Шэрон скрипнула зубами, но от, в общем-то, напрашивающегося на язык вопроса удержалась, поскольку понимала какой ответ получит.

Ее отец никогда не употреблял опиум. Хотя бы, потому что дома ему взяться было неоткуда. Поэтому Эштон задавал не простой вопрос, а вопрос с вполне ясным и очевидным подтекстом – мол, опиумный дурман своему отцу могла приносить Шэрон. Это было вполне логично с его точки зрения. Мало ли у кого помощница шерифа могла отобрать это зелье? Народ в Гудевроу-сити встречался разный – наркоманов тут тоже хватало.

– Откуда у вас такая уверенность что он курил опиум?

Вместо ответа Эштон показал кисет отца, набитый, как помнила Шэрон, отличным табаком, что ему покупала Рита. Мама обычно покупала табак у своих знакомых соседей. Однако представить, что те перепутали опиум и табак – было слишком сильно…

Однако Шэрон уже поняла, в чём дело – те кто проник в ее дом и выкрал Франсуазу не поленились подменить и табак. Причем явно этот опиум они с собой прихватили с далеко идущими целями – бросить тень на саму Шэрон.

Развернув кисет, Шэрон заглянула в него и, широко улыбнулась. Затем она припомнила свой первый танец с мальчиком и на миг погрузилась в эти воспоминания, хотя особо радоваться было нечему.

Однако этот простой психологический приём (Шэрон научил ему один из шулеров ) Оказался вполне действенным. На лице Эштона промелькнуло какое-то напряженное выражение, словно у него что-то пошло далеко не по его задумке. Правда, врач мигом с собой справился, но это выражение сказало Шэрон многое – Эштон знал, что ее отец был отравлен не опиумом, но при этом он старался убедить ее в обратном.

Для чего? Ответ был очевиден – нужно было скрыть следы пребывания Франсуазы в доме и увести следствие по ложному следу. Ну и заодно бросить тень на саму Шэрон – видимо Эштону было трудно простить ей то, как она поймала его на продаже запрещенных лекарств. Вот он и решил немного отомстить Шэрон за свой позор.

Правда, при этом бедняга явно не понимал, что его втянули в весьма некрасивую историю.

– Это не наш табак. Никто из моих соседей таким не торгует. Больше всего он похож на тот, что продают в Нью-Йорке. Там любят к табаку примешивать молотые листья клёна. Отец никогда бы такой курить не стал… – Шэрон убрала кисет в карман. – Передам шерифу. Пусть узнает, кто у нас такую траву курит. Не удивлюсь если это опять эти типы из "Телеграф-стрит"…

– Наверное, они кому-то его продали… – Эштон посмотрел на Шэрон, хитро блеснув глазами. – И не факт, что он уже изначально был с опиумом. Его явно кто-то подмешал в табак. Так что вот… Я уже написал письмо мэру, в котором изложил сии факты. Опасаюсь, что дело может закончиться плохо для тебя. От кого твой отец мог получить этот дурман?

– У меня есть сильное подозрение, что этот табак ему подкинули… Но я не буду вдаваться в подробности. Эштон… – Шэрон встала и посмотрела в глаза врачу. – Ты просто тупой, набитый соломой дурень. Ты даже не представляешь, во что позволил себя втянуть… Ты даже не представляешь… Скажи честно – что они тебе пообещали? Что переведут тебя в Нью-Йорк из нашего захолустья и дадут денег на нормальную практику? Ты дурень… Они тебя уничтожат.

На краткий миг что-то дрогнуло в лице врача. Какая-то тень сомнения и решимости…

Однако это было лишь мигом… Лицо врача снова стало суровым, и он уставился на Шэрон выпятив вперёд нижнюю губу.

– Я не понимаю о чём ты… И твой тон – возмутителен. Поверь мне, я обязательно сообщу мэру и твоему начальнику о том, как ты смеешь разговаривать со мной. Человеком более старшим чем ты! Попрошу покинуть мой кабинет. И оставь кисет своего отца. А то вдруг в нём появится совсем не то, о чем я написал в своём заключении. Понятно?

