• 7 •

Тяжкое, мутное, злое стояло облаком над душой, давя и лишая покоя. Янек не мог заснуть, как ни старался. Ночные отзвуки тихо баюкали, только сон не шел. Нельзя разобрать, что за тревога крысой грызет внутри. Откуда взялась, что хочет от него, что нашептывает неясное, странное, пугающее…

Из высоких окон лился ночной свет. Был он чужой и невиданный. Стены, знакомые до трещинки, вдруг обратились живыми полотнищами, за которыми было что-то; оно двигалось вверх и вниз, оставляя на поверхности только гибкие волны. Пол зиял черной бездной, в которую только сунься – пропадешь без следа. Ребра кроватных спинок торчали обглоданными скелетами, а за ними бугрились курганы шевелящейся земли, и что-то под ней копошилось, стонало и не могло выбраться.

Янек зажмурился и вцепился зубами в край одеяла. Рот свело от напряжения, а сердце угомонило бешеную скачку. Стало легче. Набравшись смелости, он чуть приоткрыл веки. В темноте проступили знакомые силуэты, из дальнего угла доносился натужный храп, сосед справа беспокойно крутился под серым одеялом. Наваждение отступило. Вернулось привычное и понятное. Вот только свет был каким-то чудным.

Стараясь не шуметь, Янек раскрыл одеяло, босыми ступнями нащупал войлок тапок и медленно, чтобы не скрипнули пружины, оторвался от матраса. Пружины все равно застонали, но никто не проснулся. Сорочка небеленого полотна доставала ему до колен, снизу дуло, он зябко поежился. Янек стоял напротив окна, один не спящий, и свет нездешний манил его к себе.

Он поглядел туда, где… на изголовье кровати. Тряпицы прятали то, что должно быть сокрыто от чужих глаз. Велик соблазн заглянуть под них, проверить, вдруг случилось, чего он так ждал. Прямо сейчас… Янек отругал себя за такую вольность. Не время еще, после, потом. Сейчас манил незнакомый свет.

Тапки скользили. Янек плелся осторожными, мелкими шажками, чуть касаясь кончиками пальцев железных кроватей, линией, ведущей прямиком к окну. Проем, за которым были ночь и свобода, возвышался над ним на целый рост. Янек ощутил себя маленьким и беззащитным перед несгибаемой громадностью мира. Он скромно взялся за край подоконника и глянул в пространство.

Со второго этажа открывалась темная пустота голого сада, черневшего пятнами снега, за ним виднелась лента речки, скованной льдом. А над спящим миром стояла луна. Была она страшна и прекрасна, как лик, омытый кровью. Луна смотрела на Янека, и он ощутил, как ее кровавый свет лег на лицо, на шею, на сорочку, коснулся рук и окутал его всего. Янек закрыл глаза, подставляя лицо невиданному. Луна нашептывала на непонятном наречии. Он не мог разобрать слов, стараясь уловить их сердцем. Луна говорила что-то важное лично для него, что он так давно искал и хотел понять, веря, что в конце концов найдет, как бы над ним ни смеялись. Ему было хорошо слушать тихую речь, в которой не понятно ни слова. Было покойно и тепло, как будто красный свет согревал, так что и зябкость прошла. Янек улыбался, луна нежно касалась его лица, лаская и целуя. Он мог бы провести так вечность, слушая ее шепот в неге и покое, которых так не хватало ему.

С улицы долетел какой-то звук, будто ломали ветку. Янек открыл глаза. В саду мало что изменилось. Деревья были те же, те же снег и чернь. Луна светила и улыбалась ему. Только среди ночного покоя появилось нечто, чего не могло быть.

Пробил озноб, сердце замерло, горло сдавило так, что не вздохнуть. Янек смотрел и не верил, что это происходит на самом деле. Он не мог зажмуриться, не мог даже моргнуть, такой силы, ужасающей силы казалось зрелище, возникшее перед ним. В красном обманчивом свете реальный и осязаемый явился кошмар, который мучил его столько лет и с которым он не мог справиться. Призрак не явился во сне, не вылез из паутины мыслей, а стоял перед ним зримо, как живой.

