Возвратившись в отель, я вижу, что Дакота в постели. Странно, белый день на дворе. Она так и легла, не снимая ботинок. От хлопка двери вздрогнули хрупкие плечики. Я почему-то уже знаю: он умер. Наконец-то он умер. Непростительно думать такое о человеке.Но, к черту мораль, так и есть.Подхожу к ней, сажусь на постель. Девчонка совсем исхудала.Я беру ее на руки. Она невесомая, точно птичка, легко умещается на коленях.– Мне очень жаль, – говорю, потирая ей спину.Дакота всхлипывает, уткнувшись в мое плечо. Обхватывает руками за шею, из глаз катятся слезы.– А мне – нет.Она не жестокая, это все от обиды. Я ее не виню. Когда умирает злодей, его трудно оплакивать, пусть даже это отец. Покойников принято выставлять неким таким совершенством, посвящать им цветистые речи. Противно. Тухлые принципы. Проходит какое-то время, Дакота наплакалась, слезы высохли. Она слезает с моих колен и идет в туалет