Назвать имя автора Первого жития – самостоятельная научная задача. Агиограф пропускает через себя своего персонажа, субъективно и несколько произвольно интерпретирует его поступки, а также передает собственные воспоминания и мемуары других людей, документы и впечатления. Намеренно или нет, он проецирует на личность героя особенности собственного мировоззрения, в том числе свою недальновидность, искаженное восприятие, предубеждения или предрассудки среды. Добавим к этому самоцензуру и цензуру внешнюю (особенно если автор действует от имени какой-то группы), преувеличение одних аспектов и ценностей за счет приуменьшения других, личные предпочтения и неприятие. Однако даже из поверхностного знакомства с текстом мы можем извлечь определенные, можно сказать, автобиографические, черты личности автора «Легенды Assidua».
а) В первой же фразе аноним представляется Меньшим Братом, вернее, собратом новопрославленного святого (отца и брата нашего Антония, 1, 1), о деяниях и чудесах которого он спешит рассказать. В прологе он признается, что взялся за труд по настойчивой просьбе собратьев и распоряжению настоятелей. Немного спустя (1, 9) автор сообщает, что сведения почерпнул у наших братьев. Это словосочетание – блаженнейший отец и брат наш – применительно к Антонию вновь появляется во втором прологе (16, 1). В заключительной молитве автор называет новопрославленного святого отче преблагий (47, 7), взывая к нему от первого лица и становясь как бы посредником собратьев. Автор причисляет себя к Меньшим Братьям – членам Ордена, к которому принадлежал при жизни святой Антоний, – и берет слово от имени всей монашеской семьи: помяни меня и прочих братьев твоей общины.
б) Нетрудно уловить и другие аспекты интеллектуального, нравственного и духовного облика агиографа. Перед нами – начитанный человек, опытный в искусстве владения пером, знаток своей эпохи, очень искусный сочинитель. Только что процитированный пролог, хотя и не лишен неизбежных в этом случае общих мест и литературных ухищрений, свидетельствует о волнении автора: ему представилась великая возможность проявить в жизни свои способности и отныне он сам навеки неразрывно соединился со св. Антонием. Автор называет себя убогим, совершенно неискусным, неспособным к усердному труду и говорит, что взялся за него единственно из послушания и любви, а не для того, чтобы блеснуть эрудицией.
в) Встретив в Первом житии более 550 прямых и косвенных цитат Писания мы приходим к выводу, что автор хорошо знает Библию. Важно и влияние на «Легенду Assidua» и Первого жития св. Франциска (Vita prima s. Francisci), оконченного несколькими годами ранее Фомой Челанским. Действительно, в Assidua не менее сотни заимствований из сочинения Фомы. Реже встречаются, но не менее важны, свидетельства об использовании автором и других агиографических трудов, например, Vita Antonii (Житие Антония Великого) Афанасия, Vita Martini (Житие святого Мартина) Сульпиция Севера, Dialogus (Собеседования) Григория Великого. Следует упомянуть, кроме того, о фразах, заимствованных из католической литургии, аскетической традиции и т. п. Итак, перед нами человек, погруженный в духовную культуру своей эпохи.
г) Еще одним признаком симпатии анонимного автора к учености служит то, как старательно он подчеркивает любовь Антония к Писанию и богословию. Святой Антоний – высокообразованный человек и для агиографа это качество очень важно. В детстве родители отдают Антония в школу при кафедральном соборе Лиссабона, как бы предвосхитив будущую миссию глашатая Евангелия. В годы, проведенные в Коимбре, юный Фернандо разделяет свои повседневные заботы между ревностной практикой монашеских подвигов и страстной любовью к lectio divina[2], учению, построенному согласно популярным в то время критериям. Денно и нощно он предается излюбленной интеллектуальной работе, чередуя изучение Библии с патристическими трудами и сохраняя прочитанное в памяти (4, 6). Далее (5, 14) автор жития подчеркивает, прибегая к словосочетаниям, взятым из Писания, чудесную глубину наставлений и проповедей великого апостола (эта мысль прозвучит в ином ключе в 8, 6–9 и 10, 2–4). Агиограф спешит упомянуть и о двух сочинениях Антония экзегетико-гомилетического характера (11, 3–4).
д) Анонимный автор одарен талантом рассказчика и не лишен наблюдательности. Он скупо набрасывает краткий очерк жизненного пути своего героя от его рождения до осени 1230 года; решительный поворот происходит по прибытии Антония в Падую. Однако протагонистом этих страниц предстает не святой, а скорее, народ – благочестивый, но и непредсказуемый в своей бьющей через край эмоциональности. Апостолу приходится овладеть стратегическими навыками, чтобы его не растерзала фанатичная толпа (13, 10). Несколько месяцев спустя, в ярости оспаривая друг у друга драгоценные реликвии, жители города оказываются на пороге братоубийственной войны. Главы 18–24 представляют собой красочное, пространное отступление, в котором автор может, наконец, придать своему репортажу благородную тональность и неповторимый агиографический аромат.