Шэрон положила кисет на стол и проговорила:

– Поверь мне – ты еще пожалеешь, что не забил этот кисет себе в глотку…

…Отец выглядел очень плохо. Он как то весь посерел и осунулся. Его кожа приобрела некрасивый оттенок – словно кожа мертвеца. И он очень тяжело дышал – причем, что было странно, дышал равномерно. Его руки похолодели и пульс еле-еле ощущался.

Однако и пульс был невероятно спокойным и ровным – он колотился с невозмутимостью метронома.

В общем, это ни капли не напоминало на так называемое "опиумное забвенье" (Отравление опиумом при котором наступает кома и смерть. Примечание автора).

– Чегой это у твоего бати на голове-то такое? – проворчала Язва – медсестра, что как раз зашла в палату. – На удар иль шрам какой смахивает люто так.

– Он в Бельгии во время Мировой Войны был – осколком ударило.

– Вон оно че… – Язва потерла жуткий шрам на лице. – На мне эта война тоже свой след оставила. Вона какой. Энто мне ипритом в рожу плеснуло. Мы тогда в бараке с раненными были – нам снаряд газовый и притащили подарок. Один чокнутый придурок из пленных – у него евоная "кукушка" в лес улетела, да его мозги с собой прихватила. Во он че учудил…

Язва склонилась к Шэрон и шепнула в ухо.

– Топай на улицу, да посиди у дверей в прачечную. И помалкивай.

Шэрон посмотрела на Язву и моргнула глазами.

…Прачечная, для стирки белья и одежды тут была своя. Стирка и сушка белья проводились прямо на территории "Холерного барака". Причём вручную.

Несмотря на то, что автоклавы уже давно и прочно заняли своё место в больницах чуть ли не всего мира, в Гудевроу-сити их ставить отказывались, поскольку Отцы Города считали, что автоклавы – советское изобретение. А стало быть, им не место в стране демократии и свободы.

Поэтому стиркой белья и одежды занимались по технологии Гражданской Войны в США – кипятили воду в котлах и использовали стиральные машинки из бочек и двигателей, снятых с автомобилей.

Единственная уступка медсёстрам была в том, что при стирке разрешали использовать стиральный порошок.

Так вот и работали – стирая в кипятке, разбавленном холодной водой и стиральным порошком одеяла, простыни и пижамы больных.

На дворе стоял 1936 год, отгремела Мировая Война, и мир стремительно развивался, но для женщин в кое каких аспектах время словно остановилось.

У прачечной было одно интересное место – у одной из стен стояли небрежно набросанные друг на друга щиты, за которыми были поставлены несколько скамеек. На этих скамейках часто отсыпались после хорошо проведенных праздников медсестры или санитары. А иногда и пациенты.

Забравшись за эти щиты Шэрон, прижалась спиной к тонкой стенке прачечной и закрыла глаза.

– Слушай сюда ушами, дочка… – донёсся из-за тонкой стенки голос Язвы. – Дело то оно некрасивое, так что держи язычок за зубами. В общем, твой отец сегодня позвонил нам и рассказал, что у вас в доме Франсуаза лежит. И что её надо срочно в больничку закинуть, так как она себя очень нехорошо чувствует…

Сердце Шэрон ёкнуло. До неё только сейчас дошло как глупо она, и Рита поступили, не подумав об отце. А ведь он был дома. И заметив Франсуазу, отчего-то решил вызвать врачей.

В принципе отец мог это сделать. Последствия, контузии иной раз заставляли его делать совершенно глупые вещи.

– Наш врач захотел было гнать к ней карету… Но тут появился Вильф. Да не один – прикатил аж с Рамлоу, этим Барсуком. (Рамлоу – традиционное английское символически-уважительное имя для барсука кельтского происхождения. Примечание автора). В общем Вильф и Рамлоу поднялись к нашему врачу… Сидели там минуты три или четыре – их водитель даже свою Библию не успел толком открыть и почитать… Потом вышли и уехали. А Эштон вышел, и вызов твоего отца из тетради вырвал.

– А кто вызов принял? С ним что?

