Моя коллега Марина Анатольевна всегда слыла человеком решительным и без комплексов. В ней ладно сочетаются комсомольские порядки, вероисповедание сразу в двух конфессиях – католической и православной, бытовая магия, чертики женского авантюризма и привлекательности.
Сегодня ее внутренний калейдоскоп был мне продемонстрирован в самых ярких красках.
По негласному моему распоряжению я всегда отпускаю сотрудниц пораньше, иногда на час, который так же негласно мы прозвали «женским часом». Именно в этот выделенный час после ударно выполненного и перевыполненного плана они могут заняться своими бытовыми делами, сил на которые уже не было бы, если бы они ушли с работы вовремя.
Так и в этот раз я произнесла традиционную фразу: «Марина Анатольевна, идите домой!» Я всегда ее произношу громко, как призыв к действию, только горна не хватает протрубить.
Марина Анатольевна тут же подыгрывает: «Да что вы, неужели? Домой?» – и специально делает интонационный акцент, увеличивая эффект от ее удивления.
– Да, Марина Анатольевна, именно сегодня вы идите домой пораньше. Вас отчизна вознаграждает «женским часом» за самоотверженный труд и вклад в здравоохранение Надымского района. Сегодня вы были самым главным поисковиком микобактерий туберкулеза и трихомонад. Благодаря вашему опыту и выверенным действиям мы смогли обнаружить этих неприятелей и сейчас вся их враждебная деятельность будет пресечена! – с напускным пафосом, еле сдерживая улыбку кричу я ей в соседний кабинет.
Далее привычное шуршание в сумке, движение кресла, слышу – спешно одевается. В такую минуту никто времени не теряет: халат на плечики, туфли в шкаф, сапоги, шуба, шапка, перчатки – и вперед!
Я снова бросаю взгляд в проем двери, знаю, что там уже стоит она, чтобы тепло попрощаться.
– Ну что ж, Анна Арифовна, если вы меня отпускаете, тогда я пошла.
Но тут ответить у меня ничего не получается, так как я онемела от ее нового образа. Я привыкла к ее красивому черному пальто из редкой аргентинской шерсти, даже к шляпке, но то, что я увидела на ее шее, повергло меня в полное изумление – чучело лисы.
Мне стало не по себе: натуральное чучело с мордой, пустыми глазницами, с оскаленной пастью и растопыренными лапами. У Марины Анатольевны при этом победоносный вид жены викинга.
Немного про это чучело, вернее, про шкуру. Было у нас с Мариной Анатольевной увлечение: часто совершали поездки в заброшенный поселок Старый Надым. Люди уехали, бросили дома и квартиры с ненужными вещами советского быта. Там же оставили и дворовых собак. Мы варили им кашу и ездили кормить по выходным. И в одну из таких поездок в заброшенном гараже мы увидели эту лисицу, висящую рядом с тулупами и валенками. Видимо, хозяину дали квартиру в городе, где валенки и меха неактуальны, вот и бросил он свои лесные трофеи.
Шкуру рачительная Марина Анатольевна аккуратно сняла с крюка, оценила качество выделки меха и посчитала верхом расточительной бесхозяйственности бросить ее гнить в этом гараже. Мы долго обсуждали куда можно применить находку, перебирая множество вариантов от пошива варежек до накидки на спинку водительского кресла, чтобы спину не простужать, когда в тридцатиградусный мороз разогреваешь двигатель. А вот вариант ношения как от кутюрье мы даже не рассматривали, но Марина Анатольевна решила по-своему.
– Что это на Вас? – недоуменно спросила я, опасаясь получить ответ в ее стиле: «На мне дохлая лиса».
Марина Анатольевна кокетливо поправила мех и ответила: «Как что? Лиса! Вы ее не узнаете, нашу старую знакомую?»
– Я-то вижу, что она лиса, но, к счастью, я с ней не была знакома при ее жизни. Как вы смогли ее напялить на себя?
