Возле вокзала Цоологишер Гартен (никто его, впрочем, так длинно не называет, все говорят просто Цоо), сверкающего немыслимой чистотой полов, прозрачностью стекол, серебром и золотом металлической отделки, благоухающего цветами из бесчисленных магазинов и пирожными из бесчисленных кафе – возле всего этого великолепия постоянно отирается масса очень грязных и очень несимпатичных личностей всех цветов кожи и самой неожиданной национальной принадлежности.
Франц Швиммер, один из референтов финансового магната Дитмара Линдеманна, предпочитал бывать в этом месте пореже. Вылезая из своего скромного «Опеля-Омега» (девяносто девятого года, с кожаным салоном, трехлитровым движком и турбонаддувом), он всякий раз боялся испачкаться о цветные лохмы какого-нибудь панка или об яркий макияж слишком навязчивой проститутки. А тут еще этот турок назначил ему встречу под вывеской «Магазин для геев».
«Пристрелю гада, если опоздает, – скрипел зубами Франц, зверея все больше. – И почему нельзя было получить сообщение прямо из Турции? Идиотизм какой-то!»
У Швиммера хватило ума задать этот вопрос патрону и испытать на себе настоящий эмоциональный сель. Дескать, Линдеманну, никто и никогда не должен звонить из Турции, тем более приезжать к нему оттуда, Линдеманн не хочет и не будет иметь ничего общего с этой страной, пронизанной насквозь спецслужбами России, Британии, Америки, Греции, Израиля, родной БНД в конце концов, а тут еще эти курды, этот Аджалан, будь он трижды проклят! И кто это придумал, что его надо под суд отдавать? Пристрелили бы сразу, как бешеную собаку! С такими по другому нельзя. Но турки, есть турки, они очень хотят сегодня выглядеть цивилизованной европейской державой. Смешно! Линдеманна не проведешь! Он никогда не вкладывал денег в Турцию, и никогда не вложит туда ни марки, и никаких совместных проектов со Стамбулом, и ни одного турка не примет на работу ни в одну из своих фирм…
Ну и так далее. Дитмар завелся. Называл себя в третьем лице и поливал Турцию на все корки, он уже миновал современный период, и, перейдя к истории, объявлял анафему первому президенту Ататюрку. Очевидно, дальше со всей неизбежностью ожидались пассажи о геноциде армян, об Оттоманской империи, о янычарах… Франца спас телефонный звонок. Он уже не мог больше этого слушать, хотя в принципе со многими эмоциональными заявлениями шефа был согласен. Если б только еще вся эта патетика имела хоть что-то общее с реальным положением дел в финансовой империи Линдеманна!
Можно ли заниматься разведением кенгуру и не дружить с Австралией? А у Дитмара его любимыми кенгуру последнего времени были туристический бизнес и мелкооптовая торговля – то и другое с сильным российским уклоном. Турция же давно превратилась в шестнадцатую республику бывшего Советского Союза. Получить в Москве турецкую визу было теперь на порядок легче, чем эстонскую или латышскую – десять долларов и чисто формальная проверка документов. А два дня в году виза и вовсе была бесплатной: для женщин на Восьмое Марта (это какой-то старый феминистский праздник, придуманный еще соратницей Ленина Кларой Цеткин и отмечаемый до сих пор только в России), а для мужчин – двадцать третьего февраля, в День Советской(!) армии. Швиммер, когда услыхал об этом впервые, думал, что над ним просто издеваются, а потом навел справки, и оказалось, действительно: великая мусульманская страна, не однажды воевавшая с Россией, а восемьдесят лет назад дававшая прибежище Белой гвардии, ныне чтит праздники большевистских комиссаров.
И вот в таком обезумевшем мире его шеф еще кричал о каких-то принципах! А главное, слов–то было сказано много, но ведь Франц так и не получил ответа на свой вопрос: в чем же практическая необходимость столь сложной передачи информации? Вот с чем связана спешка, это он понял: турецкие события, по расчетам босса, должны были повлиять на курс немецкой марки, но не сразу, а спустя сутки или двое, однако он намерен был убедиться в правильности своих оценок именно ночью, а не утром, когда весь мир узнает о случившемся из информационных выпусков и кто-нибудь еще такой же умный сумеет сложить два и два и придет к аналогичным выводам.
