Читать книгу «Билет в Зазеркалье» онлайн полностью📖 — Антона Леонтьева — MyBook.
image
cover







– Или нам не ехать? Потому что вашему чудному сыночку у нас очень нравится! У нас для него компьютерная приставка, которую вы так упорно не хотите ему купить, и плазменный экран во всю стену. Ну, вашему главбуху у нас не так по душе, потому что запросы у нее несколько иные, однако не все коту Масленица… Кстати, как вы догадываетесь, в немецком языке прямого соответствия этой русской поговорки нет, хотя аналог Масленицы есть. Но моим хозяевам известна кое-какая региональная поговорка из Гессена, имеющая сходный смысл. Вам интересно, как это звучит?

Инне было совершенно не интересно, но поделать она ничего не могла. А когда тип выдал очередную непонятную ей фразу и задал сакраментальный вопрос, договорились ли они, Инна без колебаний ответила:

– Договорились!

На другом конце провода удовлетворительно, как-то по-фюрерски хрюкнули.

– Ну вот и отлично, Инна Евгеньевна! Мои хозяева не сомневались, что вы разумная женщина. Меньше чем через час заключите своего сына в объятия. И еще…

Он кашлянул и деликатным тоном добавил:

– Излишне напоминать, что не следует никому говорить о случившемся. Не следует. Вы же не хотите, чтобы ваш сын снова приехал к нам в гости? Хотя мы всегда рады вашему чудному мальчику.

В трубке что-то зашуршало, а потом до Инны донесся восторженный голос Женечки:

– Мамуля, тут так классно! А можно я тут останусь?

И неведомый собеседник дохнул в трубку:

– Ну вот видите, он даже и уезжать не хочет. Но что поделать, вы же его ждете, не так ли?

Связь прервалась. Инна, чувствуя, что щеки горят от слез, развернулась и заметила встревоженную Олесю.

– Инна Евгеньевна, ну что? – спросила она, и Инна вдруг поняла, что эта девица в рваных джинсах и с кольцом в носу тоже любит ее сына. И тоже за него переживает.

– Его сейчас подвезут, – ответила Инна, а Олеся, ахнув, побежала зачем-то на кухню, приговаривая:

– Я ему сейчас оладушки сделаю. Или блинчики? И оладушки, и блинчики!

Довольная, что Олеся нашла себе отвлекавшее ее от дурных мыслей занятие, Инна, велев никого в квартиру не пускать, отправилась в ванную.

Они сказали – через час? Время, казалось, топталось на месте. Инна сходила в ванную, привела себя в порядок – встречать сына, милостиво возвращаемого ей похитителями, она должна при полном параде.

На выходе из ванной Инна, специально не смотревшая во время наведения марафета на дисплей мобильного (однако готовая схватить его в любой момент, если бы он ожил), наконец взглянула на него – прошло всего двадцать минут.

До сада, граничившего с детской площадкой, было не больше десяти минут пешего ходу.

Чувствуя приятный аромат оладей, которые жарила старательная Олеся (кто бы мог подумать, что владелица рваных джинсов и массивного кольца в носу способна на такое!), Инна снова напомнила, что пускать в квартиру никого нельзя, – и вышла.

На улице была прекрасная погода, май выдался теплый. В такие денечки хорошо прогуливаться с Женечкой по Нескучному саду. Или бродить в центре по набережной Москвы-реки.

А ей не оставалось ничего иного, как ждать возвращения сына похитителями.

Инна медленно шла – хотя желала со всех ног бежать – к саду, разбитому между их домом и соседним. На детской площадке играли ребятишки.

Не желая сталкиваться с родителями, сопровождавшими своих чад, потому что они бы непременно задали вопрос о Женечке и о том, как у него дела, Инна дала крюк и, как и было сказано, спустилась к торцу детской площадки, который представлял собой высокий глухой забор, выходивший на проезжую часть.

Прямо на нее двигался молодой парень с невзрачной клочкастой собачкой на поводке, придававшей этому стильно одетому субъекту смешной вид. Инна вспомнила, что видела его пару раз в лифте и на площадке для выгула собак – кажется, это был новый элитный квартирант или даже хозяин.

