– Что вы имеете в виду? – не понял Берг.

Разъяснив Высоковским, что именно я имею в виду, в ответ получил такую бурю положительных эмоций, что мне стало даже неловко за все те слова, что они мне на радостях наговорили. Вот уж действительно, кому что, а философам лишь бы поболтать…

Когда страсти немного улеглись, я признался, что на эту тему с князем еще не общался, и очень надеюсь на их помощь в уговорах. Берг и Хельга были готовы ехать к Телепневу в ту же секунду, но меня это не устраивало. Первую беседу со своим работодателем я хотел провести один на один. А вот если эта атака не удастся, тогда и подключу Высоковских… А может даже и Сакулова. Хоть начальник исследовательского отделения и отворачивается до сих пор при каждой нашей встрече, делая вид, что мы не знакомы, но он фанатик от науки, и стоит ему прознать о моей затее, поддержит её со всем своим пылом. А уж как сей господин умеет капать на мозги, это что-то. Более нудного, настойчивого, упертого ос… м-да. Ну, в общем, быть Сакулову моей тяжелой артиллерией.

Уговорив Высоковских подождать итогов моей первой беседы с князем, я откланялся. Время шло к обеду, а мне еще нужно добраться до дома, переодеться и ехать к Горбунову на Хольмский завод. Нет, если бы Гордей Белозорич принимал меня у себя, как поступили Хельга и Берг, я бы не стал даже затевать эту чехарду с переодеванием. Но Горбунов назначил встречу на заводе и, появившись там в утренней визитке, я буду тут же отнесен в разряд посетителей по личному делу, каковых, по словам исследователя, на территорию завода попросту не пускают. С другой стороны, если бы я с утра пораньше приехал к Высоковским в официальном костюме, да с лентой ордена, то поставил бы их этим в неудобное положение. Утро, по здешним правилам, время личных визитов, так что гость, прибывший «при параде» до обеда, как бы переводит свой визит в ранг официального, со всеми вытекающими последствиями. А уж учитывая, что о своем приходе я оповестил их не карточкой, а по телефону… Короче, значило бы это мое к ним неуважение, необоснованное высокомерие и конец любым доверительным отношениям. Дьявол, кто бы знал, сколько нервов я угробил, пока разобрался в этих идиотских правилах. Спасибо Ладе, натаскала.

Доехав до дома на очередном лихаче, я обнаружил, что мой новик куда-то слинял. Впрочем, прочитав оставленную им записку, найденную на столе в гостиной, никаких возражений у меня не нашлось. Сын ушкуйника, вместе с соседскими барышнями, отправился проведать свою сестру и помочь ей обустроиться в квартире отца. Это он молодец, а если еще догадается от меня привет передать, вообще героем назначу. Кстати, к следующему его визиту к Ладе надо будет у Заряны Святославны букет выпросить, уж его-то моя невеста может принять? Заодно ее фирменными медовиками полакомлюсь… Повар у Смольяниной готовит их просто изумительно, м-да…

Переодевшись в похоронно-черный, официальный костюм-тройку и надев на шею ленту с малым знаком ордена, я двинулся к выходу. Пальто, шляпа, перчатки, трость… Да, трость. Она у меня особая, ладожскими мастерами на заказ сделанная. Утяжеленная и с клинком в рукояти, как раз для таких вот выходов, когда кобуру под пиджак не нацепишь. Стилет, конечно, не огнестрел, но хоть что-то…

До завода я добрался за час. Хольмское производство расположилось в пяти верстах от города, сразу за предместьями Плотни. Гордей Белозорич встретил меня в своем кабинете, куда я попал не без определенных трудностей. Как оказалось, на этом заводе охрана поставлена не хуже, чем на каком-нибудь почтовом ящике «того света», так что прежде чем я добрался от проходной до владений Горбунова, прошло добрых полчаса.

Гордей Белозорич – педант, каких мало, аккуратнейший человек. Тщательно следящий за собой пятидесятилетний мужчина с небольшим брюшком и вечной полуулыбкой на устах, он искренне расстраивается, замечая какой-либо непорядок, и тут же стремится его извести всеми возможными способами. Я своими глазами видел миллиметровые риски на обороте его расчески, с которой он практически не расстается и с помощью которой приводит в порядок свои пышные бакенбарды. И ничуть не сомневаюсь, что эта линейка служит ему как раз для выравнивания и восстановления симметрии этих самых бакенбард. Так вот, заглянув в его кабинет, больше похожий на маленькую мастерскую, я был ошеломлен. Такого грандиозного беспорядка мне видеть еще не доводилось. Нет, может быть, он и не был столь грандиозен, как мне показалось на первый взгляд, но этот кавардак никак не вязался с привычным уже образом исследователя, хотя по всему было видно, что Горбунов отлично ориентируется в этом нагромождении справочников, деталей и разрозненных листов различных чертежей, и их положение в пространстве ему совсем не в тягость.

– Прошу прощения за беспорядок, Виталий Родионович. Знаете, когда я работаю над чем-то интересным, решительно не хватает времени на уборку, – повинился исследователь. – А работа над новым накопителем для вашего авто-мобиля, надо сказать, захватила меня целиком и полностью.