В Стамбуле уже час ночи, в Берлине – только одиннадцать, но для благопристойных немцев – это глубокая ночь, восточная часть города давно погрузилась во тьму, да и в западной почти ничего не работает в это время, только ночные клубы, да вокзальные магазинчики и рестораны. Более шумного и противного места, чем Цоо в этот час в германской столице не найти! По шикарной Ку’дамм слоняются наширявшиеся наркоманы и торговцы всяким поганым зельем, полуголые раскрашенные девки и не более одетые персонажи малопонятной сексуальной ориентации, даже «штадт полицай», такая незаметная в других местах и в другое время, выползает здесь и сейчас на всеобщее обозрение и начинает угрожающе похлопывать резиновой дубинкой по ладони, опершись на свою пижонскую четырехцилиндровую «Хонду» в боевой раскраске. А сколько тут цветных! От ниггеров и косоглазых просто рябит в глазах. Впрочем, ни цветных, ни наркоманов, ни шлюх полиция возле Цоо не цепляет, здесь хватают только фашистов с откровенной символикой. Франц видел однажды: белокурый паренек со свастикой во всю майку даже крикнуть ничего не успел, только руки вскинул, а его уже скрутили – и к машине.
«Не с теми борются», – печально думал Франц Швиммер.
В последнее время Германия стала сильно напрягать его своей чрезмерно интернациональной демократичностью, этим перезрелым комплексом вины за гитлеризм и тошнотворным заискиванием перед Израилем и всеми евреями мира. Франц не был немцем. Его вообще с детства звали Фрэнк Свиммер, это Дитмар из каких-то высших соображений переокрестил любимого референта.
Франц глянул на свои скромненькие часы «Тиссо» (за пять тысяч марок) и понял, что курьер опаздывает на целую минуту. А диктофон уже работал.
И тут же в толпе мелькнула смуглая рука со сложенным вдвое журналом «Пентхаус» (первая условная примета), а в следующую секунду он увидел красную майку с портретом Че Гевары (вторая условная примета), и накопившаяся злость Швиммера несколько поутихла.
– Давайте отойдем туда, к зоопарку, – предложил курьер. – Меня все в Берлине принимают за турка. А я на самом деле азербайджанец, по старым временам сказали бы русский, советских граждан всех русскими звали…
«Зачем он говорит так много? – недоумевал Франц. – Меня об этом не предупреждали. Я жду короткого делового сообщения, которое во избежание разночтений и искажений должно быть записано на пленку».
Азербайджанец трещал без умолку на очень приличном, кстати, немецком языке. Он поведал Францу обо всех своих друзьях и родственниках, при этом несколько раз затравленно оглядывался по сторонам. И только около ограды зоопарка, метрах в пятидесяти от входа, примерно напротив вольера, где, если Франц правильно помнил, обитали экзотические двухцветные тапиры, курьер остановился. Здесь было относительно темно и пусто. Азербайджанец сделал по-дилетантски большую паузу в своем словесном потоке и быстро выпалил:
– А вообще все идет по плану. Акция состоялась. Контакты объекта пресечены, фигурант нейтрализован. Вот только у Фарида есть особые соображения.
А дальше Франц облился холодным потом, потому что особые соображения некого Фарида этот сумасшедший излагал на своем родном турецком или азербайджанском языке – какая разница? Кто-то объяснял однажды Францу, что это в действительности один и тот же язык с очень незначительными различиями. Но Швиммер не понимал ни слова по-турецки и это мгновенно обозначилось у него на лице, однако азербайджанец продолжал говорить быстро, с жаром, и даже схватил Франца за руку, чтобы тот, не дай Бог, не убежал раньше времени. Неужели он знал, что все идет на запись? Этот кошмар продолжался, казалось, минуты три. Потом курьер иссяк, и Швиммер рискнул спросить:
– Это все?
– Теперь все, – кивнул азербайджанец, и добавил небрежно, как настоящий немец. – Чус!
