– Если ты помнишь, я никогда не была особенно пугливой. Я даже не боялась ходить по улице одна темными вечерами.

– Да, правда, – признал Глеб, вспоминая, сколько нервов ему стоили эти ее внезапные одинокие прогулки.

– А тут, – продолжила Ольга, – я по-настоящему испугалась. Сразу, как только вошла. – Взгляд Ольги стал задумчивым. Она снова заговорила – все так же медленно, немного растягивая слова на гласных: – Помню, когда я была маленькая, у нас в доме был подвал. Такая черная дыра, пахнущая сыростью. Когда я проходила, просто цепенела от страха. Старалась не смотреть, но все равно смотрела. Дыра притягивала меня, как магнит. Тебе знакомо это чувство?

– Знакомо, – ответил Корсак.

– Здесь что-то подобное. В квартире Виктора пахло… страхом. Как из той дыры. Как будто там поселилось привидение.

Ольга стряхнула с сигареты пепел и продолжила, слегка понизив голос:

– Знаешь, Глеб, мне кажется, я больше никогда не смогу туда войти… А впрочем, мне и не придется. По завещанию все имущество Виктора переходит к его племяннице. Но я не в обиде. Я получила щедрые отступные, когда мы разводились.

Глеб отхлебнул пива и небрежно спросил:

– А что за племянница?

– Девочка из провинции, – ответила Ольга, неприязненно скривив губу. – Приехала в Москву с полгода назад устраивать жизнь. И, как видишь, преуспела.

Глеб собрался с духом и спросил:

– Ты видела Виктора?

Ольга покачала головой:

– Нет. Он все еще сидел в кресле, но эти парни набросили на него покрывало. Пока я там была, они все время косились на покрывало, будто под ним творилось черт знает что.

Ольга снова поморщилась и запила неприятные воспоминания большим глотком «порто». На краешке бокала остался легкий след от губной помады. Глеб достал пачку «Честера». Пока он прикуривал, Ольга рассеянно смотрела на свой бокал.

– Н-да. Все это действительно странно, – сказал Глеб, пряча в карман зажигалку. – Почему вы развелись?

Ольга пожала плечами:

– Не знаю. Наверное, потому что я его разлюбила. Восемь лет под одной крышей… Целая жизнь, если вдуматься.

Официант принес Ольге заказ. Ольга посмотрела на кусок мяса, фаршированный ветчиной и грибами, и брезгливо отодвинула от себя блюдо.

– Что-то мне расхотелось есть, – тихо сказала она. – Все из-за этих чертовых рассказов.

– Прости. Я не должен был заставлять тебя…

Ольга дернула уголком рта:

– Да все в порядке. Это даже хорошо, что я рассказала. Иначе, наверное, сошла бы с ума. – Она немного помолчала, потом пристально посмотрела на Глеба своими бездонными глазами и хрипло спросила:

– Глеб, зачем ты меня позвал? Ведь у тебя ко мне какое-то дело?

Корсак задумчиво пожевал нижнюю губу.

– Видишь ли… – начал он, слегка запинаясь. – Дело в том, что я встречался с Виктором. Вчера вечером, за пару часов до его смерти…

Глаза Ольги слегка расширились.

– Ты приезжал к нему в ресторан?

– Да. У меня к нему были… кое-какие дела. И когда мы все обсудили, он вдруг попросил меня взять на хранение одну вещь.

– Вещь? – Ольга удивленно приподняла бровь. – Какую вещь?

– Картину, – ответил Корсак. – «Автопортрет со смертью» Гильрена ван Тильбоха. – Он облизнул внезапно пересохшие губы. – Оль, не смотри на меня так, я и сам был удивлен. Виктор попросил взять картину на пару дней. Причины не объяснял. Просто попросил оказать услугу.

– Хм… – Ольга поднесла бокал к губам и сделала маленький глоток. – Действительно, странная просьба. И ты согласился?

