6

Егор лежал на широкой кровати, закинув руки за голову и глядя в темный потолок. Лежал и думал о том, что он и впрямь оказался на помойке жизни. Вот уже и третий десяток разменял, а впереди никаких перспектив. Прошлое – беспросветно, будущее – неопределенно, и уж в любом случае оно ничуть не лучше прошлого. Нет, в самом деле, ну что ему светит?

Устроиться на работу и стать офисным планктоном? Ежедневно просиживать в вонючем офисе по девять часов и вздрагивать каждый раз, когда лицо босса будет выражать недовольство?.. Бр-р-р, какая гадость. Попробовать сделать карьеру и самому выбиться в начальники? Можно, конечно, но это ж сколько задниц придется вылизать!

Егор усмехнулся и покачал головой: нет, ребята, сами тоскуйте в своих офисах, считая дни до отпуска и мечтая о неделе пьянства и обжиралова на каком-нибудь задрипанном турецком курорте.

Егор вздохнул и стал думать о другом. Что же заставило его поверить словам профессора? Что заставило его поверить во весь этот бред о пропавших вещах, о перемещении во времени и о брате, застрявшем на границе миров?

– Что меня заставило поверить во всю эту ахинею? – тихо спросил себя Волчок. И сам себе ответил: – Очки.

Да, очки. Вернее – то, что он сквозь эти очки увидел. При воспоминании об истинном облике людей Егор передернул плечами.

«Человечество неоднородно», – сказал профессор. И был прав. Вполне возможно, что все мы, люди, – потомки беглецов из разных уголков Вселенной. Или даже – из разных измерений. Обломки погибших цивилизаций, собранные на одной планете.

Мысль эта Егору понравилась. А следом за ней пришла и другая. Интересно было бы взглянуть сквозь эти очки на Гитлера и его приспешников. Вполне возможно, что вместо человеческих лиц Егор увидел бы оскаленные звериные морды, покрытые гнойными волдырями. И вполне вероятно, что морды эти были бы одинаковы.

В самом деле: что, если представители каждой «человеческой породы» подсознательно тянутся к своим собратьям? Тянутся чисто по биологическому, видовому признаку, хотя сами уверены, что притягивают их друг к другу общие идеи, пристрастия, общая ненависть или общая цель!

Что, если все в мире объединения, от самой захудалой политической партии до профессионального союза краснодеревщиков, – результат такой вот «животной» тяги особей одного рода и вида друг к другу?

Егор тряхнул головой, прогоняя эту мысль. Мысль эта унижала человеческий род, сводя все тончайшие движения души к элементарной биологии. Впрочем, о каком «человеческом роде» может идти речь после того, что он видел сквозь стекла очков?

Тут мысли Волчка потекли в другом направлении. Профессор сказал, что все пропавшие предметы приобрели необычные свойства. Вполне вероятно, что он прав. И если обыкновенные очки стали сказочным «оком правды», то какими же фантастическими опциями обладают теперь другие вещи! От одной только мысли об этом у Егора захватывало дух! Ведь вполне возможно, что ему самому доведется подержать эти вещи в руках. Да что там вещи – он сможет побывать в шкуре своего отца! Или деда!

У Егора даже закружилась голова, а сердце в груди забилось учащенно, и он вынужден был сделать над собой усилие, чтобы успокоиться.

«А если эксперимент закончится неудачно? – спросил себя Егор. – Если, забравшись в ванну, я никогда больше из нее не выберусь?»

Ответ пришел тут же. В любом случае, в его жизни нет ничего такого, о чем стоило бы пожалеть. А раз так – да здравствует эксперимент профессора Терехова!

С этой мыслью Егор зевнул, повернулся на бок и закрыл глаза. Вскоре он уснул.

Ночью Егор вставал, чтобы попить, и, проходя на кухню, увидел в гостиной профессора Терехова. Гостиная была освещена настольной лампой. Профессор сидел в кресле с фужером красного вина в руке и смотрел на ламповый приемник «Рассвет». Циферблат на панели приемника тускло поблескивал, отражая свет лампы.

– Вы так и не ложились? – тихо спросил Егор.

Терехов посмотрел на лампу сквозь фужер с вином, чуть прищурил свои черные глаза и изрек:

– «Когда птица сна собралась свить гнездо в моем зрачке, она увидела ресницы и испугалась быть пойманной в сети».

– Цитата, – кивнул Егор. – Кто это сказал?

– Ибн Аль-Хамар. Арабский поэт из Андалусии.