Надо спасться, надо бежать, надо зарыться в подушку, и тогда наваждение, быть может, исчезнет. Или уже не исчезнет. Они пришли за ним. Они нашли его, и теперь ему не спастись. Они пришли за его несчастной душой. Зачем он им? Что сделал плохого? Отпустите…

Янек хотел бежать и не мог шевельнуться, крик рвался из него, а он не мог выдавить вздоха. Призрак, будто почуяв его страх, ожил и сделал то, чего Янек боялся больше всего. И это случилось. Ночью. Когда он один. Он понял: это ловушка. Луна не ласковая, ей нужна его кровь… И призрак пришел за ним… Он с луной в заговоре… Теперь нет спасения…

Отчаянный, безнадежный крик разбил хрупкую тишину. Дремавший в коридоре дежурный надзиратель спросонья не сразу разобрал, что случилось и откуда шум. Пока он вертел головой, соображая, куда бежать, проснулся в тревоге разбуженный этаж. Пора было принимать срочные меры.

Крик на пределе сил человеческих набирал силу…

• 8 •

Прогулка по набережной Обводного канала ночью не входит в число традиционных столичных развлечений. Даже если поблизости толчется весь личный состав городовых 3-го участка. Ванзаров ограничил променад тем, что завел Лебедева за угол, где ни ветер, ни случайное эхо не могли предательски донести приставу случайное слово.

– Сгораю от нетерпения насладиться очередной порцией ядреного коктейля бесполезной психологики. – Лебедев непринужденно поигрывал сигаркой, как веским аргументом, от убийственного аромата которой может спасти только чудо.

– Вернемся назад, – сказал Ванзаров, разглядывая носки запачканных ботинок.

– Назад, к приставу?

– Рябчик возвращается домой навеселе… – начал он, пропуская колкость. – Бояться ему нечего, все его знают, в сапоге финка, да и кто посмеет с ним связаться? Однако что-то заставляет его повернуть…

– С чего это взяли? – насторожился Лебедев.

– Рябчик получил удар в грудь, свернув в проулок, в котором ему делать нечего. Домой он шел по набережной.

– Вы не можете это знать! – Аполлон Григорьевич предостерегающе помахал сигаркой. – Даже я следов не обнаружил.

– С точки зрения психо… – Ванзаров осекся. – Скажем так: сильно пьяный всегда выбирает кратчайший путь домой, интуитивно…

– У вас богатый опыт в этом деле?

– Всего лишь экономия сил. Рябчик шел из кабака проторенной дорожкой.

– Он мог идти переулком.

– Не мог. В том направлении нет питейных заведений. Скорее всего, Рябчик выбрался из трактира Пенкина, он тут поблизости.

– Неубедительно, но допустим. И что из этого?

– Комар тоже оказался в переулке не по своей воле, – ответил Ванзаров.

– Повезло горемыке: зарезали позже, а городовой нашел первым его.

– Забыл спросить: сколько прошло времени между двумя убийствами?

– Очень мало, полчаса, не более того… Судя по температуре тела.

– Это важный факт.

– Других у меня не бывает, коллега!

– Тогда простой вопрос: что заставило двух крепких, отчаянных мужиков бежать?

– Вы меня спрашиваете? – поинтересовался Лебедев.

– Нет, психологику, – последовал ответ.

Аполлон Григорьевич чуть не выразился крепко и витиевато, как умел, чем и заслужил почет у городовых. В самом деле, склонность его друга везде и во всем находить сложность порой утомляла. Для чего строить концепции, когда и так все ясно как белый день. Район опасный, ночь темная, всегда найдется кто-то, кто не побоится ни Комара, ни Рябчика, превзойдя их лихостью, рука его будет тверда, а желание занять трон уличного короля – нестерпимо. Да и пристав в чем-то прав: такие шустрые ребята рано или поздно найдут себе конец не ножом, так топором или пулей. В общем, поражение в пари надо принимать с достоинством, а не придумывать увертки.

– Полагаете, я излишне усложняю?

Способность Ванзарова читать мысли приводила в изумление только новичков. Лебедев давно привык и виду не подал. Он лишь заметил, что тут надо работать не его умной головой, а ногами чиновников участка. Обойти окрестности и узнать, кто был с Комаром и Рябчиком в сложных отношениях, таких сложных, что захотел от них избавиться. Скорее всего, в том самом кабаке Пенкина случился конфликт, который и закончился в темном проулке. Найти убийцу – дело двух дней, если приложить старание. А в этот раз приставу Давыдову деваться некуда: найти придется.

– Зачем же позвали меня взглянуть на рану?

