15

До следующей встречи у Мити было времени достаточно, чтобы заехать в гостиницу «Англия», где проживала его сестра. Ольга встретила его заспанной, словно утро для нее начиналось после полудня. Но все же предложила брату чаю, Митя отказался и стал расспрашивать, что слышно о новой роли. По осени в императорском Мариинском театре, где она служила, ожидалась премьера нового балета композитора Глазунова. Ольга мечтала получить там главную партию. После этого можно рассчитывать на статус примы. А это совсем не то, что выходить в эпизодах и танцах. Беда была в том, что на эту партию было слишком много охотников. Но ее покровитель обещал все устроить.

Митя был не слепой, он знал, что за такой номер надо платить деньги, которых у сестры не было. Да и покровительство в балете не дешево обходится. Он только не хотел допускать до себя мысль, что его любимая сестра попросту содержанка. Если бы кто-то сказал ему такое, Митя полез бы в драку. Сам же знать не хотел, кто этот покровитель Ольги. Ни имени, ни фамилии, ни того факта, что он вообще существует. Его устраивал молчаливый договор с сестрой: об этом ни ползвука.

Выговорив тревоги и ожидания, Ольга спросила об отце. Константин Дмитриевич Левин, как только узнал, что дочь его поступила в балет, отказался знать ее, чуть не проклял. Как видно, Левин пребывал в неведении, на какие средства балерина позволяет себе номер в дорогой гостинице.

Митя честно признался, что отец пока не сдвинулся ни на шаг в своем упрямстве. Но он с ним попробует поговорить еще раз. Как, впрочем, и с нужными людьми, что помогут в назначении на роль. Ольга удивилась, что брат может быть полезен в таком тонком вопросе. Он клялся все устроить. Обняв сестру и обещав передать от нее привет матери, Митя вышел из номера. Спустившись в холл гостиницы, он задержался, чтобы взять свежую газету. Уже направляясь к дверям, он вдруг остановился, заметив девушку в строгом скромном платье. Она только чуть взглянула на него и прошла мимо. Но этого было достаточно: Митя остолбенел.

У девушки были черные волосы, спокойное, чуть бледное лицо и капельку полноватая фигура без других недостатков. Но не это так поразило его. Мите показалось, что это лицо он где-то видел, только не может вспомнить, где. Что-то такое в нем было, отчего его сердце вдруг забилось и не могло остановиться. Ему показалось, что он давно знает эту незнакомку и мечтал с ней встретиться. Митя тут же нафантазировал самое бурное продолжение мимолетной встречи. Но в одном он теперь был уверен: он найдет ее и познакомится во что бы то ни стало. Это так просто: он же знает, где она живет.

16

Аполлон Григорьевич любого мог задавить авторитетом, опытом и статистической достоверностью. Только с одним человеком он не мог справиться. Человек этот был столь упрям и несговорчив, что не соглашался верить предположениям, даже самым надежным, а требовал непременно фактов. Да таких, что можно потрогать руками. Эта вредная и беспокойная личность поселилась в нем так давно, что он смирился, лишний раз стараясь ее не дразнить. Хоть он знал заранее, что прав и проверять не имеет смысла, все равно шел на поводу у собственной слабости. И заставлял покоряться ей других.

Поманив Ванзарова, который занимался какой-то ерундой, он предложил спуститься в швейцарскую и убедиться, что ключ подходит к двери. Не встретив большого желания, он стал убеждать, что в такой важнейшей улике нельзя ошибиться. А вдруг ключ не тот? Тогда рушится стройная система доказательств. И не надо ссылаться на опыт. Мало ли что, даже гений может ошибиться. Оттого, что ключ новый, не значит, что он подходит к двери именно этого дома. Зная, что в такие моменты убеждать Лебедева бесполезно, Ванзаров предпочел согласиться.

Они вышли из кабинета, не беспокоя пристава, занятого составлением протокола, для чего тяжелая полковничья рука приспособлена была неважно. Каренин проводил их долгим взглядом, не понимая, куда это господа решили улизнуть с таким выражением на лицах, словно приближаются к важнейшей разгадке. Тревога, горячившая его сердце, разгоралась все сильней.