– Ну да. А что мне было делать? Я было подумал, что картина краденая, но тут же выбросил эту чушь из головы. Виктор дорожил своей репутацией. Да и не стал бы он меня впутывать в темные дела.

Ставя бокал на стол, Ольга неловко качнула его, и маленькая капля портвейна упала ей на руку.

– Ты прав, – произнесла она. – Это на него похоже.

Она протянула руку за салфеткой и нечаянно коснулась руки Глеба. Журналист вздрогнул и почувствовал, как по телу пробежала теплая волна. После всех этих чертовых лет он по-прежнему был неравнодушен к этой женщине. Корсак скользнул быстрым взглядом по лицу Ольги, пытаясь определить, заметила она его смущение или нет. Однако она вела себя так, словно ничего не случилось, и Глеб решил: не заметила.

Ольга стерла с руки пятнышко, скомкала салфетку и бросила в пепельницу. Затем спросила:

– Картина до сих пор у тебя?

– Да, – сказал Глеб.

– И что ты намерен делать?

– Сначала хотел отдать тебе, но потом понял, что это плохая идея. Ты сказала, что наследство получит племянница Виктора. Отвезу картину ей. Наверно, так будет правильнее всего.

Ольга немного помолчала, думая о чем-то своем. Потом небрежно пожала плечами:

– Делай, как считаешь нужным.

Усталым движением затушила окурок в пепельнице и посмотрела на Глеба долгим, испытующим взглядом.

– А ты почти не изменился, – внезапно произнесла она. – Такое же лицо, такие же волосы. Даже взгляд такой же, как тогда.

– Ну это только снаружи. Внутри у меня все седое, – неловко пошутил Корсак.

– Значит, ты по-прежнему занимаешься журналистикой?

– Угу. Мараю кое-что для пары-тройки журналов и газет.

– Когда-то ты мечтал написать книгу. Помнишь?

– На книгу нет времени. Да и кто ее будет читать?

Ольга помолчала. Лицо ее вдруг стало напряженным, на щеках проступила бледность. Чистый белый лоб прорезала маленькая морщинка.

– Я забыла сказать про еще одну странность, – медленно проговорила она. – Там, в квартире у Виктора…

– Что? – напрягся Глеб.

Ольга замялась:

– Не знаю, может, это неважно, но… Видишь ли, Виктор жутко боялся открытых окон. Это у него с детства. Он был болезненным ребенком, и мать постоянно пугала его сквозняками.

– Да, я помню, – кивнул Корсак.

– Ну вот. А сегодня утром в его квартире все окна были раскрыты настежь.

Глеб посмотрел на Ольгин бокал, потом на ее лицо.

– Возможно, их открыли оперативники, чтобы проветрить, – предположил он.

Ольга покачала головой:

– Нет. Когда они приехали, окна уже были открыты. Они сами мне об этом сказали.

– Их могла открыть уборщица.

– Уборщица?.. А, это та женщина, которая нашла Виктора? – Ольга качнула головой. – Нет, вряд ли. Ей было не до этого. Я слышала, что у нее нервный срыв, она до сих пор не может прийти в себя.

Ольга одним глотком допила портвейн, поискала глазами официанта и сделала ему знак, показав пальцем на пустой бокал. Тот кивнул. Не прошло и минуты, как новая порция с «порто» стояла на столе.

– Надеюсь, ты не против? – спросила Ольга.

Корсак покачал головой:

– Нисколько.

– Это хорошо. Виктору не нравилось, что я пью. Он считал, что женщина вообще не должна пить. У него были довольно патриархальные взгляды на семью. По крайней мере, сначала. А потом он понял, что домостроя у нас не получится, и просто махнул рукой.

Ольга смочила губы в портвейне. Глеб посмотрел, как она пьет, и спросил:

– Когда у вас с ним разладилось?

– Давно. Год назад или больше. В последние месяцы мы почти не общались. Нам просто не о чем стало говорить. Виктор до позднего вечера работал, а когда приезжал – запирался у себя в кабинете и возился с картинами. Вечно вел переговоры с какими-то дилерами.

