2. Рафаил

15 апреля. Несмотря на холод, день солнечный, и в воздухе чувствуется приближение весны. Прекрасная пора для прогулки. Пока жена спит, я отправляюсь на Невский. Сегодня я намерен проанализировать причины тревожного эмоционального фона, возникшего около двух недель назад. Итак, восстановим события.

Я был в институте на семинаре по гипнотерапии. В тишине скрипнула дверь, и вошла Анна, наш администратор. Извиняясь в своем стиле шепотом на весь зал и строя забавные гримасы, она протиснулась не к кому-нибудь, а ко мне, и шепнула, что меня ждут в вестибюле. Я ответил на быстрый удивленный взгляд сидевшей рядом супруги моей, Ирины, легкомысленным пожатием плеч, с некоторым волнением поднялся и направился к выходу. Раньше меня никто не навещал.

За углом коридора в холле, где обычно ожидают клиенты, располагалась женщина в пальто оранжевого цвета. «Простите, – сказала она, вставая. – Хотела с вами поговорить наедине». – «Мне сейчас неудобно, – ответил я. – Может быть, позже?» – «Конечно». – «Давайте через час, в кафе «Север».

Внешность женщины можно было бы определить как миловидную. Сумочку она держала перед собой, двумя руками, как бы обороняясь. Во взгляде читалась робость, что плохо сочеталось с вызывающим цветом пальто. Возможно, сложности с принятием мира, нарушенные социальные связи, аутичность. Вспоминая о нашей первой встрече, могу сказать, что сразу принял ее за пациентку. В голове моментально сложилось: меня порекомендовал кто-то из института. Причина: я активен на семинарах, многие знают о моих планах стать психологом.

По возвращении в зал, где Зисельман отвечал на вопросы чересчур дотошного Дементьева, снова поймал взгляд жены. Ирина не спросила, что случилось, чтобы не влезать в мое личное пространство. В то же время я отдавал себе отчет, что ей не может не быть интересно. Поэтому прошептал, что приходил педагог по рисованию. Такая версия родилась спонтанно, пока шел по коридору. Скорее всего, мне не хотелось, чтобы жена знала о моих планах начать практику. Она предупреждала, что пока не считает меня готовым к профессиональной карьере в связи с недостатком образования и опыта.

На улице после семинара я вернулся к объяснению. «Странный педагог. Пришел прямо в институт». – «Ты дал ему этот адрес, не домашний?» – Ирина стряхивала пепел в Фонтанку и не смотрела в мою сторону, так как не хотела показывать свою заинтересованность. При этом я понимал, что она меня анализирует, поскольку просто не может без этого. «Да, решил, здесь будет удобней. Уже договорился с Анной, они дают мне бесплатно тот кабинет с окнами». – «Здорово ты все устроил». – «Сильное желание и визуализация. Все, как ты учила. К тому же мне будет приятно, если все увидят, что я развиваюсь как специалист в области арт-терапии». В интонациях последней фразы сквозила ирония. Я рефлексировал, что не могло не понравиться жене, считающей способность воспринимать самого себя признаком осознанности.

Пока я думал, поняла ли Ирина заложенный мной посыл, она смотрела с легкой улыбкой, то есть долго не отрывала взгляд, устремленный куда-то в область моих бровей. Ее волнистое темное каре на ветру напомнило птицу, пытавшуюся взлететь. Интересный образ, который наводил на цепь ассоциаций. Скоро весна. Лед треснул, вода под ним заворочалась, подобно обсессивно-компульсивной личности под давлением невроза. Теперь при виде воды меня уже не охватывает ужас, как раньше. Все течет, все меняется…

Ногу в своем любимом казаке Ирина поставила на перекладину ограждения. Я глубоко вздохнул. Мне показалось, жена мыслит о чем-то, не доступном моему пониманию.

«Я быстро – туда-сюда». – «Окей». Ирина кивнула и пошла к машине. «Ты меня подождешь?» – Сделала страстный танцевальный разворот, чтобы у меня не закралось подозрений относительно адекватности ее восприятия: чувство юмора – признак психического здоровья. Сказала по-французски: «Пуркуа па?»

Почему по-французски? Этот вопрос мучил, пока я бежал к кафе. Пару раз оглядывался, боясь, что Ирина следит. Откуда этот страх? К тому же незнакомка в пальто могла на самом деле оказаться учителем по рисованию! Она так и не объяснила своих намерений. Но зачем я наврал про класс с окнами. Ведь Анна может рассказать жене обо всем, язык у нее без костей. Вскроется-то в любом случае обязательно. Все это было крайне неудобно и ставило меня в ложное положение. К тому же французский язык ассоциируется у нас с общим хобби, связанным с кинематографом, где часто исследуется тема любви. Значит, жена уже поняла, что я иду на свидание?