Пока Марина Анатольевна собиралась парировать мне в ответ, в кабинет заглянула наша коллега-доктор, молодая, симпатичная девушка. Я увидела ее изумление и восторг от того, что болталось на шее нашей Марины Анатольевны. Она благоговейно стала поглаживать мех со словами: «Какая прелесть, какая прелесть! У меня дома тоже есть лиса, но она другая, рыжая такая. А эта прям исключительная редкость – палевая. Дайте поносить?»
– Да, конечно, дорогая. Сейчас немного сама поношу и вам дам напрокат, – щедро согласилась Марина Анатольевна.
– Марина Анатольевна! – негодующе воскликнула я. – Чему вы учите молодое поколение? Глядишь и она, глядя на вас, откопает где-нибудь труп лисы и намотает на шею.
Они дружно засмеялись, особенно легко и по-девичьи Марина Анатольевна. Ее выход с лисой удался.
Я строго, еле сдерживая смех: «Знайте, я о вас расскажу обществу защиты животных, и они вымажут вашу дверь зеленой краской!»
– Расскажите, расскажите. Я их еще на шашлыки позову и кровяной колбаской угощу, недавно сноха –хохлушка накрутила.
Последний аккорд нашей дружеской перепалки был еще впереди. Я стала приглядываться, как лиса аккуратно обнимает шею Марины Анатольевны, не соскальзывает, даже повиливая при каждом движении своим богатым хвостом.
– Марина Анатольевна, а как вы ее закрепили?
Ее ответ поверг меня в еще больше изумление: «Булавкой через глаза! Ладно так закрепилось!»
Тут мне стало понятно, что обществу защиты животных небезопасно приближаться к двери Марины Анатольевны – и на них у нее булавочка найдется.
Оно обещало быть хорошим. Я так решила сразу, как только открыла глаза. Вот хочу, чтобы было хорошим, отличным, замечательным – значит, так и будет.
Все понеслось по накатанному плану, но катастрофически утекало время. Схватила в каждую руку по поводку, собаки скулят, водят круги, тянут на улицу. Нужно пробежать вокруг района, сделать несколько фотографий с разных точек, подышать воздухом на озере. Пробежка не удалась: Сальвадор дернул в сторону, и я провалилась в лужу по колено. Ступни почувствовали колючий холод. Стыдно как-то стало. Идут мимо воспитанные мопсы в болоньевых костюмах, глядят с презрением: «Насобирала голытьбу бездомную, сейчас сама водолазом стала, в лужах купаешься».
Я робко извинилась перед мопсами и посеменила мокрая с мокрой голытьбой домой. Дом, лапы моем: Джока скалит зубы во весь рот, клацает по руке. Салли безынициативно виляет хвостом, как Джока он не умеет и, возможно, любит меня больше. Собаки отряхиваются тут же, брызги грязной воды летят мне в лицо и в опрометчиво открытый рот. Сколько раз себя останавливала: моешь собак – закрой рот.
Вспомнила, что нет гарнира на обед. Нужно что-то срочно сварить, ищу макароны, но просыпается на пол гречка. Собаки ринулись подбирать, я побежала за веником и совком. По пути бужу сына, он не просыпается. Чирикает громко попугай, бросаю взгляд на клетку. Вода в поилке стала зелёной от какашек Гоши. «Вот же засранец!» – думаю я, но это не про попугая. Кричу на ходу: «Костя, вставай! Гоша хочет свежей воды».
– Угу, щас… – бормочет из-под одеяла Костя, но даже не поворачивается.
В комнате Кости полный хаос: рюкзак, карточки от игры «Мафия», полотенце, носки – все свалено в кучу. Трогаю этот курган, и он тут же разваливается в разные стороны. Из школьного рюкзака вылетает затасканный листочек. Оказывается, когда-то он был переданным для меня согласием на прививку, но еще в ноябре. Костя по своему обычаю так и не донес его. За окном апрель. Я выдохнула и поставила подпись: согласна привить от всего, ну и не страшно, что несколько месяцев прошло, думала я, думала!