Парень приветливо склонил голову, а Инна, сделав вид, что не заметила его, прошла мимо. Нет, только еще господ с собачками ей для полного счастья не хватало…

Но когда же минует этот час?

То и дело посматривая на мобильный, Инна считала минуты. А что, если они ее обманули?

– Инна Евгеньевна! Привет! – услышала она голос.

Одна из молодых соседок катила по дорожке сада детскую коляску и, вероятно, заметила Инну, нервно ходившую туда-сюда вдоль забора.

Отделаться от говорливой соседки, счастливой матери семимесячных двойняшек и снова недавно забеременевшей, было не так-то просто. Инне пришлось приложить максимум усилий и бездну такта, чтобы спровадить восвояси говорливую особу, которая твердила о том, что пишет философский роман, и уговаривала взять первые главы на рецензию…

Отделалась Инна только после того, как заверила соседку, что с огромным удовольствием лично прочтет ее роман, и дала себе слово, что даже опубликует его, невзирая на качество и жанр, если…

Если вся эта история закончится благополучно.

Но почему она допускала вообще мысль о том, что эта история могла закончиться неблагополучно?

Бросив взгляд на мобильный, Инна вдруг поняла, что час миновал, и даже не час, а больше.

Значит, ее обманули…

И в этот момент заметила медленно катившийся в ее сторону по пустой улице черный фургон.

Чувствуя, что ее снова начинает трясти, Инна наблюдала за тем, как фургон подъехал к ней. Стекла были тонированные, и разглядеть того, кто находился за рулем, было невозможно.

Как и тех, кто находился внутри фургона.

Дверь внезапно распахнулась, и из черного фургона, прямо в объятия Инны, изнутри было что-то вытолкнуто. Вернее, кто-то.

Это была перепуганная, с заклеенным скотчем ртом и с повязкой на глазах, полнотелая, растрепанная бухгалтерша Мила Иосифовна.

Женщина осела на бордюр, а Инна склонилась над ней, не зная, что ей делать – оказывать помощь главбуху или ждать появления сына.

В черном проеме показалась фигурка Женечки: у него тоже был заклеен скотчем рот, а на глазах была повязка. Инна протянула к нему руки, желая принять сына в свои объятия.

Но в этот момент дверь фургона захлопнулась, и машина, набирая скорость, покатилась прочь. Инна в ужасе уставилась на уносившийся прочь фургон с ее Женечкой.

Значит, так и есть: ее обманули…

Она бросилась за фургоном, даже догнала его, кулаком ударила по лакированному черному боку, понимая, что сделать ничего не может.

Или броситься под колеса?

Если бы она знала, что это поможет, то бросилась бы. Но ведь не поможет.

Фургон притормозил, дверь приоткрылась, из проема показалась мускулистая, покрытая редкими рыжеватыми волосами рука, рука заправского эсэсовца, которая попыталась отпихнуть Инну в сторону. Инна изо всех сил вцепилась в эту руку, стараясь если уж не запрыгнуть в фургон, что было невозможно, так вытащить этого типа.

Инна видела мельтешение внутри фургона, кто-то кричал, другая рука довольно сильно ударила ее по плечу, но Инна не сдалась. Фургон ускорял движение, Инна поняла, что сейчас вот-вот выпустит руку и…

В этот момент раздался заливистый собачий лай, предостерегающий крик, и Инна, отброшенная рукой из фургона на асфальт, увидела того самого стильно одетого нового соседа, смешная клочкастая собачка которого, прыгая, лаяла прямо на дороге около фургона.

Фургон резко затормозил, Инна изо всех сил крикнула:

– Помогите! Там мой сын!

К счастью, повторять дважды не пришлось. Сосед бросился к двери фургона, рванул ее на себя, и Инна увидела в возникшем проеме Женечку. Бледный блондинистый тип в черных штанах и черной же майке попытался немедленно закрыть дверь, однако сосед, не растерявшись, вмазал ему по лощеной физиономии. А затем отрывисто произнес, кивая на оторопевшего Женечку:

– Это ваш сын?

Инна кивнула, и молодой человек, протянув мальчику руку, сказал:

– Привет! Ничего не бойся! Просто выходи – ты уже дома!

