Зволянский согласно кивнул.

– Господин Ванзаров болезненно самолюбив. Стоит его хорошенько раздразнить, он мир перевернет.

Идея был принята благосклонно. Александр Ильич повторил приказ: продолжить розыски исчезнувшего аппарата и любой ценой поймать посетителя тюрьмы, а поймав, изучить, каким образом он замутил голову мадам Рот, чтобы подобных происшествий в тюрьмах не повторялось. Расстреливать и вешать заключенных имеет право только государство. Да и то приговоренных судом, а не от скуки или дурного настроения.

Желая поощрить Зволянского, Александр Ильич пригласил его на спиритический сеанс, который должен состояться у него дома в ближайшие дни. Сеанс сугубо частный, будет узкий круг друзей. Медиум чрезвычайно сильный, восходящая звезда, можно ожидать любопытных явлений. Приглашение Эраст Сергеевич принял с благодарностью, хотя считал спиритизм глупостью, замешенной на обмане. Но если начальство приглашает – и спиритизм сладок.

Выйдя из кабинета бодрым и невредимым, в искристом расположении духа, Зволянский столкнулся с женой Александра Ильича. В ранний час она предстала в простом домашнем платье, с ниткой жемчуга на шее.

Адель Ионовна была хороша, но красота ее была не во вкусе Зволянского: слишком правильная, слишком классическая, как статуя в Академии художеств. Не было в ней милой женской наивности с капелькой глупинки, которая так идет дамам до двадцати восьми лет. А еще он не мог забыть об огромной разнице в возрасте между ней и мужем. Она стала второй женой Александра Ильича и, по правде, годилась ему в дочери. Но что поделать, если влиятельный чиновник командует политической полицией, но не своим сердцем. Зато Адель Ионовна, как видно, умеет управлять им себе на пользу, раз уж стала дамой высшего света.

Зволянский изящно поклонился, ему подали руку для поцелуя.

– А, милый Эраст Сергеевич, не знала, что вы у нас, – сказала она так, как сказала бы статуя. Если бы статуи умели говорить.

– Старался не побеспокоить вас с утра пораньше, – ответил Зволянский в отменно светской манере.

– Как вам удалось проскользнуть незаметно?

– Наши маленькие полицейские хитрости.

Адель Ионовна милостиво приняла шутку.

– Хотела еще раз выразить вам глубокую благодарность за то участие, которое приняли в деле моей матушки…

– Какие пустяки, и говорить не о чем, – ответил Эраст Сергеевич с некоторым изяществом. Получать благодарность от красивой дамы особо приятно, когда за тебя рисковал подчиненный.

– Передайте мою благодарность господину Ванзарову, – сказала она, показывая, что любезность статуи исчерпана, гостю пора удалиться. На домашний завтрак приглашения не будет.

– Непременно передам, – обещал Зволянский с поклоном.

Про себя же он подумал, что для воздействия на Ванзарова заготовлено более крепкое средство, чем благодарность хорошенького изваяния.

2

Петропавловская крепость

Держать особо важных арестантов приходилось на другом берегу Невы, в крепости. Добираться на допросы далеко и неудобно, но что поделать, если своих камер у охранного отделения^[5] не имелось. Да и не будешь водить врагов государства под конвоем в благоустроенное присутствие. Беда в том, что охранка размещалась не где-нибудь, а в большом особняке самого градоначальника на Гороховой, 2. Окна выходили в Александровский сад. А из этих окошек площадь Дворцовая видна с Александрийским столпом и Зимним дворцом, где император бывал лишь изредка. Но все равно – приятно. В общем, нечего портить злодеями виды городской власти, которую они стараются сломать.

Начальник охранки, полковник Пирамидов, давно писал прошения о переводе охранного отделения в более удобное место, где можно благоустроить камеры, желательно в сыром подвале, сухих в Петербурге с основания не бывало, ну и чтобы арестованных водить на допрос в кабинет, а не ездить к ним на поклон. Врагов все больше и больше, забот невпроворот, не наездишься по тюрьмам. Полковнику обещали, но пока охранка обитала на прежнем месте.

Из камеры Пирамидов вышел первым. После четвертого допроса ему стало окончательно ясно, что с барышней толку не будет. Крепкая попалась. А времена стали мягкими. Раньше проще было: подвесить на дыбе, или пройтись кнутом по спине, или щипцами ноздри рвать – все бы рассказала. Теперь не то: попугаешь легонько, да и только.

Вслед за полковником вышли его помощники, ротмистр Мочалов и коллежский секретарь Квицинский. Ротмистр тяжело дышал, китель перекинул через плечо, рукава сорочки закатал до локтей. Белую ткань украшали вишенки засохшей крови, сырые потеки размазались по костяшкам пальцев. Ротмистр вытер их шелковым платком и спросил разрешения умыться после жаркой работы. Пирамидов отпустил его.

Под скрежет металла, повидавшего многих заключенных, стражник захлопнул дверь камеры и оставил господ в тюремном коридоре. Выход сами найдут, если пожелают. Тут они как у себя дома.