Иностранцы норовят сказать длинно – «ауф видер зейн», да еще и легкий поклон изобразят, а этот повернулся резко и зашагал прочь.
Вот только недалеко он ушел.
Франц и сам торопился покинуть неприятное место, но что-то заставило его обернуться, и как раз вовремя (или наоборот не вовремя?)… Выстрел не выстрел – словно какой-то зверь хрюкнул или чавкнул из-за кустов зоопарка, и в тот же миг у парня-азербайджанца не стало головы.
Если бы потом Франц обнаружил на своем костюме прилипшие частички костной ткани или мозгов, он бы даже не удивился – расстояние-то было несерьезным, Но в том-то и дело, что ничего ему на пиджак не попало. Голова курьера словно испарилась за один миг в адском пламени. О современном оружии Швиммер знал много – увлекался этим одно время, но о таком… даже не слышал никогда.
Он не помнил, как оказался в своей машине. Он только твердил себе, что уже прямо завтра возьмет у Линдеманна расчет и улетит в родной Иллинойс. Хватит! Никаких денег ему больше не надо. Жизнь дороже. Дитмар не посвящает его почти ни во что. А вокруг уже начинают убивать людей из каких-то инопланетных бластеров. О, Боже!
Диктофон казался ему раскаленным угольным брикетом, вынутым из камина. Сильнее всего на свете хотелось избавиться от вставленной внутрь кассеты и никогда, никогда не знать перевода на английский или немецкий этих чертовых фраз, произнесенных человеком за несколько секунд до собственной смерти.
Из специального досье Четырнадцатого Главного Управления ФСБ (ЧГУ)
Пинягин Игорь Валерьевич, рост 157 см, вес 56 кг. 1971 года рождения, русский, кличка – Пиндрик. Холост. Родился в Москве. Отец – Хуснутдинов Валерий Рафикович, татарин, инженер-электронщик, мать – русская, Пинягина Мария Степановна, бухгалтер. Закончил среднюю школу, работал штамповщиком на заводе АЗЛК. С 1989-го года на срочной службе в танковых войсках. Завербован в 1990-м. В 1994-м закончил спецучилище ЧГУ. Присвоено звание – лейтенант. С 1995-го по 1997-й – Чечня, работа в группе спецназа под командованием капитана Большакова. Сентябрь 1997-го – вместе с группой Большакова выведен из личного состава ЧГУ за нарушение воинского Устава. Официально – в розыске.
Особая характеристика: прыгучесть (в состоянии аффекта до трех метров снизу вверх, до десяти метров сверху вниз), реакция на выстрел (менее 0,02 с), уникальные акробатические способности, коэффициент экстрасенсорного восприятия опасности – 0,85.
Вон там, совсем близко дышит прохладой огромный и тихий Измайловский парк, как говорится, первый в Европе, второй в мире. Хороший парк, действительно, легкие мегаполиса. Но здесь, на продуктовом рынке в летний день шумно, жарко и суетно. И все тебя толкают, и надо терпеть, потому что толкают беззлобно, вынужденно, вот только за карманами следить строго необходимо. Базар он и есть базар, как его не назови – раздолье для кидал и щипачей.
Игорь Пинягин по кличке Пиндрик никогда не любил рынков, ни скромных колхозных времен развитого социализма, ни сказочно красивых восточных с изобилием всяческой экзотики – в Баку, например, – ни безобразно переполненных народом барахолок типа знаменитого одесского Толчка, ни вот этого порождения нового времени – более или менее причесанных рядов из киосков или контейнеров – современных оптовых рынков, палочки-выручалочки для москвичей, да и жителей многих других крупных городов. На овощные базары Пинягин захаживал, конечно, но быстро, по-деловому, никогда не торговался, потому как не умел и не любил этого. А на оптовых рынках просто и не бывал раньше. Зачем, если денег на жизнь хватает?