В швейцарской было темно и душно. Василий Лукич сидел на топчане, покрытом старым ковром, и вел долгую и обстоятельную беседу, конца которой не было видно. Он рассказывал свою жизнь тем, кого когда-то знал и кого уже давно нет, а он вот все живет и живет, и теперь должен давать отчет. Он жаловался, что набежало народу столько, что и дома уже мало, рассказывал, как ему тут одиноко, сами господа уехали на дачу, а старика тут оставили. О многом он говорил. С ними было хорошо поговорить. Они приходили и уходили, сменяя друг друга. Разные были лица, многих на своем веку повидал. Когда же заметил важных господ, занявших собой почти всю каморку, он обрадовался, решив, что это за ним послано, пришел, значит, его час. Оба такие важные, все в черном, как есть за ним. Ну, вот и дождался. Василий Лукич уже собрался прочесть молитву на дальнюю дорожку, когда разобрал, о чем его спрашивают.

– Какой ключ? – спросил он растерянно. Неужели и там с него ключи будут требовать? Там свои ключники имеются. Не могут же его на их место определить. Нет у него таких заслуг, грешен и недостоин.

– Где ключ от входной двери? – проговорил Ванзаров как можно мягче.

Василий Лукич разобрал, что маленько поспешил и это всего лишь посторонние незнакомцы. И как в дом пробрались?

– А вы кто такие будете? – спросил он, все-таки швейцару не пристало чужим без спросу ключи выдавать.

– За твоей душой посланы, старик! – прогрохотал Лебедев страшным образом. – Не ответишь всю правду, сволочем в геенну огненную! Отвечай, где ключ!

– Аполлон Григорьевич, вы бы полегче, – попросил Ванзаров. – Так где же ключ?

Василий Лукич кивнул на облезлый шкафчик.

– Вон висит, куда ему деться.

Почерневший от долгого употребления ключ Лебедев приложил к тому, что нашелся в мешочке балерины. Зубчики пришлись один в один. Криминалист был счастлив. И вредная личность внутри него совершенно успокоилась.

– Торжествуйте, коллега. Ключик к преступлению найден, да! – заявил он.

Ванзаров предоставил ему еще один, пользованный до черного налета.

– Сравните заодно и этот.

– Где нашли? – Аполлон Григорьевич собрался проверить зубчики лучшим из инструментов: своим глазомером.

– В кармане пиджака убитого Каренина. Там еще один был, но мне этот приглянулся.

– Ну, конечно. Зачем ждать эксперта, мы сами полезем в карманы жертвы, – приговаривал Лебедев, сощуривая глаза поочередно. – А я понять не могу: как это почтенный старик в дом пробрался. Неужто по водосточной трубе залез? Оказывается, все просто: мой юный друг запросто утащил улику… Забирайте, не хочу ее видеть. И так все ясно.

Глазомер указал без сомнений: все три ключа подходят к одному замку.

Ванзаров нагнулся к старику, чтобы тот лучше слышал.

– Вчера вечером кто в дом приходил?

– А никого и не было, один я тут сидел. Все уехали, меня оставили, – ответил Василий Лукич и добавил: – Спать лег. А когда утром Сергей Алексеевич прибыли с супругой, им открыл, как полагается. А чужих не было. Все тихо и спокойно, слава богу! Мы свою службу знаем, которой год в швейцарах.

Лебедев стал делать нетерпеливые знаки, дескать, и так все ясно, делать тут нечего. Возражать Ванзаров не стал. Они вышли в прихожую как раз вовремя, чтобы увидеть спину Надежды Васильевны, скрывающейся за парадной дверью. Дама была столь возбуждена, что сама несла портплед и шляпную коробку. Стремительный отъезд не оставлял сомнений в ее душевном состоянии. Кажется, Каренину предстоят тяжелые времена.

– Вы-то что задумчивы, коллега! – спросил Аполлон Григорьевич, легонько ткнув Ванзарова локтем в бок. – Дело-то пустяковое.

– Не готов согласиться прямо сейчас, – ответил Ванзаров, подергивая ус.

– А не желаете провести эксперимент? – спросил Лебедев, изображая пальцами стреляющий револьвер.

– Хотите засадить в Каренина оставшиеся два патрона и посмотреть, что с ним будет?

– Интересная мысль, но результат мне известен. А вот есть другая цель: установить, насколько в швейцарской слышны выстрелы. Сделаем так. Я сейчас пристава попрошу пальнуть раза два-три из его табельного оружия, а мы с вами в швейцарской и послушаем. Хозяин не будет против, ему не до того. Давайте, жутко интересно!