– С ним? А его в отпуск отправили. Причём сразу же… Думаю, деньжат отвалили, чтоб не скучал. Вот так оно. Сама понимаешь… Нехорошо это все пахнет. От этих городских одни проблемы. То убийства, то ещё что… – Язва грохнула об пол корзину белья. – А с твоим батей все печально, уж прости за такие слова… Я так разумею, что его отравили одним весьма необычным газом… Он называется "Око" (Данное химическое вещество является полной выдумкой автора) энтим газом немало народу понравилось в Нью-Йорке и Сенд-Шилдс. Газ этот без запаха и вкуса. Его используют в этих новомодных газовых резаках. Точнее-то использовали – у него оказался довольно нехороший побочный эффект – люди им травились. Сознание теряли и засыпали. Причём газ этот по-разному на людей-то действует. То от него засыпают, то от него в кому впадают… Я то об этой дряни много слышала. Мне как на Мировой Войне иприта довелось хлебнуть – так я с той поры к таким штукам как газы – отношусь с большим вниманием… Так то.

– Значит, моего отца в кому погрузил газ.... "Око", но на маму он же не подействовал. Почему?

– Так ведь он на всех по-разному действует. Что уж там говорить… Но вот что там с Франсуазой то случилось? Девка добрая и крепкая. Жаль если пропала…

.... Сидя в закусочной "Шоколадный филин" Шэрон грызла немного подсохший пончик и размышляла над тем, во что она и шериф ухитрились вляпаться.

Сейчас было понятно, что этот изувер действует не один – его, по непонятным причинам, прикрывает целая компания хитрых и жестоких личностей, способных на совершенно дикие вещи. И понять причину этого было совершенно непросто.

По крайней мере, Шэрон не слышала о таких вот безумцах, которых защищала от правосудия группа людей. Какого дьявола они защищают того, кто, фактически, подводит их под суд? Для чего?

Ясно только то, что эти люди связаны с "Телеграф-стрит", только у этой компании есть доступ к отравляющему газу и машинам. Компания проводит здесь работы – и работы серьёзные. Да еще и оплачиваемые самим "Дядей Сэмом"… Станут ли работники "Телеграф-стрит" так рисковать своей репутацией?

Или тут дело не в этом?

Шэрон отчетливо понимала, что она пока не знает очень многого. И это незнание было главной проблемой в ее расследовании.

Шериф сел напротив неё и несколько секунд смотрел в потолок.

– Соболезную о твоём отце… Думаешь, он выкарабкается?

– Вот уж без понятия, – равнодушно проговорила Шэрон. – Посмотрим. Сейчас для меня важно найти этого убийцу.

– Ага… Дело то совсем неприятное оказалось. Ни ответить, ни приветить… Правда?

– Что-то ты больно оптимистичный… Выше нос. Не всё потеряно. Кстати, когда планируют провести испытание этой Тесла-башни?

– Завтра… – Уэллс посмотрел за спину Шэрон. – Тьфу ты…

Повернувшись, Шэрон увидела, что в закусочную вошёл Ван-Роджер, за которым семенил Рамлоу, трепетно прижимающий к груди толстую папку с бумагами.

Рамлоу был невысоким, но довольно коренастым мужчиной, с короткими чёрными волосами и – на редкость дурацкими седыми усами. Лицом он напоминал какого-то профессора из университета. Одежду Рамлоу носил всегда черную. И постоянно запачканную пылью и грязью.

– Да мне плевать на то, что мощности генераторов может не хватить! Тебе столько денег отвалили – линкор можно построить! А ты мне тут задвигаешь в уши старое мочало о том, что может не хватить энергии на запуск?! – замахнулся на Рамлоу трубкой Ван-Роджер.

– Да не это я, тебе задвигаю! – простонал Рамлоу. – Я объясняю, что наша защита может не удержать такую мощность. Мы собираемся передать через воздух десять гигаватт электричества – этой мощи хватит, чтобы испепелить половину этого города! У нас стоит хороший "забор", но он может не выдержать такой мощи. Мы запустим передачу энергии, но на второй запуск у нас уже не хватит мощности и предохранителей. Нам придётся полностью восстанавливать защиту…

Ван-Роджер зарычал и вцепился в Рамлоу – причем лицо главного инженера исказилось от ненависти, превратившись в уродливую маску…

– Эй! – Шэрон и Уэллс бросились на помощь Рамлоу, и с огромным трудом оторвали его от Ван-Роджера.