Помнится, однажды, когда вернулись из очередной «цивилизованной» страны, Циркач грустно пошутил: «Вот у нас все пытаются создать рыночную экономику, а надо супермаркетную создавать, базарно-барахолочная у нас и так есть». Крошка как всегда за державу обиделся: «А, по-моему, как раз вся беда от этих гребаных супермаркетов. Терпеть не могу дурацкого засилья иностранщины. Такси в желтый цвет перекрасили, на аптеках зеленых крестов понавешали – спрашивается: зачем? А надо не подражать им во всем, а свою, российскую экономику создавать». Крошка тоже был прав, но Игорь согласился про себя с Циркачом. Тот ведь не о словах говорил – о сути. Чистый, аккуратный магазин для любой страны лучше грязного базара. И опять же, ну не любил Игорь рынков. Ну, не любил.
Да вот случилась беда. После кризиса всероссийского грянул еще и кризис местного значения. Его совместное со Шкипером детективно-охранное агентство не то чтобы совсем развалилось, но скажем мягко, перестало приносить прибыль. «Агентство Пи-пи», как они называли его в шутку. Ведь у фамилии Шкипера были те же две буквы впереди – Пирогов он был, а Шкипер – это потому что на флоте служил. Ну и, короче говоря, Игорек Пинягин, не долго сомневаясь, вложил практически все оставшиеся деньги в некое дело, да не в то, как выяснилось, и к концу весны остался на бобах. Компаньон к тому времени пытался спасать общую фирму, отправившись в родную Тверь по хитрому заданию не слишком богатого, но вполне серьезного заказчика. А Пиндрик со своим уникально маленьким росточком (отсюда и кликуха) оказался не у дел. Вышибалой в ночной клуб его вряд ли взяли бы, а в профессиональном разведчике-диверсанте потребности как-то ни у кого не возникало. Не давать же в газете объявление типа: «Секретный агент примет заказ на террористический акт». Вот и решил Игорь набраться терпения и потихонечку, экономно– слово то какое! – тратить последние деньги. Ждать у моря погоды. Интуиция подсказывала: работа появляется тогда, когда ее перестаешь искать. Ну а маслице, сырок, банку шпрот и пачку чая следует все-таки пока приобретать подешевле.
Вот только на этот раз не довелось ему приобрести ничего.
Толкали со всех сторон, но вдруг толкнули серьезно. Пиндрик сразу почувствовал твердую руку профессионала. Напрягся. Нырнул в сторону, уходя от возможного удара, и только потом оглянулся.
Взяв в живое кольцо двух человек, через толпу шли крепкие парни в камуфляжке. Парни как парни – с ними все понятно, Пинягин таких за свою жизнь навидался. Как говорится, сам такой, а вот тех двоих в середине интересно было разглядеть повнимательнее. Кого это так серьезно охраняют? А главное – зачем понадобилось серьезно охраняемым людям влезать в самую гущу толпы на Измайловской оптовой ярмарке, да еще в середине дня в пятницу, когда вся Москва затаривается перед поездкой на дачу?
Интересные были персонажи – один пониже, с иссиня-черными волосами и смуглый, почти как негр. Такого только совсем безграмотные люди назовут «лицом кавказской национальности». Среди наемников Дудаева некоторые паки выглядели примерно так, вспомнил Пинягин. А впрочем, откуда здесь и сейчас пак, то бишь пакистанец? Скорей уж туркмен какой-нибудь или вообще индус. А костюм на нем белый-белый – по контрасту. Второй мужчина – темный шатен с седеющими висками, высокий, крепкий, выправка военная, лицо простое, открытое и удивительно приятная улыбка. Одет скромно – брюки обычные и рубашка морского офицера без погон, но по всему видно: главный – он. «Из мэрии, что ли?» – мелькнуло у Пинягина какое-то нелепое предположение. А дальше никаких предположений уже не потребовалось, потому что на левом серебрящемся виске приятного высокопоставленного гостя засиял рубиновый зайчик лазерного прицела.