Инна попыталась залезть в фургон, но молодой человек удержал ее, строго заметив:

– Не советую вам этого делать…

В этот момент из недр фургона появился еще один тип в черном, державший в руках пистолет. Сосед, ничуть не смутившись, выхватил у типа оружие, а Инна, твердо взяв Женечку за руку, произнесла:

– Сыночек, ну давай же!

Мальчик спрыгнул на асфальт, и только тут Инна поняла, что все это время вокруг фургона прыгала, отчаянно заливаясь лаем, та самая клочкастая собачка. Хотя вряд ли с того момента, как сосед кинулся помогать ей, прошло больше минуты.

Минуты, решительным образом изменившей ситуацию.

Инна прижала к себе Женечку, а сосед, вертя в руках пистолет, хотел было что-то сказать, но в этот момент мускулистая рука, высунувшаяся из фургона, выхватила у него оружие, и фургон, развернувшись на пустой проезжей части, поехал в ту же сторону, откуда и прикатил.

Клочкастая собачка, все еще сердито лая, побежала за ним, а сосед сердито крикнул:

– Долли, к ноге!

Собачка подчинилась и, махая хвостом, вернулась обратно. Но все это ничуть не занимало Инну, не веря своему счастью, она, схватив сына, оттащила его с проезжей части на газон и, чувствуя, что ее трясет, а по лицу катятся слезы, принялась целовать своего мальчика.

А затем осторожно сняла и без того уже сползшую с глаз Женечки повязку и освободила его рот от клейкой ленты.

– Мамочка, – заявил сын, сияя, – это было так круто! Можно, мы это повторим?

Замерев, Инна вдруг поняла, что ребенок считает похищение и спонтанное освобождение веселым приключением. Инна прижала Женечку к себе, не желая его отпускать.

– Мамочка, мне больно! Отпусти, пожалуйста, мамочка! – попытался высвободиться он.

Инна понимала, что действительно слишком сильно прижимает Женечку к себе, но ничего поделать не могла. Она ведь потеряла своего мальчика – и благодаря счастливой случайности снова обрела его.

Нет, не случайности, а благодаря стильно одетому соседу и его собачке.

Инна осыпала лицо ребенка поцелуями, а Женечка, морщась и вертясь, пожаловался:

– Мамочка, фу! Ты всего меня обслюнявила. Не надо, мамочка, этих телячьих нежностей. Я уже взрослый!

Инна заплакала, дало знать о себе невероятное напряжение последних часов. Она никак не могла выпустить сына из объятий.

За спиной раздалось деликатное кашлянье, вздрогнув и обернувшись, Инна заметила соседа, державшего в руках свою собачку.

– Мне вызвать полицию? – спросил он.

Инна резко заявила:

– Ни в коем случае!

И поняла, что тон был совершенно неподобающий – и так с человеком, сыгравшим основную роль в освобождении ее сына из рук похитителей, уж точно не разговаривают.

Сосед, явно смутившись, что крайне ему шло, произнес:

– Извините… Просто я подумал, что дело было серьезное и что правоохранительные органы могут помочь. Ну, если ничего не нужно, тогда мы с Долли пойдем. Всего вам хорошего!

Он развернулся, чтоб уйти, а Инна, на мгновение рискнув оставить сына (хотя прекрасно понимала, что в данный момент никакой угрозы для Женечки нет), кинулась за соседом и прикоснулась к его плечу.

Тот повернулся, и Инна смущенно сказала:

– Большое вам спасибо! Вы… Вы очень мне помогли! Нам помогли!

– А они что, в самом деле похитили вашего мальчика? – нахмурился сосед.

Инна не знала, что и сказать. Потому что она разрушила комбинацию братьев Шуберт, явно не желавших возвращать ей сына, а намеревавшихся, показав ей Женечку, увезти его обратно в неизвестном направлении.

А теперь сын был снова с ней.

Что теперь предпримут похитители?

Сосед, элегантным жестом сняв стильные черные очки (Инна увидела, что у него нереально яркие зеленые глаза, и вдруг поняла, что сосед очень привлекательный молодой мужчина – именно что молодой!), с жаром произнес:

– Все же советую вам обратиться в полицию. Потому что похищение – серьезное преступление.

Инна покачала головой, не желая ничего объяснять постороннему человеку. Хотя с учетом того, что этот парень только что помог ей освободить сына, точнее, сыграл в его освобождении решающую роль, он имел полное право знать.