– Я такого не знаю.

Профессор перевел взгляд на Волчка.

– Ты многого не знаешь, дружок.

Егор вдруг подумал, что непроницаемые глаза профессора похожи на двух черных жуков, запутавшихся в густой паутине морщин.

– Вы слишком много пьете, – сказал Егор.

– А разве это не мое личное дело?

Волчок покачал головой:

– Нет.

– С каких это пор?

– С тех пор, как я дал согласие на участие в вашем эксперименте. Я не хочу, чтобы моя жизнь зависела от пьяницы с дрожащими руками.

– Вино не влияет на четкость моего восприятия, – возразил Терехов. – И никогда не влияло. К тому же к утру я совершенно протрезвею, а похмелья у меня не бывает никогда.

Волчок усмехнулся:

– Вы искушаете провидение, профессор.

– Провидение давным-давно научилось не поддаваться искушениям. А теперь иди спать. Завтра очень ответственный день.

Оставшись один, профессор Терехов раскурил трубку и снова погрузился в размышления. На душе у него было тревожно. Кроме того, старика-профессора мучила совесть. Он многого не сказал Егору.

Не сказал, что археолог, нашедший трубку, был немцем. И что никакого касательства к организации «Мемориал» этот немец не имел. И что трубку он обнаружил в древнем напластовании, на глубине пяти метров. И что лежала трубка не просто так – ее сжимал в полуистлевших пальцах мужчина, давным-давно превратившийся в скелет. А состояние скелета было таким, что при первой же попытке извлечь трубку костяная рука, сжимающая золотой мундштук, рассыпалась в прах. И, наконец, что рядом со скелетом немецкий археолог нашел старинную бронзовую пряжку, на которой была изображена лилия, а под лилией – два перекрещенных меча.

Ничего этого Терехов парню не сказал. И не собирался говорить. Люди рождаются и умирают, таков закон жизни, но в мире есть гораздо более существенные и значимые вещи, чем жизнь одного, отдельно взятого молодого человека. То, что должно произойти, произойдет в любом случае, вне зависимости от того, хотим мы этого или нет.

7

Когда девять часов спустя Егор открыл входную дверь, у порога стоял Иван Рогов. Он был гладко выбрит и аккуратно причесан. А вместо военной рубахи, тельняшки и треников на нем были тщательно выглаженные коричневые брюки и белая рубашка. На ногах красовались остроносые черные туфли.

– Не прогоните? – весело спросил Рогов.

– Что ты, Иван, заходи! – проговорил Терехов за спиной у Волчка.

Рогов вошел в квартиру величественным шагом и с торжественным выражением лица, он выглядел взволнованным, хотя и старался сохранять спокойствие.

– Ну как, парень? Ты готов отправиться в прошлое?

Егор кисло улыбнулся и ответил:

– Всегда готов.

Улучив момент, когда профессор повернулся спиной, Рогов быстро приник к уху Волчка и зашептал:

– Слушай, брат, у меня тут с собой лотерейка. Когда будешь в прошлом, разыщи меня и…

– Иван! – строгим голосом окликнул соседа Терехов. – Мы же с тобой об этом говорили! И ты мне обещал!

Рогов отпрянул от Егора и вздохнул:

– Ну да, обещал. Ничего не попишешь. – Он сунул измятую лотерейку в карман брюк. Снова вздохнул и проговорил с сожалением: – Хорошая была идея.

Пять минут спустя профессор подвел Егора к машине.

– Просто ложись в ванну и ни о чем не думай.

– Джинсы и футболку снимать? – поинтересовался Волчок, изо всех сил стараясь говорить спокойно.

– Только если боишься испачкать их маслом.

– Пожалуй, я лучше останусь в одежде.

– Твое право.

Егор взглянул на стальную ванну, наполненную маслянистой жидкостью. Ванна как ванна, если не брать в расчет россыпь лампочек на стенках. Егор перенес ногу через борт и опустил ее в жидкость. Она была теплая и пахла травами.

Терехов протянул ему пластиковую маску, похожую на респиратор с очками и наушниками (от аппарата к нему тянулась тонкая гибкая трубка).

– Надень это и ложись на дно. С головой.

Егор сделал, как он велел. Маслянистая жидкость приятно обволокла его тело, создавая ощущение пребывания в невесомости. Лица профессора и Рогова, которые Волчок видел сквозь толщу жидкости, были искажены.

– Ключ на старт! – весело крикнул Рогов.

Профессор посмотрел на него с упреком.

Конец ознакомительного фрагмента.