Генри позвонил мне в начале пятого. Тяжёлым, уставшим, но одновременно облегчённым тоном он, забыв поздороваться, на выдохе произнёс: “Операция прошла успешно”.
– Это ведь та коробка, благодаря которой мы начали наше общение?.. Что в ней?
Мистер Гутман положил руки в карманы брюк и, подумав секунду, многозначительно ответил:
– В ней лежит то, чего ещё нет.
– Нет ничего дороже памяти.
– Нет ничего больнее памяти, – не согласилась я.
– Память делает нас живыми, – многозначительно приподнял брови мистер Гутман.
– Память убивает, – категорически повела головой я.
За две недели я соскучился по близости с ней и теперь боялся переесть сладкого, чтобы потом, как в прошлый раз, не мучиться болями в желудке, наблюдая за тем, как мой десерт ходит по моему дому и грубит мне, не боясь наказания, так как знает, что я надкусил его ровно настолько, чтобы следующие сутки он мог не бояться моих крепких зубов.
Что бы я не говорила о Дариане Риордане, ничто не отменит того факта, что в постели он был не просто лучшим из всех мужчин, которых мне приходилось знать – я была уверена в том, что с кем бы в будущем я не сошлась, никто и никогда не сможет его превзойти в этом “ювелирном” деле.
Так вот значит, как я выгляжу…
Сильная и несокрушимая…
Сильные не кричат по ночам от кошмаров. Несокрушимые не вопят один раз в год, как по часам, среди кладбищенских камней.
В какой-то момент я поняла, что становлюсь для него своеобразным наркотиком – он меня не принимает и постепенно начинает трезво мыслить, но его ломка делает его более агрессивным и однажды мне наверняка не поздоровится от его срыва. А срыв произойдёт определённо точно, так как Дариан не то что не собирался бросать свой наркотик – он буквально жаждал передозировки.