– И все же подумайте об этом. Но если не хотите привлекать официальные власти, тогда вам нужна помощь друзей и родственников.

Друзья и родственники. Инна еле сдержала тяжелый вздох. Ни к тем, ни к другим она обращаться не намеревалась. Потому что никто не мог ей помочь.

Или она ошибалась?

– Вы точно уверены, что вам не нужна помощь? – спросил сосед, и Инна заколебалась. Вряд ли в ее положении было уместно отказываться от столь щедрого предложения…

Но имела ли она право вовлекать в эту опасную историю постороннего человека?

В этот момент со стороны газона раздался стон, и Инна вспомнила про Милу Иосифовну.

Взяв сына за руку, Инна подошла к ней: бухгалтерша, уже сняв со рта нашлепку, громко плакала и причитала, сетуя на свою «ужасную судьбину».

Инне нужно было успокоить ее и уговорить не обращаться в полицию.

– Мила Иосифовна, пойдемте ко мне домой, там должны быть оладушки. И блинчики, – предложила она.

Женечка, уже полностью оправившийся от произошедшего, полностью поддержал ее идею:

– Мамочка, хочу блинчики! И оладушки! А овсяное печенье есть?

Помогая Миле Иосифовне подняться, Инна обернулась, чтобы предложить зайти на блинчики и соседу, чьего имени, как вдруг поняла, она не знала, но того и след простыл.

Ушел вместе со своей собачкой Долли.

Поддерживая грузную бухгалтершу за локоток, Инна медленно через парк провела ее к дому, другой рукой крепко сжимая ладошку сына. Они поднялись на нужный этаж, Инна открыла дверь квартиры – и к ним тотчас бросилась Олеся.

Она обняла Женечку, а мальчик, потягивая носом, вывернулся из объятий няни и заявил:

– Хочу блинчики! И оладушки! И овсяное печенье! И не надо всех этих телячьих нежностей…

Инна невольно рассмеялась, Олеся бурно разрыдалась, а Мила Иосифовна вдруг поинтересовалась, добавляла ли Олеся в блинчики и оладушки сахар.

Трижды проверив, что дверь закрыта на замок, Инна отправилась с сыном на кухню. Олеся, уже несколько придя в себя, вела за собой велеречиво рассуждавшую о невероятном вреде сладкого Милу Иосифовну.

Все, кроме Инны, пили чай, а она приготовила себе в автомате крепчайший эспрессо. Все, кроме Инны, поглощали напеченные Олесей блинчики и оладьи – она же предпочла отщипнуть кусочек от овсяного печенья.

Инна знала, что ей необходимо подкрепиться, однако не могла заставить себя поесть.

– Мамочка, блинчики такие вкусные! И оладушки тоже! – заявил с набитым ртом Женечка, обильно поливая тарелку малиновым вареньем и шоколадным кремом. – А сгущенка у нас есть?

Раньше бы она ни за что не разрешила сыну, несколько склонному к полноте, поглощать все эти сладости, тем более одновременно, тем более в таком количестве. Но раньше было раньше – и бесповоротно прошло.

Поэтому Инна сама принесла из примыкавшей к просторной кухне кладовой не одну, а целых две банки сгущенки, самолично открыла их и торжественно поставила на стол.

Мила Иосифовна, уже забыв о том, что сладкое крайне вредно, наворачивала блинчики и оладушки, активно делая замечания и уча Олесю печь правильно.

Слушая вполуха эту болтовню, Инна любовалась сыном, поглощавшим столь вредный, но наверняка такой вкусный ужин. Она потрепала Женечку по светлым волосам и поцеловала в кособокую макушку.

– Мамочка, я же не малыш! Не надо этих телячьих нежностей!

Телячьи нежности с некоторых пор стало его любимым выражением. Инна с большим трудом сдержалась, чтобы снова не поцеловать его. И тихо произнесла, благо что Олеся и Мила Иосифовна углубились в профессиональный диспут о рецептах выпечки сдобы.

– Все ведь было… хорошо? – Инна не знала, как ей точно сформулировать вопрос. Потому что любое похищение наверняка оставляет след в душе жертвы.

А Женечка был жертвой. Как и она сама.

