– Думаешь, дело в физическом состоянии? – вновь криво ухмыльнулась Миша. – Думаешь, твоя рука дрогнула из-за того, что полгода пролежала в гипсе? Не можешь понять, почему же тогда я, отброс общества и раб букета зависимостей играю лучше тебя? Всё заключается здесь, – Миша вдруг ткнула себя тонким пальцем в костлявую грудную клетку. – Твоя рука дрогнула не из-за переломанных костей. Они у тебя успешно срослись, лучше чем на собаке, – снова криво ухмыльнулась она. – Нет, Таша, сломалось у тебя не тело. У тебя душа сломалась. Я добровольно ступила на дорогу саморазрушения и добровольно делаю каждый свой шаг вперёд по этому пути. Ты же не доброволец. У тебя всё произошло по принуждению. Я не ломаю свою душу, тебе же твою сломали без спроса. Души, знаешь ли, даже у собак быстро не восстанавливаются. Они вообще редко восстанавливаются… Твоя скрипка никогда уже не зазвучит как прежде. Твоя сломанная душа ей не позволит. Если не понимаешь о чём я, могу выразиться проще: твоя душа и есть твои сломанные руки, пальцы, ногти, вывернутые суставы, изувеченные запястья, треснувшие рёбра… Она твоя искорёженная плоть, а скрипка, знаешь ли, не терпит фарша. Ты фарш, Таша. В отличие от мамы, Джереми и Хьюи, ты выкарабкалась из мясорубки, ведь ты живучая, блин, как собака. Однако никто ещё не выбирался из мясорубки целым. Даже тебе такое провернуть не удалось. Посмотри на себя: ты ведь измельчена в кровавую крошку… Вы со скрипкой больше не сможете друг друга услышать. Живые не слышат мёртвых. Скрипка не слышит тебя.