то почему до сих пор ютилась в этой квартирке?

Ни в одном, ни в другом ящике комода он ничего не обнаружил. Только где-то на дне – коробку из-под монпансье, в которой лежал витой железный ключ.

Но вот к чему этот ключ подходил, было решительно непонятно. Однако Прохор исключил вероятность, что рыжеволосая бестия хранила его просто так, как сентиментальное воспоминание. Наверняка он что-то открывал – только что? Никаких подходящих замков в квартире, насколько он помнил, не было, да и ключ был крошечный, предназначенный для небольшой дверцы.

Прохор обернулся и уставился на девицу – ему показалось или она пошевелилась? Но нет, недаром он дал ей лошадиную дозу снотворного, которое подмешал в шампанское. Она должна теперь проспать до вечера!

В этом-то и заключался смысл его операции – сделаться клиентом этой особы, известной в определенных столичных кругах как Эльвира, и получить доступ к ее апартаментам на Гороховой.

Потому что – и это надо отметить особо – несмотря на то что обстановка квартирки была унылая и простая, входной двери мог позавидовать любой швейцарский банк. Просто так проникнуть в квартиру не удалось бы – потребовались бы услуги домушников. И существовала опасность, что они не только потребуют за свои услуги немалых денег, но и проболтаются или намеренно сдадут его с потрохами Эльвире.

Прохор задумался. Но где-то же она должна прятать свое добро! Он приподнял висящее над комодом зеркало. Обычная уловка: с внешней стороны – зеркало, а с обратной – обычное стекло. И в соседней комнатушке сидит кто-то, делающий компрометирующие фотографии.

Те фотографии, вне всяких сомнений, были сделаны здесь. И с их помощью в последнее время шантажировали нескольких высокопоставленных сановников Российской империи.

История была сенсационная, именно такая и требовалась их газете! Прохор нутром чуял, что начальство будет в восторге. А ведь именно он напал на след этого знатного преступления! Ну конечно, ему пришлось воспользоваться сведениями, полученными от других, но лавры великого разоблачителя принадлежат, безусловно, только ему!

Он уже предвкушал, как поднимется тираж газеты, когда появится его разоблачительная статья. Конечно, ни имен чиновников, ставших жертвами шантажистов, ни тем более самих пикантных фотографий опубликовать будет нельзя, однако достаточно прозрачных намеков. Наверняка придется платить штраф, но Прохор не сомневался, что начальство с легкостью пойдет на это – лишь бы увеличить тираж! Ах, тираж для начальства – самое главное! Для него, впрочем, тоже.

И все же где прятался сообщник Эльвиры, который делал компрометирующие фотографии? Прохор поразмыслил, попытался вспомнить, в каком ракурсе были засняты эти сомнительные шедевры, – и его осенило.

Он подошел к стоящему у стены большому дубовому шкафу. Осторожно открыл дверцу и убедился, что шкаф совершенно пуст. Нетипично для женщины, к тому же известной столичной куртизанки, ведь так?

Курицын простучал панели шкафа, а когда дотронулся до его задней стенки, вдруг услышал особый гулкий звук. Так и есть, шкаф в действительности оказался входом в тайную смежную комнату, из которой велось наблюдение и съемка!

Молодой человек стал ощупывать швы, пытаясь понять, каким образом панель приводится в движение. Но в шкафу не оказалось ни крючка, ни гвоздика, ни какой-либо завитушки, на которую можно было бы надавить.

Панель, как он понял по звуку, была не деревянная, а металлическая. Так что взломать ее голыми руками не получится. Прохор провел в шкафу не меньше получаса, выбился из сил и выполз обратно на свет божий.

Он с досадой прикрыл дверцу шкафа и повернул торчавший железный ключ. Нет так нет! Придется, значит, снова воспользоваться услугами Эльвиры, чтобы очутиться в ее логове…

И тут он обратил внимание, что у шкафа две замочные скважины – в обеих дверных створках. Обычно, насколько он знал, и скважина, и ключ бывает один. Зачем второй-то?

Окрыленный надеждой, Курицын вытащил ключ и попытался вставить его во вторую замочную скважину. Но ключ не подходил! Ну конечно, если бы все решалось так просто, Эльвира не была бы Эльвирой… Только вот откуда взять нужный ключ?

Ну конечно, из коробки из-под монпансье! Теперь стало ясно, почему Эльвира хранила его отдельно, в ящике комода.

Прохор извлек ключ, дрожащими пальцами вставил во вторую замочную скважину, с трудом повернул – и услышал шелест, донесшийся из шкафа.

Открыв дверцу, он увидел, что задняя панель отошла в сторону, освободив проход в небольшое темное помещение. Курицын снова залез в шкаф, прикрыл за собой дверцу и шагнул в смежную каморку.

Он нащупал свисающую с потолка веревку, дернул ее, и в каморке зажегся свет. Он увидел стоящий на треножнике фотоаппарат, а также несколько ящиков с папками. Прохор быстро убедился, что объектив фотоаппарата прилажен к дыре, через которую можно наблюдать за тем, что происходит в комнате, в частности на огромной кровати. С обратной стороны дыра наверняка замаскирована под узор обоев.

Теперь стало понятно, как Эльвира с сообщниками делала гнусные фотографии. Пока рыжеволосая бестия занимала клиентов, вытворяя с ними то, о чем они с собственными женами и помыслить не могли, некто, сидящий в тайной каморке, усердно делал одну фотографию за другой. А потом при помощи этих фотографий вымогались крупные суммы.