Незнакомка сидела за столиком «Севера», как назло, прямо у большого окна, выходящего на Невский. Когда я, отдуваясь, чтобы скрыть легкий тремор, сел напротив, она ненадолго подняла глаза. «Вы меня, наверно, не помните. Я Мария». – «Кухня «Мария», – зачем-то грубо пошутил я. – Не помню. Мы знакомы?» – «Конечно».

Типаж у женщины был не мой. Я люблю уверенных интеллектуалок, поскольку считаю главной своей эрогенной зоной мозг, а в данном случае имела место скорее ролевая модель – «ребенок». Скованность женщины говорила о том, что она нуждается в защите. У нее было бледное лицо, свидетельствующее о нервной структуре личности. Тонкие пальцы бегали по пустой чашке, как будто там еще оставался горячий кофе. Любопытно. Однажды к нам приходила такая же зажатая пациентка. Потом из аудиозаписи, которую я расшифровывал, выяснилось, что она нимфоманка. Это открытие перевернуло мои представления о женщинах. Никогда не суди по наружности, как правило, все наоборот. Кстати, материал лег в основу прекрасной статьи жены о причинах супружеских измен.

«Дело в том, что двенадцать лет назад…» – начал я. «Знаю», – перебила Мария. «Вы знаете обстоятельства моей жизни?» – «Да». – «Мне почти удалось восстановить пробелы…» – «И тем не менее вы меня не узнали…» – «У вас есть доказательства?» Тут Мария наконец оторвалась от кофейной гущи и с удивлением взглянула на меня. Ее глаза были, как мне показалось, правильной формы. «Доказательства чего?» Я понял, что поторопился. Намек на знакомство в прошлом еще не был обвинением.

За стеклом ходили десятки и сотни носителей когнитивных систем, среди которых могли быть наши общие с Ириной знакомые. Кафе находилось недалеко от Психологического института. Мне то и дело казалось, что я вижу черный джип, выскакивающий со стороны Фонтанки. Подошел официант, но я отказался сделать заказ. «Все это очень любопытно, но нам придется продолжить в другом месте и в другое время. Я очень спешу». – «Если не хотите, мы можем вообще не говорить о вашем прошлом… или вообще не говорить».

Это была профессиональная ловушка. Каждый психолог знает: чтобы разобраться в настоящем, копай в прошлом. «У вас психологическое образование?» – «Нет». – «Мне хотелось бы поговорить о моем прошлом, но не здесь и не сейчас». Мы договорились встретиться на следующий день в тринадцать тридцать в Румянцевском саду.

Возвращаться было тяжело, мозг лихорадочно изобретал несостоявшийся разговор. «Ну, как?» – спросила жена, когда я залез в нашего тонированного «буйвола». – «Вся в себе. Как и полагается художнику». – «Не скажи. Художники больше направлены вовне. Стараются воспринимать реальность эмоционально». – «Эта как раз была не такой».

Мы покатили по набережной. Я всматривался в прохожих, боясь увидеть оранжевое пальто, и продолжал рассказывать, чтобы выглядеть непринужденным. «Договорились, что буду ходить раз в неделю. Причем не в здание института. У нее своя студия». – «Она тебе понравилась?» Жена успела снова закурить. Выпустив дым в окно, посмотрела на меня и ободряюще улыбнулась. «Она мне интересна», – признался я.

На следующее утро я подошел к Анне и попросил об одолжении – ни о чем не говорить Ирине. Сказал, что ко мне пришла пациентка, и я не хотел бы никаких личных конфликтов на почве профессиональной ревности. Дал понять, что лечить буду с помощью арт-терапии. Даже, мол, попытался снять студию в институте, но пациентке удобней в другом месте. В общем, как мог, устранил последствия своей растерянности.

Необходимо было подготовиться к предстоящему разговору, наметить стратегию поведения. В случае, если наша связь имела болезненные последствия для Марии, попытаться их нивелировать. В институте есть специалисты, помогающие избавиться от эмоциональной зависимости, тот же Дементьев, не говоря уже о Зисельмане. Я бывал на соответствующих семинарах и мог бы предложить несколько всем известных шагов. Перепишите сценарий жизни, распутайте клубок детских травм, найдите в себе точку опоры, создайте гармоничные отношения. Рецепт хорошо изучен, вопрос в том, чтобы найти правильные слова. Я предполагал и худший вариант: ребенок на стороне, аборт с последствиями, развод и депрессия. Если ко мне будут претензии, делать акцент на том, что я теперь другой. Быть подчеркнуто вежливым, выглядеть чуть виноватым.

В качестве одежды выбрал серый пуховик и темные штаны, чтобы ничем не вызывать возбуждения. Для теплоты поддел синий свитер со звездами, подаренный Ирой. Не знаю, чем он ей понравился. Мне эти мультяшные рисунки всегда казались двусмысленными.

Согласно прогнозу погода должна была быть холодной. Но к двенадцати выглянуло и сразу стало припекать солнце. Даже в новостях передали, что поставлен какой-то температурный рекорд. Мария сидела на скамейке в своем вызывающем пальто. В руке у нее была раскрытая книга. «Беллетристика, любовный роман», – почему-то подумалось мне.