Главный инженер проекта явно пребывал в состоянии "амока" и просто не сразу успокоился. Его ярость и злоба порядочно потрясли Шэрон – она никак не ожидала от внешне спокойного и тихого человека такой необузданной вспышки ярости.

– Я спокоен… Отпустите меня! – зарычал Ван-Роджер и перевел дух. – Все… Все в порядке…

Шэрон и Уэллс отпустили главного инженера и тот, переведя дух, сел за стол Шэрон и чуть дрожащими руками поднес к губам кружку кофе. Между прочим кофе самой Шэрон, что стоял на этом же столе.

– Прошу прощения… – прохрипел Ван-Роджер и недрогнувшей рукой осушил кружку. – Нервы ни к чёрту… Этот проект слишком важен для меня. Вот и срываюсь, как беременная баба на сносях. Жуть какая-то творится… завтра у нас испытания башен Тесла, а мой бухгалтер только сегодня изволил заявить, что система изоляции тока может дать сбой…

– Что за система изоляции?

– Да ерунда. Особая защита, что должна защитить окружающую среду от поражения электротоком, в случае чего…

– Вроде же планируется, что это электричество сразу в аккумуляторы уйдёт. Или мы чего не поняли?

– Да не. Все правильно. Все наши расчёты исходят из того что мы передадим через вашу Долину Гроз десять гигаватт энергии. Это ошеломительное количество энергии. Хватит, что бы осветить четверть Нью-Йорка.

– Откуда же вы столько энергии выработаете? Это же надо откуда-то ее взять.

– Да у нас там, на "Башне 1" стоят три генератора снятых со старых дизельных подводных лодок. И аккумуляторов куча – хватит, чтобы накопить энергии на этот эксперимент. Если удастся перебросить энергию с одной башни на другую без проводов – то это будет прорыв. СССР со своей электрификацией просто окажется сброшенным с чаши весов. Весь мировой рынок электроэнергии будет принадлежать нам. Так что успех моего проекта это решающий шаг во всем мире. США будет передавать энергию в любую страну мира, способную заплатить нам. Это будет прорыв.

– Но что помешает другим странам создать свои башни Тесла? Чертежи башен и математическое обоснование передачи энергии без проводов – они общеизвестны. Ничто не помешает другим странам создать подобные башни и перемещать энергию по всему миру.

– С этим мы справимся как-нибудь. Главное сейчас провести эксперимент и добиться результата. Это самое важное и главное, – Ван-Роджер перевёл дух. – И вот когда мы в шаге от победы – этот Рамлоу говорит что у нас серьёзные проблемы в защите нашей башни и предлагает убавить мощность передачи энергии… Счас! Ничего не выйдет. Я не позволю погубить этот эксперимент. Ни за что! Завтра мы сотрясем весь мир… Вот увидите. Вот увидите…

Официантка, причем, не дожидаясь заказа, принесла Ван-Роджеру поднос с кофе и парой пирогов.

– Во, в точности как вы любите, – проговорила она, грохнув поднос на стол. – Пироги с вашими любимыми грибами.

При этом нее было такое лицо, словно Ван-Роджер заказал как минимум собачатину. Однако главный инженер спокойно впился зубами в пирог и принялся его жевать с совершенно отсутствующим видом – душой он явно находился где-то далеко от всех.

– Неужели это можно есть? – удивилась Шэрон, припомнив то странное существо, которое она видела в лесу – поедающим гриб.

– В смысле? Это белые грибы. Не та пародия на шампиньоны, что завезли в США эти итальяшки… – фыркнул Ван-Роджер. – Ты что, ни разу грибов не ела?

С этими словами он осторожно отрезал кусок пирога и предложил Шэрон.

– Я как-то раз ел грибы… Потом не мог вылезти из отхожего места, наверное, неделю… – осторожно проговорил шериф. – Ничего омерзительнее не пробовал. Грибы были такие красные, в мелких точках, белых.

– Само собой. Грибы это особые организмы. Их надо уметь готовить, а этим у вас в США могут разве что индейцы и немцы с русскими похвастаться. Ну и конечно у вас в США до сих пор есть привычка ужираться мухоморами… Тебя явно мухоморами угостили – а это та еще отрава…

– Отрава?