е) В другом месте мы встречаем осторожный критический подход. Загадочное словосочетание ut ferunt (2, 1), словно бросающее тень («да кто его знает!) на тот факт, что где-то, на задворках мира, стоит город Лиссабон. То же ut ferunt дважды мелькает в главе 13 (4.7), когда речь идет о благородных господах и дамах, спешивших еще ночью занять место, чтобы услышать проповедь Антония. Агиограф посмеивается над прочитанным или услышанным где-то утверждением, что люди, привыкшие к сладкой и изнеженной жизни, совершают подобные подвиги, безропотно идут пешком. Критически, как знаток человеческой слабости, он описывает и возмущение жителей Капо-ди-Понте[3], старавшихся любой ценой присвоить мощи святого. Нельзя не заметить и мошенничество монахинь монастыря в Арчелле[4], задумавших заставить братьев отказаться от тела Антония (см. глава 19). Однако драматические события описаны со смиренным снисхождением. Автор «смиренен сердцем, кроток», напитан Евангелием, ему не по душе ни осуждать ближнего, ни нападать на пороки с острой морализаторской критикой; если же приходится вынести порицание, он делает это снисходительно (см. 42, 11). Он явно симпатизирует «своему» благочестивому падуанскому народу.
ж) Знаток церковных писаний, анонимный автор – человек спонтанного, горячего благочестия. С радостным участием он описывает, как верующие организовывают процессии и с трогательной верой приходят к усыпальнице святого (26). В конце концов, разве весь трактат – не своего рода вотивный дар[5] и горячее приглашение почитать Антония и посетить новый санктуарий[6]? И повествование о кончине Антония (17, 17–18), и все житие (47, 4–6) завершаются молитвой. Более того, почти все страницы, с 25, 1 до конца, «благоухают» молитвенными прошениями, актами благочестия и богобоязненными процессиями, сосредоточенными вокруг духовного центра – ковчега с мощами святого чудотворца. Агиографу по душе бегство от суеты, неискренности, расточительства, мы видим это благодаря тому, как тщательно он подчеркивает эту линию в жизни блаженнейшего отца и брата нашего Антония: святой не уклонялся с этого пути, не прерывал его с детских лет, проведенных при храме и дома, до последних часов жизни.
з) Возможно, из-за естественных свойств характера или же в силу аскетизма – что еще более вероятно, когда речь идет о человеке «обратившемся», жившем на заре францисканства, – автор довольно скрытен. Он старательно умалчивает о себе, и у нас практически не осталось надежды назвать его имя. Да и сам св. Антоний предстает на страницах Assidua человеком Божиим, окруженным непроницаемым покровом таинственности, сиянием духовной скромности. Анонимный автор рассказывает только о том, что кажется ему важным, не приукрашивает реальные события занятными историями и поговорками. Антоний окружен сиянием святости человека Божия; он святой, который, живя во плоти, но не по плоти (47, 6) находится, если не за гранью, то по крайней мере на границе преходящего. Автор помещает главного героя повествования как бы вне времени, отвергает сенсации, не упоминает ни о встрече Антония с жестоким Эццелином в Вероне, ни о его выступлении в совете коммуны в защиту должников. Он обходит вниманием политические, социально-экономические условия жизни Падуи и всей Тревизийской Марки[7], где в то время было немало междоусобных столкновений, царила нищета, множилось число еретиков. Образ Антония лишен средневековой эпичности, вселяющей благоговейный трепет. Он не подавляет ни своих современников, ни нас с вами ослепительными чудесами, не вмешивается в крестовые походы, в политику. Но не была ли такая скромность чертой самого автора, не спроецировал ли он на главного героя повествования собственные идеалы?
Завеса молчания окружает и францисканцев, которых мы встречаем на страницах Assidua. Агиограф предпочитает прослыть молчуном, нежели Cicero pro domo sua[8]. Инициатива почитания Антония исходит, согласно автору жития, исключительно от верного народа Падуи (27, 12); прославление его в лике святых – дело падуанцев (28, 14). Минориты[9] не упомянуты даже в описании торжественной церемонии канонизации (глава 29). Святой и его собратья окутаны молчанием – возможно, в этом был тонкий расчет автора.
и) Св. Франциск, и это очень важно, «удален» со страниц Assidua. Для агиографа главным и единственным ориентиром Меньшего Брата (термин «францисканцы» еще не появился) остается идеал евангельской и апостольской жизни, основателю же Ордена отводится второстепенная роль служителя воли Божией и нового монашеского института, который, однако, развивается самостоятельно. Так, Антоний, согласно Assidua, вступает в ряды миноритов не потому, что его привлекает харизматическая личность Франциска или восхищают нищие монахи скита в Оливайше, а для того, чтобы утолить жажду миссионерства и мученичества. Он, скорее, последователь пяти братьев, казненных в Марракеше (Марокко), его больше влечет мистика мученичества, чем желание стать учеником Серафического отца. В Ассизи в мае 1221 г. он не пытается добиться беседы с основателем и его первыми учениками, а просит генерального настоятеля Ордена, брата Илию, позволить ему отправиться в Романью[10]. Можно предположить, что сам автор легенды присоединился к движению «кающихся из Ассизи», вдохновившись, скорее, возрождением евангельских идеалов, чем личностью Франциска. По-видимому, автор Assidua довольно поздно вступил в Орден, возможно, он родился на севере Италии и был принят в ряды миноритов самим Антонием либо, не будучи итальянцем, переселился при жизни святого на Апеннинский полуостров.
к) Еще одна красноречивая деталь – уважение и почтение автора к белому и черному духовенству. Епископ Сугерий II Лиссабонский – единственный свидетель, названный по имени (1, 5). О регулярных канониках-августинцах Лиссабона и Коимбры автор говорит не иначе, как с восхищением: Антоний становится миноритом, мечтая о мученичестве
О проекте
О подписке