– Костя вставай! Иначе позвоню отцу! – строго скандирую. Слово «отец» действует магически. Спавший молодецким сном Костя, приоткрывает левый глаз.
– Встаю, встаю. Ты че кричишь? – недовольно отвечает он. Пока я разгребала его курган из вещей, в комнату просочились кот Эля и собаки. Собаки забрались на кровать и с неистовством принялись лизать Косте лицо. Кот Эля – мудрый мужчина. Мягко и бесшумно он вскочил на тумбочку с клеткой. Гоша понял – наступил его последний час, и панически заметался по клетке. Эля с довольным видом обхватил клетку двумя лапами и методично принялся ее раскачивать из стороны в сторону.
Вот тут я не успела обезвредить Элю: очередной крен клетки – и она уже летит на пол, а вместе с ней Гоша, кормушки с просом и поилка с водой. Шмяк! Клетка на полу. Эля уже сверху, лапа кота тянется между прутьями, неимоверно длинные когти в миллиметрах от нежного пузика птицы.
– Костя, вставай! Эля уронил Гошу! – кричу я.
– Мама, я же просил, зачем ты кота запустила? – тут Костя окончательно проснулся.
Клетка вернулась на место, я понеслась за тряпкой.
– А что у нас на завтрак? – спрашивает сын.
Стоит в дверях кухни эдаким Диогеном, укутанным в одеяло.
Ой, завтрак! Судорожно хватаю армянскую лепёшку и заворачиваю в неё мелко нарезанные колбаски, помидор, зелень, сыр. Что не попадет в лепешку – разлетается по кухне. Диоген усаживается за стол, с удовольствием откусывает: «Вкусно, мамуль! Готовь всегда так!»
Я же тороплюсь, через несколько минут обязана сидеть за микроскопом и работать врачом. На скорости хватаюсь за одну ручку сумки и запихиваю в неё все, о чем мечтаю сегодня: скетчбук, книгу и давно недовязанный свитер. Такие у меня надежды на тридцатиминутный обед. С силой уминаю сверху контейнер с обедом. Опаздываю, но не критично, до работы три минуты ходьбы. Люди бегут также, как и я: кто в больницу с перемотанной рукой, кто на работу, другие в детский сад – тянут за собой саночки с закутанными свертками. Саночки прыгают на еще не растаявших ледяных колдобинах, другие бороздят снежную жижу, рискуя вытряхнуть самое ценное в лужу. Дети постарше идут в школу, тяжело тащат за спинами рюкзаки, медленно загребают сапогами тяжёлый снег.
Добежала! Толкаю дверь лаборатории. В глаза ярко бьет цвет белого кафеля, залитого апрельским солнцем. Приветствую коллег, быстро надеваю халат. Где бейдж, без бейджа никак нельзя, дресс-код! На столе лежат направления и планшеты с биопсией. Коллега нетерпеливо ждёт консультацию, подозревает рак. Открываю монографию одну, вторую, третью. Начался диагностический поиск. Вокруг летает муза, ещё немного и она сядет на краешек стола и шепнёт мне диагноз, или номер страницы, где кроется ответ. В воображаемом мною мире клетки собираются в единый строй, поправляют мундиры. По погонам и лычкам я вижу к каким войскам рака принадлежит этот отряд убийц.
– Ах, это вы, уважаемая Карцинома! – начинаю свой мысленный диалог с опухолью. – Узнала вас, узнала душеньку, хоть надели ваши бойцы маскхалаты. Вижу, прикидываетесь приличной женщиной, а по сути вы злюка коварная!
На стене висят часы. Кривые стрелки снова застряли на 17.15, хотя санитар Женя их снова выпрямлял.
Смотрю на экран телефона и тихо вздыхаю: 21 апреля 2021 года, 8.30 утра. День только начался.
О проекте
О подписке