Богатая добыча

1

Пламя костерка сходило на нет, расползаясь по подвяленному жаром мху. Это вам не в тесной печурке биться. Закопчённый по самое не могу рыбацкий чайник совсем простыл, да и оставалось в нём чифиря суточной выдержки не более трёх напёрстков. Самое время возвращаться в избушку и ждать там вертолёта в трудах праведных – затариванием рыбы в ещё пустующие пластиковые бочки. Часа на три работы. А потом появится время предаться блаженному отдыху, когда игра в карты в счёт грядущего аванса позволит не скучать, покуда стоящему в суточном наряде экипажу Ми-8 дадут задание на полёт в нашем районе. Ждать оставалось несколько часов, может быть, сутки, максимум – двое.

Избушка стояла на сухом островке посреди довольно зыбкого, но не топкого болота. Если не знать места, никогда к нему не выйти. Тропинку мы с Коляном и Пашкой помнили наизусть, но это обжившись в таёжном озёрном краю на водоразделе трёх горных рек Приполярного Урала. А прилетев сюда впервые за сезон, приходилось поначалу восстанавливать забытые за зиму навыки следопытов.

Что уж говорить о чужих. Никогда их здесь летом не бывало. Пешком обычному путешественнику не преодолеть без спецсредств серию верховых болот и обрывистых скал-сыпунов. Единственная дорога – по воздуху. Оттого и кумжи тут всегда навалом, и никто не мешает её добывать – ни турист-любитель, ни рыбинспектор-профессионал. Лишь раз в два-три года егерь из национального парка проскочит мимо той самой избы по весне на снегоходе, её не заметив. На том и кончается цивилизация, если не считать наших с парнями экспедиций по рыбу.

Избу мы обнаружили с воздуха, когда наш экипаж доставлял в горы геологическую партию несколько лет назад. Солнечный зайчик, отражённый от стекла в единственном окне, ослепил моего второго пилота Пашку. Это мгновение и следует считать тем самым, с которого мы втроём каждый сезон выбираемся на крутую рыбалку в заповедные края. Найти домик на земле оказалось делом не очень простым, но мы справились, используя подробную штурманскую карту, сделав на ней пометки в том самом знаковом полёте. Проблуждав целый день по болотистой местности и падая с ног от усталости, упёрлись в бревенчатый сруб под надоедливый зуммер таёжного гнуса.

Изба оказалась в очень хорошем состоянии, но без следов пребывания в ней человека. Как обычно бывает в тайге: любой рыбак или охотник всегда оставляет в лесном жилище на видном месте соль, сахар, сухари, консервы и особо укрытые от влаги сухую бересту и спички, а то и огниво – для растопки печи. Так вот, в нашей избе ничего подобного обнаружить не удалось. Мало того, за последующие шесть лет следов чьего-то пребывания в наше здесь отсутствие тоже выявить не получилось. Кто, когда и с какой целью поставил избу, если сам ею не пользовался, оставалось загадкой.

Притащили за три ходки ночной улов, принялись шкерить и солить кумжу. Выходило рыбы ровно столько, сколько взяли с собой бочкотары.

– Глаз-алмаз! – похвалился Пашка, закатывая последний пластик с добычей и отправляя его в небольшой овражек, где с теневой стороны в июле до сих пор лежал снег – Приполярный Урал, знаете ли, это вам не Каракумы.

И тут чёрт меня дёрнул наклониться за выскользнувшей из этой бочки кумжи! Движение моё оказалось настолько неловким, что я немедленно услышал хруст выпавшего из гнезда позвонка. Перед глазами побежали цветные круги, резкая боль лишила сознания на несколько мгновений, а потом я просто застыл в позе переломленного для заряда и внезапно намертво заржавевшего охотничьего ружья.

– Эй, чего замер-то, старик Сантьяго? – спросил Пашка весело. Но даже сил послать его или просто выматериться в атмосферу не оказалось. – Колян, ты глянь, как этот крендельсон изогнулся, будто карла цирковой. Неужто придуряется?

– Слушай, похоже, у него что-то со спиной, – догадался бортмеханик, подходя поближе. – Не видишь разве, у командира слёзы на глазах – ни вздохнуть, ни пёрнуть. Где болит-то?

Я неопределённо покрутил рукой в районе поясницы, застыв в статичном положении.

Прошло не больше минуты, как меня прихватило, а на небе внезапно разверзлись хляби. Только что палило солнце, и вот на тебе – экий пердимонокль. А чего, собственно, удивляться – на Урале всегда так: не успеешь глазом моргнуть, погода меняется кардинально.

И накрыло меня ливнем в той самой удивительной позе зю, в которой застал приступ люмбаго, или как там его называют медики. Покуда ребята меня в избу транспортировали, стараясь «не побить хрусталь», всех троих окатило с небес «с нашим почтением» – сухого местечка на теле не осталось.

Необходимо было разжечь печурку, чтоб не простудиться. Дров, словно нарочно, в избе не оказалось – сожгли накануне. Пришлось парням тащить мокрые с улицы. Но это не беда – бересты сухой навалом в надёжном тайнике – там, за лавкой.

– Сань, ты огонь разведёшь? – спросил Пашка уверенным тоном. Будто и не спросил вовсе, а констатировал факт.

– Конечно, только вы меня поближе к печке посадите, пока спина не гнётся.

Коляня полез в схрон от грызунов за разжигой и вдруг вскрикнул:

– Ёхайды, спичек-то охотничьих нет, а я их сам прятал. Да тут к тому же какая-то хрень вместе с берестой лежит! Не ваша шутка, пацаны? – бортмеханик продемонстрировал нам странное приспособление, напоминающее зажигалку.

Мы с Пашкой синхронно замотали головами – дескать, впервые видим.

– Наверное, просто не разглядели, когда жилище первый раз осматривали. Кажись, вещица того, кто срубил избу. На запальничек похожа… – предположил второй пилот.

– Ну-ка, давай скорей сюда. Посмотрим, в рабочем ли состоянии, – сказал я и взял довольно тяжёлую зажигалку в руку.

Выглядела она вещью добротной и древней – явно не из нашего века. Я надавил на рычажок, похожий на кремниевое колёсико-огниво, поднося гаджет к берестяному свитку и…