Приветливо улыбнулся, но присесть не осмелился, как бы приглашая пройтись. «Хорошо, что вы пришли». – «Как могло быть иначе». Звук собственного голоса показался мне приятным. Раньше я так ни с кем не разговаривал. Слова выходили неторопливо, без усилий, откуда-то снизу живота, как описывается в пособиях по ораторскому искусству. Движения тоже приобрели плавность. Если бы не солнце… Пришлось немного пробежаться, поскольку я не вышел вовремя, традиционно провожая до института Ирину, и теперь пот тек градом. Однако снять пуховик я не мог из-за дурацкого свитера.

Мы двинулись по гравийной дорожке мимо старых черных деревьев с ранами обрубленных ветвей, замазанными зеленкой. Мария ступала легко. Интересно, сколько ей лет. До сих пор не разбираюсь в возрасте.

Тени показывали спектакль прошлого. Бесформенный силуэт в пуховике и четкий – в пальто. Вначале они были видны на фоне гравия. Потом попали в ловушки высоких крон. Миновав один из бюстов, мы подошли к чаше фонтана.

«Так вы хотели о чем-то поговорить?» – снова подал голос я. «Вот думаю, с чего начать. И вообще, стоит ли». Она усмехнулась, быстро взглянув на меня. «В общем, вы меня, значит, не помните…» – «Ну, почему же. Меня погружали в гипноз, я рассказывал про девушек, с которыми был знаком. Среди них наверняка были вы». Мария нахмурилась. Как именно нахмурилась? Я бы описал это словом «недоверчиво».

«И что вы о них рассказывали?» – «С некоторыми я вел себя не лучшим образом. Бросал их, обижал. Был не готов построить равноправные отношения. Надеюсь, этого больше не повторится».

Накануне я решил быть предельно строгим к себе. Нелегко обвинить человека, способного к беспощадному самоанализу. Этот ход должен был, с одной стороны, расположить, с другой – лишить противника аргументации. Мои слова возымели действие. Мария остановилась и задала следующий вопрос. «Вы счастливы?»

Я ожидал чего угодно, только не такого беззастенчивого внедрения на мою территорию. Не у всех людей развито чувство такта. Отвечать следовало осторожно. Если сказать, что счастлив, – можно спровоцировать месть. Ответ «нет» означал бы крик о помощи. Возведение барьеров – это искусство, приходящее с жизненным опытом. Допустим, эта женщина обладает компрометирующим меня знанием. Тогда она могла в обеих случаях направить его против установившегося в моей жизни статус-кво.

Следующие мои слова были верхом дипломатичности и в то же время приглашением перевести дискуссию в более профессиональную плоскость. «Ключ к счастью – анализ, которому я учусь. Поэтому мне так важно услышать, что привело вас ко мне. И попробовать, при необходимости, совместно найти выход из сложившейся ситуации. Только проговорив проблему, можно найти решение».

Мария задумчиво кивнула. «Вы немного странный, – сказала она с горечью. – У меня нет никаких проблем. Я приехала, потому что соскучилась. Рада, что у вас все хорошо».

Мне не понравился ее тон. Она пыталась вызвать во мне угрызения совести, то есть манипулировала. Непонятно, как строить разговор дальше. Но Мария взяла эту заботу на себя. Остановившись в районе обелиска и пришпилив меня к нему взглядом, она выдала одну маленькую тайну, касавшуюся моего прошлого, о чем, кстати, никто не просил. Мне понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Все это время женщина находилась в моей зоне комфорта, видимо, ожидая похвалы, а может быть, просто изучая мои реакции. Пришлось принять закрытую позу. Финал разговора вышел скомканным. «Вы больше ничего не хотите спросить?» – «Нет, спасибо». Мария протянула мне ладошку и сухо попрощалась. Спустя пару минут, я наконец – распахнулся и вышел следом. Оранжевое пятно плыло по набережной к Благовещенскому мосту, выделяясь между темных, как фобии, фигур петербуржцев. Когда я наконец снял пуховик, свитер был насквозь мокрым.

Последовательное изложение действий и мыслей обнаруживает их связь, а также выявляет взаимоотношения с объективным миром. Вернувшись домой, я попытался подробно все вспомнить и записать. Главным вопросом были мотивации Марии. Зачем она приехала? На какую реакцию рассчитывала? Ее целью, очевидно, была провокация. Увидев во мне подкованного противника, женщина отступила.

Я смотрел на страшное пятнистое море из окна комнаты, упираясь локтями в свой пока еще детский письменный стол. Передо мной лежал раскрытый дневник. В жизни что-то менялось, наполняло отрицательно окрашенными эмоциями, выражающими ощущение неопределенности, трудноопределимыми предчувствиями. Важно все взвесить и обдумать, а затем принять решение.