– Не стоит извиняться, Гордей Белозорич. – Отмахнулся я, проходя в глубь кабинета, следом за его хозяином. – Тем более, что в возникновении этого беспорядка, некоторым образом, виноват я сам…

Недрогнувшей рукой смахнув со стула кучу железяк, Гордей Белозорич тут же аккуратно протер сиденье белоснежным платком, выуженным из кармана длинного, похожего на дворницкий фартука, и, гостеприимно указав мне на стул, запалил небольшую плитку. Взгромоздив на нее потертую медную турку, исследователь прилип к плите. Правильный подход, по-моему. На огне кофе, как и молоко, не терпит невнимательности, а Гордей Белозорич любит сей напиток ничуть не меньше, чем я, и как мне уже удалось пару раз убедиться, мастерски его готовит… хотя до таланта Лады ему, конечно, далеко.

А еще Горбунов терпеть не может долгих бесед ни о чем. Нет, он, как и принято здесь, при встрече интересуется здоровьем собеседника и его близких, скажет пару слов о погоде, но если у него имеется какой-то интерес к своему визави, то уже через три минуты перейдет к делу, если же разговор пуст, то через те же три минуты исследователь откланяется и исчезнет. Так что наш кофе еще не успел подняться, а мы с Гордеем Бело-зоричем уже вели вполне предметный разговор. Правда, здесь начала сказываться дотошность и педантичность исследователя, и в результате из его кабинета я вышел лишь спустя полтора часа. Зато разжился согласием на его участие в моей авантюре, если она, конечно, состоится. Правда, исследователь не был уверен, что сможет сам присоединиться к нашей теплой компании, все-таки он не хозяин на заводе, и не может настолько вольно распоряжаться своим временем. Но зато он обещал, что в этом случае предоставит нам одного из своих наиболее толковых помощников. И даже это было уже немало.

Вопреки моим ожиданиям, оставленный у ворот завода извозчик всё же дождался моего появления, так что не пришлось долго искать под начинающимся дождем кого-то, кто мог бы доставить меня обратно в Хольмград. Порадовавшись своему сегодняшнему везению, я уселся в коляску, и мы покатили в город.

Время было уже послеобеденное, а я ведь даже не завтракал. Так что, проезжая мимо приснопамятного «Летцбурга», в котором состоялось мое знакомство со столичной кухней и военной мощью Руси, я тормознул своего лихача и, одарив его серебряным рублем, подхватив трость, направился ко входу в заведение. Офигевший от размера полученной платы, извозчик прогудел что-то в бороду и, гикнув, умчался, пока странный пассажир не передумал.

Устроившись за столом, в ожидании своего заказа, я открыл записную книжку, с которой в последнее время почти не расставался, чтобы еще раз пробежаться по заметкам, относящимся к создаваемому нами автомобилю. Ведь для постройки авто, в том виде, который меня интересует, недостаточно просто собрать силовую установку. На кой мне телега с электродвигателем?

От просмотра записей меня отвлек голос подошедшего к моему столу молодого человека в цивильном костюме, с рукой на перевязи.

– Господин Старицкий, если не ошибаюсь, – проговорил он, глядя на меня из-под густых черных бровей. Я присмотрелся к нему. Тонкие и резкие черты лица, молод, скорее даже юн, но это не так бросается в глаза, из-за его серьезности… и жесткости, что ли? Невысокий, отлично сложенный молодой человек… Где же я его видел?

– Вы не ошиблись, господин… – с вопросительной интонацией проговорил я, разглядывая своего неожиданного собеседника.

– О, прошу прощения, мы не были представлены, – чуть смутился молодой человек. – Дес… Полусотник отдельного пластунского отряда Второго добровольческого полка Мстиславской Ларе Нискинич.

– Старицкий, Виталий Родионович. Присаживайтесь, – поднявшись, ответил я. И все-таки откуда я его знаю?

Дождавшись, пока визитер устроится за столом, напротив меня, я тоже сел.

– Вы, должно быть, меня не помните, Виталий Родионович, – начал Мстиславской. – Я был в компании офицеров, которую год назад вы «учили вежливости» на выходе из этого ресторана.

– Точно… – Кивнул я, вспомнив наконец, где видел своего смущенного собеседника. – Это же вы кричали боярину Голове, чтоб тот двинул мне в зубы… Да уж. Помнится, мой начальник после тех событий, изрядно напугал меня перспективами хольмганга со всем офицерским составом «плесковичей». Но после боя с десятником всё затихло. Неужто, по истечении целого года, вы решили-таки продолжить выяснение отношений?

– О нет, Виталий Родионович. – Замахал здоровой рукой Мстиславской. – У меня было время подумать, да и я уж давно не состою в «плесковичах», как вы выразились… Дело совсем в другом. Я надеюсь, что вы не держите на меня зла за ту выходку?

– С чего бы? – Пожал я плечами, с интересом поглядывая на полусотника. – Ваша компания еще тогда расплатилась по счету, а Голова к тому же принес мне свои извинения… Да и вы, как я смотрю, сильно изменились за этот год.

– О да… – чуть нахмурившись, протянул Мстиславской и ненароком погладил свою бездействующую руку. – На фронте у меня было время и все возможности для этого.

– Ну что ж, Ларе Нискинич, если мы закрыли эту тему… – начал я.

– Виталий Родионович, одну минуту. Прошу вас, выслушайте, – заторопился полусотник. – Я ведь приехал в Хольмград не только в отпуск, но и по делу, и… мне кажется, вы тот человек, что может мне помочь.

– Вот как? – удивился я. – Однако. Ну что ж, я вас слушаю, Ларе Нискинич.