– Мамочка, это было нереально круто! – заявил Женечка, опустошая банку со сгущенкой большой ложкой. – Спасибо тебе, что ты это устроила!

У Инны екнуло сердце, и она сдавленно произнесла:

– Это они такое сказали?

Женечка кивнул и продолжил:

– Да. Они меня у школы забрали, сказали, что ты меня ждешь. И отвезли в этот классный бункер! Там так хорошо и темно! И ни чуточки не страшно. Там есть огромный телевизор и приставка! Они сказали, что ты мне тоже купишь, мамочка! И что я должен испробовать приставку, чтобы решить, покупать такую же или другую. Я испробовал и решил – такую же! Ты ведь купишь мне, мамочка?

У Инны отлегло от сердца – сын воспринял похищение как незабываемое приключение, к тому же устроенное ей самой. Переубеждать его не имело смысла.

Ни малейшего.

– А кто тебя похитил… я хотела сказать – сопровождал?

Женечка быстро перечислил:

– Там были четыре дяди, все в черном. Один из них сказал, что они твои друзья. Только какие-то странные они, эти твои друзья. А они к нам в гости придут?

Инна резко тряхнула головой – нет, визит таких друзей ей точно не требовался.

– А эти дяди… Они вели себя с тобой корректно?

Сын, хватая последний оладушек, нахмурился:

– Мамочка, а что такое корректно?

Понимая, что задавать этот вопрос не стоит, Инна все же не смогла удержаться:

– Ну, они тебя не… не били? Не обижали? Не щупали как-то странно?

– Мамочка, они же твои друзья! Они странные, но хорошие! Один даже играл со мной в приставку, а потом, когда нам надо было ехать к тебе, сказал, что мы сейчас секретные агенты, и поэтому мне надо завязать глаза и заклеить рот. Но я ничуточки не испугался. Потому что это все была игра. Ты ведь ее организовала, мамочка?

Инна на мгновение закрыла глаза. Что же, если уж на то пошло, она действительно организовала эту игру. Игру на жизнь и смерть.

Хотя нет, не она, а братья Шуберт.

Раздался звонок в дверь, и благостная, наверное, даже чересчур благостная атмосфера последнего часа вдруг в мгновение ока улетучилась. Олеся, опрокинув кружку с чаем, ойкнула, а Мила Иосифовна застыла с вилкой в воздухе, на которую был нанизан оладушек.

Только Женечка как ни в чем не бывало, доскребая банку сгущенки, спросил:

– Мамочка, а ты что, открывать не будешь? Это ведь могут быть твои друзья. Решили к нам заглянуть…

Звонок повторился. Инна, чувствуя, что ей делается плохо, обернулась и заметила лежавший на кухонном столе нож.

А что, если так называемые друзья, вернее, люди братьев Шуберт заявились к ней? Ведь они прекрасно знали, в какой именно квартире она живет, а миновать пост охраны внизу им не составит никакого труда…

Инна поднялась и вдруг поняла, что направилась к кухонному столу, дабы на самом деле взять в руки нож.

Нет, наверное, уже и нож не поможет, да и Женечку это испугает. А что, если просто затаиться в квартире и не открывать?

– Я предлагаю игру, – сказала тихо Инна, хотя услышать ее за входной дверью уж точно никто не мог. – Мы сделаем вид, что в квартире никого нет! Это же так смешно!

Женечка, хихикая, тотчас поддержал ее:

– Мамочка, давай!

Звонок прозвучал в третий раз, и Мила Иосифовна медленно кивнула. Олеся, осторожно соскользнув со стула, взяла тряпку и принялась вытирать разлившийся чай.

– А вдруг это привезли мою приставку, мамочка? – произнес вдруг Женечка и сломя голову ринулся в холл. – Дяди же сказали, что мне ее доставят…

Инна побежала за ним, перехватила сына, прижала к себе и прошептала, зажимая ему рот рукой:

– Это не приставка. Я тебе сама куплю, обещаю…

Из-за двери раздалось потявкивание, а затем послышался приглушенный голос:

– Видимо, куда-то ушли, Долли. Или еще не вернулись. Ладно, пойдем домой…

Чувствуя невероятное облегчение от того, что это были не самозваные друзья, Инна быстро подошла к двери и распахнула ее.