Теоретически Пинягин мог еще успеть выбить приговоренного к смерти человека с линии огня – однажды ему удалось такое. Но, во-первых, это была не его работа, а во-вторых, богатый жизненный опыт подсказывал: не зная броду – не суйся в воду. Всего одно резкое движение, и он бы точно увидел, какое именно оружие прячут под своей камуфляжкой бравые охранники этого человека и насколько хорошо они умеют с этим оружием обращаться. В любом случае, у них инструкция: сначала стрелять, а думать – после. А вот что Пиндрик успел бы сделать – вопрос. Не исключено, просто переадресовал бы пулю от обреченной персоны случайному покупателю. В общем, хватило и ума, и выдержки – Игорь даже не шелохнулся. Но в следующую секунду увидел такое, что выдержка его кончилась.
От включения лазерного прицела до выстрела у нормального снайпера проходит две десятых секунды, ну, максимум, три. А чуточку больше, и ты проиграл – такую элементарную вещь знали и афганские моджахеды, засевшие в «зеленке» на окраине Герата (если верить рассказам старших товарищей, Фила, например), и каунасские «белые колготки» в горах под Урус-Мартаном (это уже личный опыт), и, конечно, элитные московские киллеры, работающие с дальней дистанции. Но сегодняшний наемный убийца, как видно, знал и что-то еще. Точнее умел. Этот пижон не просто превысил допустимую норму ожидания, он еще и фортель успел выкинуть – перед нажатием на спусковой крючок легонько повел стволом и быстро, но четко прочертил алым кружком горизонтальную восьмерку.
Высший пилотаж!
Такое доступно немногим. Например, знаменитый тяжелоатлет Давид Ригерт, подняв рекордный вес, небрежно так подбрасывал штангу вверх, а великий бегун Валерий Борзов за десять метров до финиша оглядывался на проигравших, это при том, что у спринтера напрягается каждая мышца и все они устремлены только вперед – где там головой вертеть! Такое доступно единицам. На то они и олимпийские чемпионы.
А этот – кто такой?
Игорь воздержался от движений, но не крикнуть уже не мог. Судьба давала шанс, и он все-таки захотел спасти человека. Однако какая-то дрянь – тополиный пух, что ли? – влетела в горло на вдохе и крик не получился. В ту же секунду на месте ярко алого кружочка возник кружочек поменьше и потемней. Двое телохранителей сразу кинулись ловить падающее тело, и только один, очевидно, быстрее других сообразивший, что произошло, кинулся бежать в направлении выстрела, которое, в общем-то, не сложно было вычислить.
Свалка в проходе между рядами началась капитальная, а меж тем стремительно рванувшийся за убийцей телохранитель с потрясающем мастерством преодолевал ее: он не только не покалечил никого, но даже расталкивал людей бережно, если не сказать нежно. И в этой удивительной манере Пинягину тотчас же почудилось нечто до боли знакомое. Он машинально скользнул в образовавшийся коридор и побежал следом. А необычайно аккуратный профессионал в камуфляжке юркнул между рядами ларьков, в крайнем ряду взлетел на крышу какого-то легкомысленного тента (и как только этот каркас не сложился под тяжестью мощного тренированного тела?), ловко перемахнул через высокий забор из окантованной рабицы и, оказавшись на путях линии метро, быстро пересек их перед самым носом у проходящего поезда.
Пинягин сообразил, что ему не стоит повторять подобных трюков. Парень-то имел право, и даже на бегу отдавал в передатчик какие-то распоряжения – не иначе подмогу вызывал. Ну, а он-то с какой радости на рожон полезет и будет к себе внимание привлекать? Однако очутиться там в момент задержания – а Игорь был абсолютно уверен что задержание состоится – казалось ему теперь совершенно необходимым. Он еще даже самому себе не мог объяснить, почему это так важно, но, не задумываясь, побежал к лестнице, ведущей в парк и на станцию метро «Измайловская». Пинягин знал, что успеет.
И увидел все, что ожидал увидеть.
Телохранитель стоял под высокой старой березой и крепко держал за правое запястье щуплого на вид, бледного паренька лет двадцати, а то и меньше. Паренек был напуган, морщился от боли в слегка вывернутой кисти и кажется уже никуда не спешил. А вот телохранитель… Да никакой это был не телохранитель – это был Борька Зисман, Циркач, собственной персоной.
О проекте
О подписке