– Слышь, шериф, тебе словосочетание "мухомор" вообще ни на что не намекает? – Ван-Роджер усмехнулся. – Вообще в этом вашем лесу много белых грибов. Откуда они тут взялись – не совсем понятно. (В США белые грибы растут в большом количестве, но употребление их в пищу практически нулевое – в США едят только трюфели, шампиньоны и сморчки – привет от немецких и русских эмигрантов. Примечание автора). Но вкусные, зараза… Я их часто собираю и в эту закусочную приношу. Тут мне из неё пироги и делают.

Шэрон поперхнулась пирогом – она то сама после встречи со странным монстром, в этот лес и ногой бы не ступила. Но, похоже, Ван-Роджер не знал о том, что в Долине Гроз водились далеко не самые безобидные конкуренты по сбору грибов.

С другой стороны те же индейцы регулярно шастали по этой долине и не рассказывали ни о каких столкновениях с неведомо чем…

От волнения у Шэрон обострился голод, и она жадно откусила кусок пирога. К ее удивлению грибы оказались очень даже ничего – мягкие, сочные, с начинкой из свеженарезанного лука и чеснока. Неплохой вкус – хоть и отличавшийся от шампиньонов, которыми Шэрон как-то раз угощал знакомый из Италии.

– Я сам такие пироги не умею делать, но моя бабка делала такое, что вы бы языки проглотили от наслаждения, – повествовал Ван-Роджер, явно пытавшийся скрыть разговором о грибах свою нервозность. – Жаль что истинное умение готовки сего блюда под силу только нам, голландцам, а не вам – жалким ирландским переселенцам, что сбежали сюда от эпидемии фитофторы…

– Ну, так-то мой прадед из этого города… Очень давно тут живём. Дольше вашего предка, как я разумею, – проворчала Шэрон, осматривая свою опустевшую кружку. – Так что не вы один тут у нас старинный обитатель…

– Ха! Этот город был построен голландцами. И только благодаря нам он снова получит своё величие и силу… – Ван-Роджер усмехнулся. – Вот увидите… Всё будет очень хорошо. Лучше, чем мы можем вообразить.

И усмехнувшись, он отправил в рот кусок пирога.

Шэрон покачала головой и, подойдя к буфетчице, сделала ей особый заказ.

… Грейсона дома не было – впрочем, это Шэрон ничуть не удивляло. Скромного и тихого помощника мэра можно было встретить на работе – там было его основное место жительства. Это знали абсолютно все в городе.

К Ратуше Шэрон подошла уже, когда смеркалось, и в небе над ней начали разгораться первые звёзды. Гудевроу-сити постепенно утихомиривался, погружался в сон и отдых. Наступала тишина, обычная для таких городков.

На ночь Ратушу закрывали, но Шэрон неплохо знала все тайные места этого громадного строения и без труда пробралась в кабинет Грейсона.

Сам Грейсон жил – иного слова было не подобрать, в архиве Ратуши – он занимал почти половину первого этажа, и его особенностью было то, что в нем не было ни единого широкого окна – только узкие окна-бойницы. Стекла в этих окнах были мутные и непрозрачные – что то увидеть через них с улицы было невозможно.

Кабинет Грейсона был в самой глубине архивов. Пробраться туда можно было, только двигаясь среди громадных стеллажей усыпанных книгами и рукописями, а так же тетрадями и иными хранителями тайной истории Гудевроу-сити.

Шэрон осторожно скользила в этом лабиринте, ориентируясь на отблески света на потолке – лампа Грейсона в его кабинете.

Как тихо не кралась женщина, Грейсон ее услышал. Когда она вошла в его кабинет, то он сидел на стуле и смотрел точно на Шэрон.

– Пончики с малиновым вареньем? Это вам Дафна наябедничать успела? Она знает мои вкусы… – Грейсон немного смутился. – Что вы здесь делаете?

– Решила заглянуть в гости и кое-что спросить. Мы мало общались, а день сейчас такой суматошный выдался… Вот… решила тебя угостить пончиками с малиновым вареньем… – Шэрон посмотрела по сторонам. – Где тут у тебя стул или что-то такое? А тот стою тут перед тобой как осина по зиме.