Она замолчала. Несколько секунд сидела молча, глядя куда-то в пустоту и усмехаясь своим мыслям. Потом медленно поговорила:

– Два человека живут под одной крышей, спят в одной постели и почти не разговаривают друг с другом. В этом есть что-то жуткое, тебе не кажется?

– Такое случается, – сказал Глеб.

– Откуда ты знаешь? Ты ведь не был женат. – Ольга пристально посмотрела Корсаку в глаза и повторила, понизив голос: – Ведь не был?

Глеб покачал головой:

– Нет.

Ольга улыбнулась:

– С тобой у нас все было иначе. Мы могли болтать с утра до вечера и не уставали друг от друга. Ты здорово умел меня смешить. Помнишь?

На смуглых скулах Глеба заиграли желваки.

– И ночами… – продолжила Ольга, не обращая внимания на его изменившееся лицо. – Ночами мы тоже много разговаривали. – Глаза Ольги подернулись дымкой. – Я очень скучала по тебе, Глеб, – сказала она. – А ты? Ты обо мне вспоминал?

– Иногда, – сказал Глеб.

Ольга протянула руку к его ладони и тихонько погладила кончиками пальцев.

– Хочешь, поедем сейчас ко мне? Хочешь?

– Я бы с радостью, но мне еще нужно кое-что сделать.

Теплая ладонь Ольги легла на руку Глеба.

– Ты можешь приехать позже, – тихо сказала она. Глеб молчал. Ольга дернула уголками губ и убрала руку: – Что-то я не то говорю. – Она посмотрела на бокал и поморщилась. – Виктор был прав – мне совершенно нельзя пить. Меня развозит от одного глотка. – Вздохнув, она вновь перевела взгляд на Корсака. – Но мне одиноко, Глеб… Страшно одиноко. Это глупо звучит, но мне нужно, чтобы кто-нибудь был рядом.

– Вряд ли я гожусь, – сказал Корсак.

Несколько секунд Ольга сосредоточенно смотрела на журналиста, словно пыталась проникнуть в его мысли. Потом откинулась на спинку стула и кивнула:

– Ты прав. Слишком много времени прошло. Потом мы оба пожалели бы.

Глеб молчал, сжимая в пальцах кружку с пивом.

– Мне пора, – сказала Ольга. – Прости, если что не так. Мне очень приятно было с тобой встретиться. Правда.

Она перегнулась через стол и поцеловала его в щеку. Потом встала.

– Звони мне иногда, ладно?

– Ладно.

Ольга повернулась и пошла к двери. Возле выхода обернулась и приветливо помахала Глебу рукой. Стеклянная дверь открылась и снова закрылась, поглотив Ольгу.

Столбик пепла с сигареты упал Корсаку на руку. Глеб вздрогнул, тряхнул рукой и затушил окурок в пепельнице. Потом снова посмотрел на дверь и тихо произнес:

– Даже не думай, парень… Даже не думай.

Встреча с Ольгой, как неожиданный порыв ветра, раскалила угли, которые Глеб давно привык считать остывшими. Вспыхнув, они начали жечь душу бедного журналиста, и тушить их нужно было отнюдь не водой. Вечером Корсак решил как следует напиться. Однако после двух стаканов водки с тоником вдруг почувствовал отвращение к спиртному.

«Взрослый, сильный мужчина, а ведешь себя, как подросток», – с досадой подумал Глеб.

Он отставил бутылку и достал из кармана телефон. В записной книжке нашел несколько подходящих женских имен.

Договорившись о встрече, Корсак убрал телефон, встал и направился в прихожую. Проходя мимо зеркала, остановился и посмотрел на свое отражение. Из зеркала на него глянуло желтоватое, осунувшееся лицо. Под нижними веками наметились тени, белки глубоко посаженных глаз покраснели от бессонниц. Глаза рыцаря, смирившегося со своим поражением раньше, чем закончилась битва, и не чувствующего теперь ничего, кроме усталости.

Глеб накинул пальто и вышел из квартиры.