– Бесполезная трата времени, – обратился полковник к Квицинскому как к человеку разумному, с которым можно обсуждать самые заковыристые вопросы.

– Я бы не был столь категоричен, – в задумчивости отвечал тот.

Квицинский не одобрял, когда женщину бьют по лицу. Кулак у Мочалова тяжелый. Нельзя так, недопустимо. Не одобрял он искренно, но молча и про себя.

– Что же может быть полезного, на ваш взгляд, Леонид Антонович?

– Теперь окончательно ясно, что господин Ванзаров передал нам не тот прибор.

– Я вам сразу сказал, – со мстительным удовольствием отвечал Пирамидов. – А вы не соглашались, говорили: не может быть, мы же заключили с ним джентльменское соглашение. И вот результат. Это же очевидно: на бесполезном приборе, который нам подсунул ваш милейший Ванзаров, медная табличка какого-то доктора Baraduc. С чего бы Иртемьеву вешать ее на свое изобретение?

– Могло быть частью умной маскировки, – не сдавался Квицинский.

– От кого?

– От тех, кто проявлял интерес. Та же барышня Крашевская. Наверняка обнюхала весь дом Иртемьева. Увидела табличку и не заинтересовалась. А Ванзаров по незнанию предмета решил, что нашел нужное. Он честный малый. Я ему верю…

– Запомните: в нашем деле никому верить нельзя. Особенно честным людям. Честные люди – самые опасные. Хуже них только добрые. Ради добра могут пойти на любую мерзость. Вот так-то… А Ванзарова вашего хваленого давно пора вот эдак.

Кулак полковника показал, что следует сделать с чиновником сыска. Пусть только попадется. Давно напрашивается и проявляет самовольство. Пирамидов считал Ванзарова излишне умным, а значит, опасным. От человека себе на уме всего можно ожидать…

– Думаю, в поступке Ванзарова есть нечто полезное, – словно оправдываясь, заметил Квицинский.

Пирамидов беззлобно махнул рукой.

– Вы везде видите полезное.

– В этом случае – наверняка.

– И что же именно?

– Можем быть уверены: Ванзаров не нашел настоящий аппарат.

Полковник взвесил эту мысль.

– Почему так думаете?

– Отдал нам то, что попалось под руку. В противном случае признался бы, что ничего не нашел. Он не станет врать так откровенно, то есть глупо.

Аргумент не слишком убеждал, Пирамидов считал ровно наоборот. Он упорно держался мнения, что чиновник сыска и хитрит, и темнит. Наверняка подыгрывает господам Зволянскому и Бурцову. А эти умеют воду мутить еще как.

– Им играют, как мелкой пешкой, – только сказал он.

Квицинский невольно представил размеры Ванзарова и слухи о его физической силе: такая пешка казалась не слишком мелкой.

– Это вполне возможно, – согласился он из вежливости.

– Кстати, вам известно, кто такой этот Барадюк? – продолжил Пирамидов.

– Французский ученый, спирит, в Парижской академии продемонстрировал изобретение, которое может фотографировать мысли. Предположу, что этот прибор, скорее всего, магнитометр аббата Фортена, который Барадюк усовершенствовал и назвал биометром. Фиксирует исхождение из человека жизненной силы, или животного магнетизма. Иртемьев был учеником доктора Барадюка. Прибор – наверняка подарок от учителя.

Полковник выразил на лице глубокое сомнение.

– И как выглядит фотография мыслей?

– Расплывчатые мутные пятна, – ответил Квицинский.

– Что и следовало предполагать. Одна бестолковщина с этим спиритизмом.

Если бы не интерес высокого начальства к разным оккультным глупостям, Пирамидов ни за что бы не позволил своему помощнику тратить время на обхаживание спиритических кружков.

– Не слишком ли глубоко погрузились, Леонид Антонович, в эти материи? – заметил он. – Где настоящая польза, о которой все время говорите?

Квицинский невольно кивнул.

– Польза… Да, Владимир Михайлович, считаю, что польза от арестованной мадемуазель Крашевской может быть.

– Какая именно?

– Она часто бывала в доме Иртемьева, могла видеть machina terroris, до конца не понимая, что это такое.

Пирамидов не слишком одобрял латинские названия, от которых несло аптечными лекарствами. Возражать подчиненному не счел нужным. Квицинский считался в охранке интеллигентом, у которого особые методы работы. Вот и набрался всякой глупости у спиритов. Но, если найдет аппарат, это окупит все вольности, которые Квицинскому позволялись. Полковник не верил, что такой «волшебный» прибор был изобретен, но считал своим долгом найти его. Или заполучить любой ценой.

– Допустим, Крашевская что-то видела, – ответил он. – Как заставить вашу «электрическую женщину» заговорить? Она же смеялась нам в лицо и плевала кровью в Мочалова.

– Тут нужны совсем другие приемы, – ответил Квицинский.

И кратко изложил предложение, имевшееся наготове. Полковник был согласен на все, лишь бы добиться результата.