На этот вопрос Лебедев и сам ответить не мог. Опыт говорил ему, что в этом убийстве есть какая-то мелочь, занозинка, которая мешает признать его окончательно примитивным. Взять хотя бы то, что криминалист не мог сразу определить, каким оружием нанесены удары. Досада его вылилась в упрямство.

– Аполлон Григорьевич, вы же знаете, что я прав.

– Нет, не знаю и знать не хочу… – резко ответил Лебедев, которому поднадоело хождение кругами. – Пока не осмотрю раны, выводы непозволительны. Тем более у нас пари. Которое вы проиграете.

– Но вы согласны, что это не грабеж?

– Ничего не слышу! – Криминалист заткнул свободным пальцем ухо. – Меня ждут трупы, которые не знают психологики.

– Тогда передайте приставу мою просьбу: собрать завтра утром в участке всех городовых, что сегодня были на дежурстве.

Это Лебедев обещал исполнить с легкостью. Он взглянул на своего друга, который насупился и в задумчивости водил ботинком по сырому снегу. У Аполлона Григорьевича заскребло на душе, и он испытал нечто похожее стыд за то, что на ровном месте проявил характер. Дальним умом криминалист понимал, что Ванзаров скорее всего прав и в этом деле далеко не все так ясно. Но нельзя же все время бегать у младшего на веревочке. Он ведь тоже в каком-то смысле – гений.

Дружески хлопнув Ванзарова по плечу, Лебедев предложил не мучить голову домыслами. Хотя бы сегодня.

– Пропал наш загул в «Данонъ», – добавил он. – Нехорошо получилось, пригласил вас и обманул. Готов загладить вину по высшему разряду.

– Дадите покопаться в свежем трупе?

– Была бы охота портить хороший материал. Нет, дорогой мой, нас ждет развлечение похлеще: приглашаю вас в театр!

– Они же закрыты, – машинально ответил Ванзаров, полагая, что его зовут в варьете, веселых и отзывчивых актрисок которых Лебедев чрезвычайно уважал.

– Не угадал! – победно заявил Аполлон Григорьевич. – Завтра идем на гастролирующих москвичей, какой-то Эм-Ха-Тэ, – проговорил он аббревиатуру из трех букв. – Говорят, молодой, но уже модный театр, билетов не достать, так мне парочку организовали. Дают представление в театре Корша. Слышал, актерки у них молоденькие и хорошенькие. Одним словом, «Масква!»

– Что за пьеса?

– Норвежского драматурга Ибсена, «Доктор Стокман» называется. Как видно, что-то социальное, из жизни врачей…

– Спасибо за приглашение, пойду с удовольствием, – ответил Ванзаров. – Жаль, что ваша дама решила порвать с вами отношения. Необдуманный поступок. Могла бы сделать это после спектакля. Счастье, что женщины не владеют логикой, иначе нам бы пришлось совсем туго. Быть нам с вами бобылями, не иначе…

– Это случайное совпадение…

– Два совпадения – закон.

В который раз способность друга узнавать скрытое произвела не самый приятный эффект. Аполлон Григорьевич не нашел слов, чтобы выразить всю глубину своей досады. А ведь он так скрывал печальную кончину очередного романа, на который возлагались определенные надежды. Да что там говорить… Жадная и глупая мадемуазель оказалась, хорошо, что вовремя осознал. К счастью, могучая фигура помогла не лопнуть от распиравшей обиды. Лебедев всего лишь скомкал невинную сигарку и швырнул в снег. И постарался сделать вид, что вообще ничего не случилось.

– Чем займетесь? – спросил он слишком равнодушным тоном.

– Поищу свидетелей, – последовал ответ.

– Это правильно. Всегда следуйте моим советам. В трактире еще можно найти свидетелей скандала.

– В трактире делать нечего, – сказал Ванзаров. – Надеюсь отыскать куда более информированных лиц.

– Это кто ж такие интересные?

– Не могу ничего сказать, пока вы не исследуете порезы. – Лебедеву нагло подмигнули. – А когда будете ими заниматься, обдумайте странную мелочь: с чего это вдруг уличных хулиганов потребовалось убивать один за другим? Когда что-то подобное случалось в таком районе? Могу поспорить: это и вам не дает покоя…

Ванзаров кивнул и удалился по набережной, оставив друга в плотном тумане недоумения.