– Не вижу смысла. Если мы что-то услышим, это ничего не докажет. Швейцар спал, к тому же он туговат на ухо. Что с картиной?

– Наверняка скажу только после лаборатории, – ответил Лебедев. – Но думаю…

– Ее вырезали ножом для бумаг. Так?

Лебедев изобразил нечто вроде взмаха платком.

– Аполлон Григорьевич, вы случайно не забыли сообщить мне какую-нибудь несущественную мелочь?

Криминалист изобразил глубокое изумление и полную невинность.

– Ну, если желаете испортить уже раскрытое дело, – сказал он. – Тогда должен сообщить: между смертью балерины и пожилого господина прошло не меньше трех часов.

– Балерина Остожская убита около десяти вечера, – начал Ванзаров.

Лебедев подтвердил этот факт, хотя сделал это без всякого энтузиазма.

– В таком случае старый Каренин был убит глубоко за полночь?

– Или немного позже, – согласился Аполлон Григорьевич.

– А вы молчали? – спросил Ванзаров столь вежливо, что криминалист окончательно погрустнел.

– Ну, зачем вам осложнения, и так ведь все очевидно, – все же попытался оправдаться он.

– Это не осложнения. Это другая картина преступления. Совершенно другая. Аполлон Григорьевич, я не верю своим глазам. Как вы смогли? Зачем?

На этот вопрос Лебедев и сам ответить бы не мог. Какая-то невероятная глупость, – ему так захотелось Ванзарову с блеском, не сходя с места, раскрыть двойное убийство, что заставил себя не замечать очевидное.

– Надеюсь, больше не припасли сюрпризов? – спросил Ванзаров.

Лебедев печально крякнул, признавая собственную промашку и тем прося снисхождения.

В прихожую спустился Серж. Он был застегнут на все пуговицы и старался изо всех сил держаться с достоинством, при этом часто-часто сжимая и разжимая пальцы.

– Арестуете меня уже сейчас? – спросил он.

Ванзаров не видел в этом необходимости. Серж не поверил такому чуду, он готовил себя к тюремным казематам. Ничего иного от беспощадного чиновника полиции он и не ждал. Внезапное избавление лишило сил. Серж оперся о перила лестницы и попытался сохранить лицо. Выходило у него неважно.

– Надежда Васильевна только что уехала, – сообщил Ванзаров.

– Она не стала со мной разговаривать, – ответил Серж. – Что будет с нашей семьей…

– Вам следует привести себя в порядок и немного отдохнуть. Выкурите хоть сигару. О телах не волнуйтесь, пристав распорядится.

– Мне тяжело тут оставаться. Поеду к себе в контору, там хоть люди…

Ванзаров спросил адрес. Товарищество «Борей», которым владел Каренин, снимало этаж на Невском проспекте, недалеко от Гостиного двора. Серж извинился и ушел наверх.

– Надо бы дом осмотреть, – сказал Лебедев, намекая, что готов загладить вину таким нудным и бесполезным делом. Но от этой провинности его тут же освободили. Никакого смысла тратить время и силы на обыск во множестве комнат не было.

Торопливым шагом спустился пристав. Он доложил, что составление протокола закончено, фотограф прибудет вот-вот, также вызвана санитарная карета. Цихоцкий должен был добавить еще кое-что, но никак не решался и мялся. Ему стало немного стыдно перед Ванзаровым, что он должен исполнять служебные предписания. Стыд этот был не так чтобы силен, скорее придерживал пристава за язык. И все же он должен был.

– Господин Ванзаров, прошу прощения, я понимаю, что делом занимаетесь лично вы, – кое-как начал он. – И даже вот господин Лебедев приехал, тут, уж конечно, вам бы и карты в руки, но вы же понимаете, что такое дело…

– Пристав, убит государственный чиновник в отставке и балерина императорского театра. Вы обязаны как можно скорее известить об этом Охранное отделение и оказать им всяческую помощь, если потребуется, в раскрытии данного преступления. Исполняйте немедленно.

Ванзаров спас Цихоцкого от мучений, за что тот был душевно признателен. Хотя на душе у пристава неприятный осадок остался. И ведь ничего дурного не сделал. И все же…