– Сможете найти такого умника? – только спросил он.

– Да, разумеется, у меня есть на примете…

– Везите его сегодня.

– Сегодня нельзя, нужно договориться. Он капризный. Завтра или послезавтра.

– Как угодно, только скорее, – выразил нетерпение Пирамидов.

Квицинский обещал исполнить со всей поспешностью.

Не доверяя тюремным стражникам, Пирамидов распорядился поставить у камеры мадемуазель Крашевской караул жандармов, вооруженных револьверами. И строжайше приказал открывать огонь при малейшем подозрении, если к важному свидетелю кто-то захочет проникнуть. Случай в Литовском замке стал для полковника хорошим уроком. Повторять ошибку и терять последнего свидетеля он не собирался.

Квицинский был отпущен заниматься делами.

Выйдя на свежий воздух из промозглого помещения Петропавловской крепости, Леонид Антонович вынул записную книжечку в сафьяновом переплете и сделал быструю запись. Ему пришла мысль настолько простая, насколько и гениальная. Она целиком ложилась в его план.

То, что он придумал, к чему так тщательно и осторожно подбирался, чтобы не сделать роковую ошибку, теперь должно было сложиться в успешную партию. У него были все козыри, оставалось сорвать банк. План представлялся настолько опасным, что, если бы Пирамидов о нем догадался, Леонид Антонович не только вылетел бы из охранки, но мог и костей не собрать. С полковником шутки плохи. При внешней простоте и туповатости видит насквозь, чутье звериное. Как бы не начал подозревать неладное. Надо спешить. Но, если выйдет все, как задумано, полковник ничего не сможет поделать. Ставки слишком высоки, чтобы приз достался двоим. И какие перспективы открываются… А пока пусть Пирамидов думает, что его ближайший помощник землю носом роет, чтобы преподнести ему на блюдечке загадочную machina terroris. Главное, чтобы не прозрел раньше времени.

Квицинский вынул карманные часы и убедился, что опаздывает. Быстрым шагом он вышел из крепостных ворот и отправился искать пролетку. Извозчики объезжали это страшное место стороной.

3

Варшавский вокзал

Среди степенной суеты господин в черном пальто добротной английской шерсти ничем не отличался от других встречающих. Он неторопливо прохаживался, как будто угадывая место, где остановится нужный вагон. Лишь изредка бросал осторожные взгляды на дежурного жандарма, который не проявлял к господину никакого интереса. Да и что разберешь в толчее, где снуют носильщики, эхом разлетаются звуки вокзала, пыхтит котел паровоза, а дамы говорят преувеличенно громкими, нарочитыми голосами. Только опытный, придирчивый глаз смог бы заметить, что господин чрезвычайно взволнован.

Но кого не охватывает приятное волнение перед долгожданной встречей?… Сама атмосфера вокзала как будто обращает обычное, в сущности, дело – прибытие поезда – в торжественное, значительное, с духовым оркестром и цветами.

Ни оркестра, ни скромного букетика при господине не было. Не имел он модной тросточки, предпочитая держать руки в карманах и приподняв воротник от сквозящего ветра. А быть может, для того, чтобы никто не заметил, в какой крайней степени тревоги он пребывает.

Господину было от чего тревожиться. Он оказался почти в безвыходной ситуации, и выбраться из нее представлялось возможным лишь с огромным риском. Риск, который с большой вероятностью мог обернуться гибелью как его собственной, так и остальных. Но иного шанса не было. Он предпочитал не думать о худшем, старательно рассчитывая все, что предстояло сделать. Любая мелочь, любая случайность могли разрушить его план. Он прекрасно понимал, что успех или катастрофа целиком зависят от того, кто вскоре приедет. Последние минуты ожидания казались ему хуже пытки.

Вдалеке показался черный лик паровоза. Поезд приближался ленивой громадой, окутанной облаком пара. Под скрежет колес паровозный свисток оглушил всех вокруг, пропевший радостную весть конца дороге. Состав тормозил, пока не замер окончательно. Сочным «пуффф» паровоз хвастался, что потрудился на славу, сквозь мглу, дождь и ветер доставив утренний из Варшавы по расписанию.

Кондукторы открывали двери вагонов, к ним ринулись носильщики со своими услугами, опережая встречающих, которые жаждали заключить прибывших в объятия. Господин избегал привычной суеты встречи. Он держался в некотором отдалении от вагона I класса, так, чтобы следить за приехавшими и встречающими.

Стоя у подножки вагона, кондуктор подавал дамам руку и помогал сходить неуверенным господам. Когда в тамбуре показался худощавый молодой человек, он и ему предложил помощь. Юноша вежливо отказался и принялся высматривать в толпе того, кто должен его встретить согласно телеграмме. Никто не обрадовался и не помахал ему рукой.

Сквозь толпу на перроне протиснулся моложавый, энергичный господин, явно опоздавший. Оглядев тех, кто уже покинул поезд и оказался в дружеских объятиях, он уставился на тамбур вагона. Юноша улыбнулся ему с надеждой: